Страница 7 из 12
– Быть может, и так, – кивнул Жорик, не переставая гладить свой живот и разглядывать Софью. – Можно предположить, что именно так излил он семя в Куру, но сказать это напрямую не стоит…
"Смотри, у Жорика встал…" – прошептала на ухо Ленка.
"Не говори ерунды…" – шепотом ответила Софья, а сам глянула на гульфик мужчины.
– Дамы, о чем вы там шепчетесь?
– Да так, о своем девичьем, – отшутилась Ленка, играя с отвёртом на джинсах Софьи, которые прикрывает молнию. – А что с той девушкой… ну, которая должна забеременеть от спермы пророка?
– Она родит Спасителя мира, Саошьянта… Здесь, кстати, многое не ясно. Сам Спаситель будет не один, их будет трое. Близнеца мальчик и девочка и… А вот кто третий в великой троице непонятно… – говорил Жорик, теперь он гладил свои груди…
Софья слушала так внимательно, что не заметила, как Ленка расстегнула ей пуговицу на джинсах…
– Жорик, расскажите о пророке. Вы нам обещали, – попросила Софико.
– Давным-давно… быть может, семь тысяч лет назад, по бескрайним степям шли кочевники…
13
Давным-давно… быть может, семь тысяч лет назад, по бескрайним степям шли кочевники. Племя это было гонимое всеми, ибо в те времена наставала эра оружия и смерти. Великие черные маги открыли людям, как делать оружие. До этого люди не убивали друг друга, но познав страсть к убийствам, они стали подобны дэвам, злым духам, который поклонялись маги. Мир гармонии стал хаосом, и только это пламя, которое ты сейчас видишь, которое передвигается на лошадях, которое ведет за собой скот и телеги с юртами, осталось верно вере в добро. Племя брало начало в древнейшем роде Спетама, и вел этих несчастных, усталых людей Парушаспа, великий праведник, с чистотой души которого не сравнится ни один человек того времени…
Уже несколько дней они брели по огненной земле. Здесь земля дышала огнем, и выдохи пламени вырывались из каждой расщелины. Парушаспа повел свой народ через эту землю, дабы избавится от преследователей – лютых ариев, продавших души божкам, которым они приносили человеческие жертвы, злых убийц, желающих завладеть коровами и лошадьми, бесстыдных насильников, принуждающих дев от мала до велика ублажать их похоть… Те, преследовал народ Спетама, остановились. Они не рискнули идти по земле огня, полагая, что это место и есть Ад. Парушаспа спас свой народ от насильников… но обрёк на голодную смерть…
Здесь не было ни деревца, ни травинки. Запасы корма для скотины были на исходе. Кобылы перестали давать молоко, коровы тоже. Дела были плохи. И всё же стойбище было решено поставить здесь…
Парушаспа сидел на валуне спиной к юртам, в стороне от стойбища в шаг триста, и горько безутешно плакал. Отчаяние завладело им полностью. Он более не знал, что делать. Его народ обречен. Стояла летняя ночь, черная как и печаль вождя. Горели звёзды. Мигали по степи огнемёты. Парушаспа поднял взор к небу… нет, он уже год как никому не молился. Он теперь не знал, который среди богов добрый. И он стал чувствовать себя одиноким, ибо одиночество это когда нет больше веры.
Кочевник был с непокрытой головой, и в ночи его длинные рыжие волосы казались черными. Его народ был весь рыжий, огненно-рыжий, как солнце, единственный тогда в мире, кто имел такой цвет волос… Кочевник встал, утёр слёзы и шатаясь побрел к своей юрте…
…отогнув полог, он увидел испуганное лицо своей жены Дугдовы. Женщина держала двумя руками свой большой живот.
– Пора? – с тревогой спросил Парушаспа. Дугдова кивнула. Её лицо искажала гримаса боли.
– Я хочу пойти с тобой…
В ответ Дугдова замотала головой:
– Ты же знаешь, так велит наш обычай…
…Парушаспа стоял на пороге юрты и смотрел, как фигура беременной жены, окутанная в бычью шкуру, удаляется от стойбища. Вот-вот и она растворится в антраците ночи. А она шла; обычай велел, предчувствуя роды, одной уйти от всех настолько далеко, покуда даже шаныраки юрт не станут видны. Она шла и шла, чувствую схватки. Её ноги подкашивались. Она скрипела зубами, собирая все остатки воли. Она плакала, но шла…
… женщина разделась но нага. Выстлала шкуру на каменистый грунт. Легла. Рядом оказалась земляная ноздря, откуда время от времени исходила струя пламенного выдоха. Столб огня подымался в небо, и теплое марево искривляло звёзды… а быть может, это слёзы Дугдовы своей дрожью на роговице искажали небо.
Взметнулся очередной выброс огнемёта – Дугдова закричала от схваток… Снова выхлоп – вновь она закричала. Всякий раз эти два великих события – выдох земли и выкрик женщины – совпадали.
И вот! Рождение!
Дугдова подняла голову. Между её разведенных ног, связанный еще с ней пуповиной, сам… на ножках… чуть шатаясь… стоял новорожденный. Она ожидала первого крика, но мальчик засмеялся…
14
– Ну, что ты делаешь? – зло шикнула Софья на подругу, заметив у себя расстёгнутую ширинку и пальцы, играющие с резинкой… – Что за шутки?
Она привстала и застегнула. Жорик снова мило заулыбался. Он запустил указательный палец в свой пупок; у него был настолько большой живот, что палец вошел целиком. Затем вынул и понюхал его. Затем встал (они сидели в беседке, решетку которой обвил виноградник) и на удивление женщин просто повернулся к ним спиной, чтобы… пописять. Софья и Ленка услышали могучее журчание, мужчина стоял у решетчатой стены беседки и мочился…
…в главной большой юрте собрались аксакалы. Они играли на домбрах и пели, ожидая возвращение жены с ребёнком вождя. Они были в черных чапанах, головы их покрывали малахаи из лисьих шкур. Они пели песнь, дабы Дугдова пришла с живым ребёнком:
Прочь уйдите, злые дэвы!
Помогите боги деве,
что ушла одна сегодня,
чтоб родить суметь ребёнка.
Вы не троньте, злые волки!
Вы умолкните, все толки
накликающие беду,
чтоб минули они ту.
Ты иди, дитя, из чрева!
Тужься, мучься где-то дева,
где тебя не видим мы,
и страдания твои.
Пусть решат благие боги…
– Замолчите! – оборвал вдруг песнь Парушаспа. Он не в силах был слушать куплет, где боги решают, умрет или выживет младенец. Обычай сей, когда беременная женщина рожает в одиночестве, был продиктован самой природой – выживает сильнейший. И он еще будет много веков сохранен. Но сейчас великий вождь не мог мирится с ним, хотя и должен был…
Дугдова пришла, принесла ребёнка на руках, завёрнутого в шкуру. Её ждали старые женщины. Они налили в лохань собранную от семи коров мочу и выкупали младенца. Ребенок и здесь не орал, а резвился и улыбался.
Акыны возрадовались! Они говорили, как песнь их спасла и Догдову и малыша. Они с Парушаспа вышли на встречу. И вдруг…
…на середине небосвода вспыхнула звезда, силою света своего ярче даже луны. И люди закричали:
– Зорат Уштра! Зорат Уштра!
Что означало "Желтая Тиштри", то есть желтая звезда, звезда Сириус.
Заратуштру обернули в шкуру быка, священного животного рода Спента. И отец взял его на руки. Ребёнок улыбнулся, а отец горько заплакал.
– Не плачь, Парушаспа, – вдруг заговорил однодневный малыш, и все были ужасе. – Вы не умрете от голода на этой земле. Дыхание земли подобно пищи. Когда хотите есть, глотайте воздух. Когда сыты, отрыгивайтесь…
Ребёнок замолчал. Все переглядывались. Царила тишина такая, что даже слышно было дыхание ближнего....
…так они и жили здесь семь лет, подобно первым людям, созданным Ахура Мазда, которые начали пить и принимать пищу лишь тогда, когда их совратил Ангра Майнью, злобный близнец Господа Бога, и они отвергнув Ашу – истину, приняли за истину ложь – Друдж…
15
Чем я всё же красив,
если телом уродец?
Тем, что в теле внутри,
извините за термин – душой?
Нет, увы, я и ей отвратительный тоже…
если только знали бы вы,
как отравлена эта сущность мечтой…