Когда меркнет свет

– Кое-кому это точно придется не по душе. Шериф Ковакс. Это дело совершенно извело его и его жену. Изменило весь чертов город. Он так и не стал прежним. Словно закончилась эпоха.

– А теперь шерифом работает его сын, – добавил Фрэнк, открывая дверь. – Неудачное она выбрала время.

Блейк проводил гостей до выхода. Выдал им садки для крабов, понаблюдал, как они загружают лодку. Постоянные клиенты его отца. Друзья старого шерифа.

Мэг выбиралась с парковки. Ее фургон выехал на дорогу и повернул налево, к прибрежной дороге. Вина, боль, приступ гнева переполняли Блейка. Если бы он не был так двинут на Мэг все эти годы, возможно, его брак сложился бы удачнее. И отношения с сыном были бы лучше. И теперь, когда он наконец встал на ноги, занялся причалом, устроил здесь свою жизнь с Ноем, появилась она. Как назло. Потому что его тело по-прежнему реагировало на нее, как пресыщенное гормонами тело подростка. Или это были просто рефлексы, мышечная память, сработавшие раньше разума? Он направился к офису, обещая себе, что поведет себя разумнее, когда они встретятся в следующий раз. Если следующий раз, конечно, случится.

Он мог провести этот разговор куда лучше, это уж точно. Повел себя как задница. Хотя и сам понимал, что это самозащита. Потому что он не должен был ее хотеть. Она была помолвлена и носила в качестве подтверждения кольцо с неприлично большим бриллиантом.

И в одном она ошибалась. Еще оставались секреты.

– Она в мельчайших деталях помнит то, что произошло десятки лет назад, но путается в настоящем. – Директор пансионата для престарелых подняла взгляд с папки, лежащей у нее на столе, и посмотрела на Мэг через маленькие очки, будто разглядывала нечто неприятное. И Мэг ее понимала. Здесь все считали, что она бросила свою тетю.

– Когда ее кратковременная память дает сбой, она может вести себя агрессивно. Иногда Ирен кажется, что все вокруг пытаются ее обмануть или что планируется какой-то сговор.

Мэг прочистила горло, в свои тридцать шесть лет почувствовав себя ребенком в кабинете школьного директора.

– Я… Не ожидала, что все так серьезно.

– Ее слабоумие движется к так называемой четвертой стадии – средние повреждения. Пока что она обслуживает себя сама. И хотя она нормально общается с людьми, ходит на мероприятия, она достигла стадии, когда ей требуется сопровождение вне стен пансионата. Когда она дойдет до четвертой стадии, что может случиться довольно скоро, ее дезориентация во времени и пространстве усилится, и именно в этот момент наши близкие начинают легко теряться, а кратковременная память серьезно страдает. Для нее станет сложно запоминать все новое, в том числе и людей, которых она недавно встретила.

– Почему мне никто не сообщил о ее проблемах?

Директриса – симпатичная, с мягкими седыми волосами, уложенными в гладкий пучок, посмотрела на Мэг взглядом судьи, созерцающего грязного преступника.

– Ирен просила нас как можно дольше не сообщать родственникам, чтобы не беспокоить вас и не заставлять приезжать раньше времени. Но вы приехали как раз вовремя – надо принимать решения.

– Значит, я могу с ней куда-нибудь сходить?

– Если ее выпишет ответственное лицо, она может уехать. – Директриса встала натянуто улыбнулась. – Пойдемте, я проведу вас.

Мэг последовала за женщиной, цокающей каблуками по излишне теплому коридору. Пахло антисептиком, беконом, яйцами и кофе: как раз подавали завтрак. Так вот куда все привело? В это место? Ирен забросила собственную жизнь, чтобы позаботиться о дочери брата. И вот где Мэг оставила свою тетю. Вот как ее отблагодарила. Про себя она поклялась это исправить. Она должна загладить вину. Найти способ, пока у Ирен еще есть время.

Слова Джонаха преследовали ее в коридорах пансионата.

Ты даже не ездила навестить Ирен с тех пор, как она переехала в тот дом. Не возвращалась туда восемнадцать лет. Ты не можешь пустить здесь корни, но вернуться туда тоже не можешь. Видишь? Ты еще не закрыла этот вопрос. Дело не в работе. Дело в твоих проблемах с доверием, ты не можешь подпускать к себе людей. Ты хочешь установить связь, но при этом отталкиваешь людей…

Капля пота медленно стекла в декольте. Директриса постучала в 117-ю комнату, открыла дверь, впустила Мэг.

– Если вам надо поговорить…

Мэг кивнула, не сводя взгляда с хрупкой, сутулой женщины возле окна, теребящей рукав.

– Ирен? – окликнула она, заходя в комнату. Дверь тихо закрылась у нее за спиной.

Ее тетя обернулась. Раскрыла рот.

– Тара?

– Я… Нет, это я, Мэган. – Она прошла вперед.

Ирен замерла в явном недоумении. Ее рука прикоснулась к седым волосам на виске.

– Ты… Выглядишь прямо как твоя мать. Господи. Я… Не ожидала тебя увидеть, Мэган. Что… Что ты здесь делаешь?

– Приехала увидеть тебя, разумеется. – Она поцеловала тетю в щеку. Кожа Ирен была сухой и холодной, но запах был Мэг знаком – лаванда, лемонграсс, – и он принес множество воспоминаний.

Ирен в панике оглядела комнату.

– Мне… Нужно принести сюда стулья. Больше стульев.

– Кровать вполне подойдет. – Мэг присела на край кровати. – У тебя прекрасный вид на сад. Мне нравится та ванночка для птиц.

Ирен выглянула в окно, снова посмотрев на пейзаж.

Мэг сглотнула. Нэнси Рейган назвала это долгим прощанием. Сегодня положено начало. У нее еще есть время. И вдруг она осознала: дело не только в книге, а в гораздо большем. В том, чтобы исправить все сделанные в прошлом ошибки. Вырасти и перестать быть самопровозглашенной «жертвой», как Блейк столь жестоко назвал ее этим утром. И имел на это полное право.

Наконец Ирен села на единственный стул. Посмотрела на Мэг.

– Так давно, – прошептала она. – Мэг, когда мы говорили в последний раз? Сколько лет прошло?

– Я звонила, – мягко напомнила Мэг. – Помнишь? Как минимум раз в месяц с тех пор, как ты сюда переехала. Я приехала тебя проведать. И хочу привести в порядок дом. Покрасить его, разобраться с садом. Может, поможешь мне? Или просто посмотришь? Посидишь в саду, если повезет с погодой, пока я буду работать над этой проклятой лужайкой, – улыбнулась она. – Я видела, что ворота заперты.

Ирен вздохнула, глядя куда-то в пустоту. Но потом вдруг встрепенулась.

– А, да. Заперты. Из-за вандалов. Там рисовали граффити. Ты ведь не собираешь продавать дом, правда?

– Ну я думала выставить его…

– Может, снова переедешь сюда, Мэг? Я могла бы жить с тобой.

– Я… Давай обсудим это позже. Я собираюсь пожить в городе, у нас будет полно времени.

– К отцу ты тоже приезжать перестала. Ты никогда не приезжала в нему в тюрьму. Ты обидела отца, ты знаешь об этом?

Это заявление шокировало Мэг, и она моментально возвела защитные стены.

Это он меня обидел. Обидел всех нас. Он убил маму.

– Я к нему приезжала.

– Ты… – Ирен нахмурилась и снова принялась теребить рукав. – Перестала приезжать. И все. Теперь я вспомнила. Понимаю, из Сиэтла в Салем путь неблизкий, но ты ни разу не приехала к отцу за последние пять лет. Он умер, так и не увидев тебя, Мэгги.

– Я перестала приезжать, потому что он отказался видеться со мной последние два раза. Если бы я знала, что он болеет, если бы кто-нибудь сказал мне…

Ирен начала агрессивно чесать рукав. Мэг заметила этот нервный тик, возникающий каждый раз, когда ее тетя не может что-нибудь вспомнить.

– Да, – сказала Ирен. – Да. Конечно. Он запретил мне рассказывать тебе о своей болезни. Хотел, чтобы ты жила своей жизнью, Мэгги. Исключительно поэтому. Сказал, что должен сам отбывать свое наказание, а тебе не следует тратить жизнь в долгих поездках до тюрьмы и обратно. Ты должна двигаться дальше.

Мэг почувствовала, что к глазам подступают слезы. Снаружи подул ветер, сухие листья забились о стекло.

– Если бы я только знала, – мягко сказала она, глядя Ирен в глаза, когда-то такие же темные и яркие, как у отца. – Мне жаль.