Страница 20 из 21
Наверху затрещали ветки. Хриплый голос Шкипидарова произнес:
– Так нечестно, считай помедленнее.
Щелчков не слушал, он продолжал считать.
– Один на ниточке… Один.
Мы зажмурились.
Что-то быстрое и тяжёлое, как булыжник, просвистело мимо наших ушей, потом ударило по натянутой куртке, отскочило и, перелетев парапет, бухнулось в текучую воду.
В страхе мы открыли глаза.
– Шкипидаров! – крикнул Щелчков, и мы бросились к чугунному ограждению. Крупные круги на воде и разводы потревоженной мути – это всё, что мы увидели на поверхности.
– Шкипидаров! – закричали мы оба, вглядываясь в равнодушную воду.
Со дна выскочил зелёный пузырь, подержался с две секунды на воздухе, затем лопнул с издевательским звуком.
Я невесело смотрел на Щелчкова. Тот вздохнул и потупил взгляд.
– «Так работают пожарные на пожаре», – ядовито передразнил я его.
– Ну не рассчитал, ну бывает, – вяло стал оправдываться Щелчков. – Я ж не думал, что он будет такой… упругий… Это всё пирожки, которыми он в пятницу обожрался.
– Из-за нас человек утоп, а ты мне про какие-то пирожки!
– У-ю-ю!.. – послышалось за нашими спинами.
Мы растерянно обернулись. Лица наши на мгновенье застыли, потом вытянулись, словно резиновые. Ноги стали прыгучими, как пружины. Щелчков подпрыгнул и подбежал к тополю. Я – за ним.
С оттаявшей полоски земли между тополем и плитами набережной на нас смотрели два ошалелых глаза. Облупленный веснушчатый нос жалобно посапывал между ними.
– Жив, утопленник, даже не покалечился. – Щелчков внимательно разглядывал Шкипидарова. – Мы же думали, ты на дне. Мы же думали, тебя рыбки кушают. Погоди… – Щелчков вдруг нахмурился и посмотрел на Шкипидарова исподлобья. – Если утоп не ты, то кто же тогда утоп? Кто же тогда в воду-то бухнулся?
Я, прищурившись, посмотрел на небо. Солнце не стояло на месте, оно тихо уплывало на запад за далёкий Калинкин мост.
«Интересно, который час?» Я вдруг вспомнил, что ещё не обедал. Щелчков, наверное, подумал о том же.
– Дяденька! – прокричал Щелчков незнакомому рыболову с удочкой, расположившемуся неподалеку у тумбы. Рыболов был лысый, как яйцо; локоть уперев в парапет, он подёргивал бамбуковое удилище и уныло смотрел на воду. – Сколько времени, скажите, пожалуйста.
Откуда этот рыболов появился, за заботами мы так и не поняли. Набережная была вроде пустая. Лишь у тумбы, где он стоял, лежала старая зелёная шляпа, и из неё показывала нам зубы маленькая рыбка-колюшка.
Дяденька с удилищем вздрогнул и косо посмотрел в нашу сторону. В его лысине отразилось солнце и, слепя, ударило нам в глаза.
Мы так и не дождались ответа. Рыболов вдруг забыл про нас и, резко подсекши леску, потянул удилище на себя. Судя по играющим желвакам и всей его напряжённой позе, клюнуло что-то крупное. Он упёрся в тумбу ногой и в каком-то нечеловеческом развороте выбросил добычу на берег.
Мы смотрели на чудо-рыбу. Мёртвыми свинячьими глазками чудо-рыба смотрела на нас. Со сморщенного свиного уха свисала мокрая спортивная шапка.
Шкипидаров, увидев шапку, моментально порозовел и развеселился. Он кинулся к свиной голове и сорвал с неё головной убор.
– Нашлась! – кричал он счастливым голосом. – Спасибо, дяденька, большое-пребольшое за шапку! Меня ж папаня точно бы за неё убил. Спасибо, дяденька…
Но того уже след простыл. У гранитной тумбы не было ни рыболова, ни его шляпы.
– Ну а с этим что будем делать? – Я ткнул в свиное рыло ногой.
– С этим? – Шкипидаров нагнулся и поднял свиное рыло с гранита. – С этим просто.
Он размахнулся и швырнул свиное рыло в Фонтанку.
– Я на рынок за костями ходил, – занудным голосом рассказывал Шкипидаров, пока мы возвращались домой. – Для Муфлона, он же у нас редкой породы, комнатный волкодав, кроме костей, ничего не жрёт, и то если кости купили не в магазине…
– Да видели мы твоего волкодава размером с крысу, – сказал Щелчков. – Давай короче, а то никогда не кончишь.
– Короче, прихожу я на рынок, иду к прилавку, где костями торгуют, и только начинаю прицениваться, как сзади кто-то хлоп меня по плечу. Поворачиваюсь, а это Гмырин, тоже за костями припёрся. Гмырин, ну наш знакомый, мы с ним вместе собак выгуливаем…
– Знаем, Шкипидаров, не тормози…
– Хлопнул, значит, он меня по плечу, а потом и говорит мяснику: мне вот эту кучку, где мяса больше. И показывает на кости. То есть я пришёл первый, а он хочет вперёд меня. Я ему под нос фигу: это мне, говорю, где больше, а тебе – что после меня останется. «Вот, смотри, что после тебя останется», – отвечает на это Гмырин и показывает отрезанную поросячью голову на прилавке. Потом хвать с меня шапку и на голову на эту натягивает. Я – за шапку, тяну обратно, а мясник в это время нагнулся, завязывает шнурок. Ну, я – дёрг, а шапка моя ни с места, будто клеем к рылу приклеенная. Я – сильнее, Гмырин мне рожи строит, а мясник всё со шнурком возится. Я со злости схватил её вместе с рылом и к Фонтанке проходными дворами. Сзади крик, как бежал – не помню, а очнулся уже на дереве.
– Значит, рыло всё-таки ты украл, – покачал головой Щелчков.
Шкипидаров пожал плечами.
– Не украл, – вступился я за него. – Воруют с умыслом, а здесь никакого умысла. Просто роковая случайность.
Мы простились возле нашей парадной; Шкипидаров жил за квартал от нас, в угловом сером доме на другой стороне улицы. Со Щелчковым мне прощаться было не надо, со Щелчковым мы жили в одной квартире. Мы и в классе с ним сидели за одной партой, и наши комнаты в коммуналке разделялись одной стеной.
Шкипидаров пошаркал к себе домой объяснять своему Муфлону, почему он не купил кости.
О своём походе на рынок мы ему говорить не стали.
Про коробок я вспомнил только тогда, когда по радио заговорили о космосе. О космосе мне всё интересно. Потому что я, когда вырасту, обязательно пойду в космонавты. Щелчков тоже, и это правильно, ведь не может такого быть, чтобы люди, особенно такие, как мы, всю жизнь сидели на одной и той же планете и не мечтали полететь на Венеру. Особенно после «Планеты бурь», которую мы со Щелчковым смотрели ровно тридцать три раза. Своей мечте я изменил лишь однажды – после «Человека-амфибии». Тогда я твёрдо решил стать человеком-рыбой и пошёл в нашу детскую поликлинику просить, чтобы мне сделали жабры. Но жабры в поликлинике мне делать не стали, сказали, что для этого нужно закончить четверть без троек, вот закончишь – и приходи. А я за труд в четверти получил трояк, потому что на табуретке, которую мы полгода делали на труде, какой-то умник вырезал слово «попа», и Константин Константинович, наш учитель труда, решил, что «попу» вырезал я, в «попе» не было ни одной ошибки, а в нашем классе я был единственный, кто писал без ошибок. В общем, не пошёл я в поликлинику делать жабры, да, наверное, это и правильно. Космос лучше, чем океан, в океане одна вода, а в космосе чего только нет. Сел в ракету – и летай себе сколько хочешь с утра до вечера.
Итак, я вспомнил про коробок. Как он объявился непонятно откуда в моём кармане в тот момент, когда хулиган Матросов плевал на кулак. Почему-то я был уверен, что это он, тот самый коробок с рынка, с мигающими звёздами на наклейке и летящей между ними ракетой. Только как он попал в карман? И где коробок сейчас? В кармане его не было точно, я проверял. Может, выпал, когда мы спасали с дерева Шкипидарова?
Моих родителей дома не было, они уехали к знакомым на новоселье. На кухне хозяйничала Сопелкина. Когда на кухне хозяйничает Сопелкина, лишний раз там лучше не появляться. Если не огреет сковородой, так ошпарит кипятком из кастрюли. И тебя же обвинит после этого, что специально сунулся ей под руку, чтобы дали освобождение от уроков.
В комнату ввалился Щелчков. В ногах у него путался задумчивый Тимофей Петрович, общественное животное кошачьей породы, выменянное когда-то жильцами нашей квартиры у знакомого живодёра на антенну от телевизора «КВН».