Страница 6 из 46
— Да ты, мать, или больна или влюбилась, — фыркает рядом Соня. — Если учитывать, что ты у нас и так слегка больна на голову, то я склоняюсь ко второму варианту.
Я морщу нос и открываю глаза. Подруга сидит на тумбе и ехидно ухмыляется. Нарочито медленно и молча снимаю пальто и разуваюсь. Мягкие тапочки дарят просто райское наслаждение после каблуков. София нервно тарабанит пальцами по колену, и наконец сдается и выпаливает:
— Антон его отвлек. Я подошла сзади и сунула записку в капюшон. Как это делали в «Палате №6». Помнишь? Я видела, как вы столкнулись вчера утром и решила поспособствовать… Я не думала, что он позвонит…
— Сонь, — пробую остановить её монолог я.
— Я сама перепугалась до чертиков, но Антон сказал, что если решилась — то отступать нельзя.
— Соня, — еще раз настойчиво повторяю я.
— Я знаю, это сводничество и ты говорила, что не хочешь никаких отношений и тебе без этого проблем хватает.
— Сонь, спасибо, — я порывисто обнимаю её, заставляя замолкнуть. Подругу немного потряхивает, так сильно эта ненормальная разнервничалась. Чего собственно она себя так накрутила?.. Хотя… Зная себя, я не удивлена — мы же так похожи.
Я рассказываю ей о потерянном и вновь приобретенном пропуске, о телефонном номере и завтраке. Девушка слушает внимательно, иногда вставляя ехидные комментарии и кивая. Я опускаю момент с недопоцелуем: это единственное, чем я не хочу делиться даже с лучшей подругой. Будто волшебство этих мгновений вдруг испарится, если не останется лишь между Эдом и мной.
Выговорившись и переведя дух, я расспрашиваю Софию о концерте. Раньше она прохладно относилась к творчеству Ширана, разбавляя им свою коллекцию тяжелой, бьющей басами по ушным перепонкам, музыки. (К слову, нашим общим музыкальным прегрешением стала русская попса, а именно Лазарев). Но теперь её глаза горят, и она взахлеб описывает концерт, пускаясь в детали. Она описывает полную положительной энергии атмосферу, царившую в небольшом зале; милых и добрых слушателей — что наступивший ей на ногу парень, что толкнувшая локтем девушка, — оба извинились; и Эда на сцене. Она, даже плохо зная тексты, не могла не подпевать, как и остальные.
А после концерта он просто вышел вместе со всеми из клуба, стараясь уделить каждому хотя бы пару минут внимания и не обращая внимания на собственную усталость. Много шутил, раздавал автографы и охотно фотографировался с любым желающим. Он даже влез в групповое сэлфи каких-то не причастных к сборищу девушек и состроил смешную гримасу. Девушки лишь презрительно зафыркали, понятия не имея, кто испортил им снимок.
Соня в лицах передает диалоги, а я хохочу до боли в мышцах живота. Жаль, я не видела «лошадиных морд этих девиц», не признавших в забавном рыжем парне знаменитого певца.
И подруга подробно описывает, как они с Антоном провернули свое нехитрое дело. Это случилось, когда основная масса уже разошлась. Что Антон (наш брутальный весь из себя мачо), что Соня (параноик — социофоб со стажем) подойти и попросить сделать совместную фотку стеснялись (Мачо говорил, что это отсвечивает голубизной. Параноик просто боялся незнакомого человека). Они заспорили, даже бросали монетку. В итоге София морально задавила бедняжку Антона и он пошел фотографироваться. Соня же, трясясь как осиновый лист, отправилась свершать свое опасное деяние. Кинув записку в капюшон Эда, подруга с перепугу чуть не дала деру.
Сейчас девушка сама смеется над своим страхом. Но на вопрос «согласна ли ты повторить содеянное» она яростно мотает головой. Социофобы остаются социофобами.
Ближе к трем после полудня из спальни выползает сильно помятая Аня. От нее несет перегаром и мужским одеколоном. Мы с Соней тактично молчим о запахе и выдаем ей банку рассола, в котором плавает одинокий огурец.
— Чтоб я еще раз пошла на девичник! — причитает тетя, устало опуская голову на сложенные на столе руки. — И вы не ходите. Нечего там делать.
Аня редко берется нас воспитывать, но если начинает, то лекция продлится не меньше часа. Поэтому пока я готовлю Ане примитивный завтрак из яичницы и тостов, София ускоренно собирается. У нас есть повод прошвырнуться по магазинам — на завтрашние танцы мне нужно платье.
И через каких-то двадцать минут мы делаем Ане ручкой и смываемся из квартиры.
***
Мы уже успели посетить несколько бутиков и парочку сэконд-хендов. Соня на репите напевает «рыжий-рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой» и просто светится от удовольствия подкалывать меня. То, что её родной цвет волос тоже отливает рыжиной, девушка благополучно забыла, перекрасившись в жгучую шатенку.
— Там, наверху, не холодно? — деловито интересуется она, кивая на меня. Ну да, она с её ростом чуть больше полуметра и я — почти метр семьдесят. Моя мама называет нас Винтиком и Шпунтиком.
— Прохладненько, — пожимаю плечами, пряча саркастическую улыбку. — Шарфик не помешал бы.
Мы одновременно хмыкаем. Еще одно проявление нашей «близнецовой синхронности», поначалу всегда пугающей общих знакомых. Себ до сих пор вздрагивает, когда мы начинаем переглядываться, улыбаясь во все тридцать два.
И вот, проходя мимо очередного магазинчика, я вижу витрине ЕГО. Платье, которое я искала. Соня тоже замирает напротив витрины. И мы снова одновременно довольно улыбаемся. Мне не терпится примерить это платье. Я уже вижу себя в нем, танцующей с Эдом. Интересно, какой образ он выберет себе? Было бы забавно, приди он в бабочке…
— Поль, не спи! — подруга дергает меня за руку и увлекает за собой в магазин. Кажется, я снова витаю в облаках на ходу. Пора избавляться от этой дурной привычки!
***
Утром воскресенья я успеваю на пробежку с Себастьяном и чувствую себя легкой как пушинка. Я живу предвкушением сегодняшнего вечера. Моя одухотворенность смешит Себа, и каждый раз, взглянув на мою физиономию, он начинает давиться смехом, его дыхание сбивается и мы вынуждены переходить на шаг.
— Раньше у тебя был такой взгляд, когда ты задумывала какую-нибудь мелкую подлянку, — произносит друг во время очередной остановки. Я одариваю его улыбкой в стиле Локи — «я милое хитрое зло и зло что-то задумало». — Вот об этом я и говорю!
— Я сегодня не по твою душу, — фыркаю я, готовясь снова стартовать. — Но я тебе припомню! — несильно бью его по предплечью. — Засалила! Догоняй!
Мы несемся вперед, огибая прохожих. Себастьян более натренированный, чем я, и поэтому быстрее. Но я меньше и маневреннее его, поэтому каждый раз ускользаю. Но в конечном итоге я выбиваюсь из сил и останавливаюсь.
— Водишь! — тяжело дыша, хлопает меня по плечу мужчина. Я упираюсь руками в колени и пытаюсь отдышаться. Снова вспоминаю своего невропатолога, советовавшего минимизировать физические нагрузки. И мне хочется смеяться. Смех просто рвется из груди, щекоча мне горло.
Я не бегала наперегонки со средней школы. Да что уж там — я толком не бегала с девятого класса. Я добровольно отказалась от этого пьянящего чувства восторга, переполняющего тебя, когда ты несешься вперед вместе с ветром.
И я смеюсь. Оглушительно громко. Под осуждающие и непонимающие взгляды прохожих. И мне плевать, что они обо мне подумают. Мне действительно совершенно плевать!
Я жива.
Я счастлива.
Черт возьми! — даже мысленно я произношу это благоговейным шепотом, боясь спугнуть странное чувство. — Неужели мне понадобился двадцать один год, чтобы прийти к этому заключению?
Я счастлива. Мое сердце бьется, легкие жадно вбирают в себя кислород, разум чист. Мои ноги легки и быстры. Я нахожусь в никогда не спящем Нью-Йорке, в сотне километрах от отправной точки, где меня всегда ждут. Я занимаюсь тем, от чего получаю удовольствие. Мои друзья самые потрясающие люди, каких я только встречала. И сегодня я иду на свидание с парнем, который мне нравится.
Я чувствую себя Дугласом из «Вино из одуванчиков», когда тот осознал, что живой. Только ему понадобилось на это лет на восемь меньше.
Я счастлива.
Я жива.