Страница 3 из 10
2. Рождение гуманитарных наук
Гуманитарные науки рождались не из эпосов микенской Греции, глиняных табличек древнего Шумерского царства или из изображений погребальных богов додинастического Египта. Все эти произведения моложе десяти тысячелетий, а такой период – лишь мгновение ока, краткий миг в истории нашего вида. Равным образом мы не найдем доказательств расцвета гуманитарных наук ни в наскальных рисунках, обнаруженных в пещере Шове или на острове Сулавеси, ни во флейте из кости птицы, найденной в карстовой пещере в Швабском Альбе. Эти старейшие из известных артефактов были созданы всего лишь чуть более тридцати тысяч лет тому назад.
Рождение гуманитарной сферы происходило в более глубокой толще времени, примерно миллион лет тому назад, и проистекало оно в тех местах и при таких обстоятельствах, которые, как представляется сейчас исследователям, лучше других для этого подходили: речь идет о ночных кострах самых древних стоянок человека.
Именно это показали итоги реконструкции, для которой объединилось множество исследователей, специализирующихся в различных областях, таких как палеонтология, антропология, психология, науки о мозге и эволюционная биология. Данное исследование является частью поиска истоков происхождения самого человека, священного Грааля как для естественных, так и для гуманитарных наук. Здесь стоит напомнить, что история – это история культурной эволюции, тогда как предыстория – это история генетической эволюции. Предыстория говорит нам не только о том, что происходило до начала истории культуры, но и отвечает на вопрос, почему человеческий вид в целом следовал по этой конкретной траектории, а не по какой-то другой.
Давайте на секунду заглянем в глубины времени. Для того, чтобы сравнивать различные траектории, по которым могла бы пойти история развития человека, исследователи имеют в своем распоряжении большое количество ныне живущих приматов Старого Света, в том числе обезьян и человекообразных обезьян, наших самых близких из ныне живущих филогенетических родственников. Последние, в свою очередь, включают виды, которые, вероятнее всего, близки к существовавшим в момент появления человека.
Как биологу, занимающемуся изучением социальной эволюции, мне было особенно интересно наблюдать в дикой природе два вида таких обезьян – это верветки и павианы. Я также провел три дня среди полудикой популяции макак-резусов, которых изучал приматолог-новатор Стюарт Альтман. А в центре по изучению приматов имени Роберта Йеркса Университета Эмори я обедал с выросшим в неволе шимпанзе-бонобо по имени Канзи, задействованном в нескольких исследованиях по обучению обезьян языку. Представители вида, к которому принадлежит Канзи, называются карликовыми шимпанзе; как считается, из всех приматов они более всего похожи на человека.
Исследования этих и других подобных видов ведущими специалистами показали, что бóльшую часть своего времени обезьяны тратят на изучение среды своего обитания в поисках пищи. Меньшая доля времени посвящена социальным взаимодействиям, в число которых входят образование пар, доминирование и подчинение, обыскивание друг друга в поисках насекомых и чистка, ухаживание, спаривание, общение с детенышами, обнаружение и добыча труднодоступной пищи, проявление лидерских качеств и демонстрация послушания.
Исследования обезьян Старого Света, которые проводят специалисты, все больше сосредотачиваются на изучении того, чему учится каждый член группы, когда он наблюдает за другими ее участниками и взаимодействует с ними. Особенно интересно то, как животное использует эту социальную информацию. Ученые пытаются понять, что происходит, когда один член группы подражает поведению другого. Что именно он имитирует – точные движения партнера по группе или последствия его движений? Так, например, если товарищ по группе раздвигает пучки травы, чтобы найти там кузнечиков и закусить ими, то что узнает наблюдающий за этим действием? Что раздвинутая трава дает пищу? Или (другой вариант), что акт раздвигания травы дает пищу?
Поскольку индивидуум лично знаком с каждым из членов своей группы и может понимать и прогнозировать их поведение, то он также понимает, какими будут последствия их действий и может ли он использовать это знание в своих личных интересах. А что самое главное для группы – животное-наблюдатель знает, как, когда и с кем можно конкурировать или сотрудничать. Подкрепленное информацией взаимодействие между конкуренцией и сотрудничеством является маховиком для поддержания успешной социальной организации.
Социальные приматы, от лангуров и макак с низким уровнем развития до шимпанзе и бонобо, у которых этот уровень высок, имеют достаточно крупный мозг для того, чтобы воспринимать настроение и предсказывать вероятную реакцию партнера по группе на различные ситуации. Каждый член такого хорошо организованного сообщества знает свое место и потому при каждом контакте правильно и точно отвечает партнеру. При этом самый успешный член стабильного общества имеет и самое сильное чувство эмпатии – умение поставить себя на место другого. Он может видеть то, что видят другие, чувствовать то, что они чувствуют, и точно оценивать их реакцию: когда нужно двигаться вперед, а когда лучше отойти в сторону, с какой самкой можно заигрывать, а какую следует избегать, кому нужно бросить вызов, а с кем – замириться.
Эмпатию, то есть умение читать чувства других и предсказывать их действия, следует отличать от симпатии, то есть сочувствия, эмоциональной заботы о чужом положении в сочетании с желанием оказать помощь и поддержку. Тем не менее, эмпатия тесно связана с симпатией, и, вероятно, именно эмпатия в ходе эволюции человека и привела к возникновению симпатии.
Из этого следует, что лучший способ для ученого изучить социальное поведение животных состоит в том, чтобы войти в их жизнь с сознательно «предустановленными» эмпатией и симпатией, познакомиться с ними индивидуально, во всех подробностях и как можно ближе. Вот как формулирует свое кредо исследователь Франс де Вааль, ведущий специалист по социальному поведению шимпанзе:
Моя профессиональная деятельность зависит от умения находиться в гармонии с животными. Было бы ужасно скучно часами смотреть на них и не понимать того, кто перед тобой, не понимать, что происходит, не чувствовать взлетов и падений, связанных с их взлетами и падениями. Эмпатия – это мой хлеб насущный; я сделал множество открытий, просто внимательно наблюдая за жизнью животных и пытаясь понять, почему они поступают так, а не иначе. Для этого нужно забраться под их кожу. Мне это нетрудно, я люблю и уважаю животных, и я верю, что такой подход позволяет мне более успешно изучать их поведение.
Социальные животные, находящиеся на нашем уровне развития или близко к нему, также жестко привязаны к подобному виду поведения. Нейробиологи доказали, что в ходе социального взаимодействия в мозге человека и других продвинутых приматов активизируются три типа проводящих нейронных путей. Первый ответственен за ментализацию (вспоминание), в ходе которой формируются цели и планируются соответствующие действия для их достижения. Второй путь – эмпатический: индивидуум мысленно помещает себя под кожу другого, чтобы получить доступ к его мотивам и чувствам и предвидеть будущие действия этого другого. Можно сказать, что эмпатия – это своего рода игра, благодаря которой человек общается с группой, а группа – самоорганизуется.
Наконец, третий путь стимулирует зеркальное отражение, посредством которого индивид ощущает настроения и эмоции другого индивида и в некоторой степени их испытывает. «Отзеркаливание» легко приводит к подражанию успешным стратегиям других, а также открывает путь к симпатии и (по крайней мере, среди людей) к таким духовным сокровищам, как чувство милосердия.
С очевидностью, именно эмпатия и зеркальное отражение определяют то среднее время, в течение которого члены группы взаимодействуют друг с другом. Выполненные измерения этого времени показывают, что такая корреляция действительно существует. Так, обнаружено, что обитатели саванны, бабуины Papio cyanocephalus, менее 10 процентов своего времени тратят на общение, а 60 процентов – на поиски еды и саму еду. Обезьяны-верветки (Cercopithecus aethiops) тратят 40 процентов времени на еду и ее поиски, а на общение – еще меньше, чем бабуины.