Страница 2 из 15
Спасибо, летуны! Спасибо вам, братцы! От всей роты спасибо! За то, что спасли вы нас, за то, что увидят матери своих сыновей. Не полегла в том бою наша рота – дальше пошла по горам.
А броня на вертушках была слабая, эту броню насквозь пуля из ДШК[5] пробивала. Сбитые экипажи заживо горели в своих машинах, погребальными кострами догорали на земле. Не мед и у летчиков была служба.
Подавили вертолеты огневые точки. С камнями, с железом и огнем смешали позиции духов. Оставшиеся в живых моджахеды перебежками уходили от разрушенных укрытий. В прицеле хорошо видно, как, пригибаясь под нашим пулями, вразброд бегут вооруженные, одетые в разномастные халаты люди. И падают, падают под нашим беспощадным снайперским огнем.
– Подрань-ка одного, нам «язык» нужен! – перекрывая грохот стрельбы, кричит мне лежащий рядом командир взвода лейтенант Петровский. Ожесточившееся от азарта, его загоревшее скуластое лицо скривилось, потрескались от жажды губы, и он, срывая пересохшие голосовые связки, опять кричит мне:
– «Языка» давай!
Я прицелился. Из штатного и такого родного РПКС-74 я стрелял лучше, чем из снайперской винтовки. Выстрелил одиночным. Потом короткой очередью. Цель поражена. Моджахед на бегу упал – пуля перебила ему ногу. К нему на помощь бросились два духа, – я тотчас отсек их очередями. Боец из моего взвода, рослый, наголо стриженный загорелый Филон, с автоматом наперевес матерым волчарой кинулся брать «языка», а я стал его прикрывать огнем. Филон ловко скрутил духа и на горбу, задыхаясь и матерясь, притащил к нам. Бой закончен. Остатки разгромленной душманской засады бежали. Кто не успел бежать, бесформенными грязными мешками лежат там, в горах, там, где они хотели убить нас. А мы, кто жив и не ранен, сгрудились вокруг афганца. У нас не лица, а искаженные злобой и напряжением минувшего боя маски. Пленный, тяжело дыша, постанывал. Немолодой уже мужик. Кровью, грязным потным телом от него так воняло, что хоть нос зажимай. Нет у нас к нему жалости и милосердия тоже нет.
– Заткни пасть! – кричит духу мой друг, смуглый плотный узбек Леха, и жестким коротким ударом бьет прямо в бородатое искаженное болью и страхом лицо.
– Прекратить! – отталкивает Леху взводный, приказывает: – Перевязать и в штаб на допрос.
«Языку» быстро пережали самодельным, скрученным из засаленной зеленой чалмы жгутом рану (свой бинт из индивидуального пакета никто не дал – чего там, и так перебьется) и поволокли на допрос к командиру батальона. Я вызвался помогать Филону его нести. Тяжелый бабай[6] попался, все постанывал да еще вертелся в руках.
– Кто его подстрелил? – рассматривая «языка», поинтересовался немолодой сухощавый майор, комбат.
Филон небрежно кивнул в мою сторону.
– Вернемся – к медали представлю, – пообещал мне комбат, усмехнулся: – На дембель героем поедешь.
Эх, майор! Ни хрена ты не понимаешь! Да зачем мне эта медаль нужна? Просто живым домой вернуться – и то счастье. А комбат уже отвернулся и через переводчика приступил к допросу. Командиру первого парашютно-десантного батальона майору Носторюлину уже за сорок. Для нас, восемнадцати-двадцатилетних пацанов, он уже старик. Только «батей» его никто не называл. Желчный был мужик, вредный. Карьера не задалась, в академию поступал, так три раза проваливался. Должность командира батальона и звание майора – это его потолок. Скоро его выпихнут на пенсию по достижении предельного возраста. Уволят, если в Афгане гробовой доской не накроется. Пуле плевать, в кого попадать, а душманские снайперы первым делом офицеров выцеливают. Пуля, она не дура, совсем не дура, особенно когда ее снайпер выпускает.
На допросе раненый моджахед молчал.
– В расход! – коротко приказал мне комбат.
Замер, глядя на пленного, переводчик, неопределенно хмыкнул, глядя на меня, начальник штаба батальона – плотный и невысокий кореец, капитан Эн; быстро повернулся ко мне спиной и стал копаться в полевой рации связист, отвел от пленного взгляд угрюмый Филон.
Я покачал головой: нет. Совесть и руки я на той войне не марал. Кровавого дерьма там и без того хватало.
– Так-с! Видно, я поторопился, обещая тебе награду, – с угрозой процеживая каждое слово, бросил комбат, и его небритое в потных разводах морщинистое лицо скривилось в недовольной гримасе. – По тебе не медаль, а дисбат плачет. Ничего, вот вернемся, я с тобой быстро разберусь.
И отдал ту же команду стоящему рядом с ним батальонному писарю, а писари иной раз тоже на операции ходили. Я отвернулся, прогремела короткая очередь. Аминь!
– Ну и дурак ты! – крайне недовольно заметил мне взводный, после того как я вернулся к своим. Пришедший вместе со мной Филон уже все ему рассказал.
Глядя, как на приземлившийся вертолет грузят наших убитых и раненых товарищей, Петровский жестко добавил:
– Слюнтяй! Это война! На ней свои законы!
– Я не слюнтяй, – упрямо возразил я, повысив голос, – раненых убивать – последнее дело. Перевязать и бросить его тут! И как дальше будет – не наше дело… местные потом подберут… Ты бы как поступил?
– Про дисбат это комбат, конечно, загнул, – ушел от ответа взводный, – но имей в виду: мужик он злопамятный. Все! Закрыли эту тему.
И, обращаясь ко всем лежавшим на земле и слушающим наш разговор солдатам, коротко приказал:
– Все, окончен привал. Вперед!
Вот мы дальше по горам и поперли. Горка ваша, горка наша. Эх, твою мать! Марш-марш, десантура, вперед, первый «горнокопытный» парашютно-десантный батальон; шевели «копытами», вторая рота, шире шаг, третий взвод! Сколько нас осталось? В роте тридцать бойцов и три офицера, оружие: автоматы «АСК-74», пулеметы «РПКС» и «ПКМ», два АГС-17 «Пламя» и один 82-мм миномет. В моем третьем взводе только семеро бойцов: Витек, Филон, Баллон, Леха, Муха, я и командир взвода лейтенант Александр Петровский. Немного. Только все уже кто год, а кто полтора в Афгане отвоевал. Битые все – и службой, и войной. В Афгане день за три считают, а опытный и «битый» солдат десяток невоевавших пацанов легко заменит. Вперед, ребята, шире шаг!
Наш третий взвод идет передовой заставой. Головная походная застава – ГПЗ – это, по существу, батальонная разведка. Мы идем первыми. И убивают нас первыми. За ГПЗ двигаются первый и второй взводы второй роты, дальше, с интервалами, – еще две роты первого батальона. При первой роте еще и штаб батальона выдвигается: комбат, начальник штаба и взвод управления – связисты. Над нами постоянно барражирует вертолет. Он прикрывает и ведет воздушную разведку. Место нахождения баз противника установлено агентурной разведкой и подкорректировано полученными в ходе операции войсковыми разведданными. Это если культурненько, по военной терминологии выражаться, а если тоже по-военному, но попроще, то стукачи, что у духов служили, за деньги все их базы и сдали, а пленные, которых мы захватывали, в ходе активных допросов подтвердили: точно, базы находятся именно там, а еще и запасные есть, вот там-то и там-то. Не все языки на допросах молчали. Ликвидация опорных баз моджахедов и расположенных на них отрядов противника и есть цель проводимой операции.
Боевого опыта у нас хватало, и все – от комбата до распоследнего еле бредущего и гнущегося под грузом мин солдатика из минометного расчета – прекрасно понимали, что это ерунда, а не операция. Так базы брать – что воду в решете носить. Духи, они же не дураки, у них половина полевых командиров – бывшие афганские офицеры, учившиеся в Союзе. Да тут и гением партизанской войны не надо быть. Все просто: за нашими подразделениями постоянно ведется визуальная разведка, из опорных баз они с момента начала нашей операции давным-давно ушли и мелкими группами рассредоточились в горах. По пути следования наших рот на горных тропах ставятся противопехотные мины, за минным заграждением – засада. И пламенный привет вам, десантники, от воинов-моджахедов. Если даже не подорвался на мине, то, пока разминируешь тропку, тебя из стрелкового оружия убьют. Пока все части подтянутся, пока начнется интенсивный огневой бой, духи уже испарились. Вот и вся, собственно, тактика ведения партизанских действий в горах. Тем более они свои горы знали, а мы нет. По картам да по тропкам шли в горах на авось. Была возможность по-другому действовать? Да, была! Ночная, почти незаметная, высадка с вертолетов небольшой, в двадцать-тридцать бойцов, группой, скрытное выдвижение к базе противника, обнаружение и распределение целей. И огонь! Их больше? Так давно известно: воюют не числом, а умением. Или на пути вероятного движения противника самим в засаду засесть. Умели мы так воевать? Да, умели, и неплохо. Не всегда духи в засады попадали, не всегда мы скрытно их базы брали, но уж когда получалось… то потерь у нас почти не было, а вот у них редко кто уходил. Почему эта операция по-другому проходила? И какого, спрашивается, черта, мы ростовыми мишенями в открытую днем перли по горам? Так ведь спланирована эта операция в штабе армии. Солидно спланирована, по военной науке. Главное, чтобы мотострелковые части, усиленные подразделениями десантников и при массированной воздушной поддержке, разгромили части противника и уничтожили его базы. Потери? Ну так это война!
5
ДШК – пулемет Дегтярева – Шпагина крупнокалиберный. По лицензии ДШК производился в КНР. ДШК в качестве тяжелого вооружения часто использовался отрядами душманов.
6
Бабай – буквально: дедушка. Бабай – на солдатском жаргоне – презрительная кличка душмана.