Луна жестко стелет

– Но большинство из его хохмочек вполне сносны.

– Те, которые он поймал на слух и вычитал с ясным указанием, что это хохмы; стало быть, их можно было занести в файл, что он и сделал. Но он их не понимает, потому что никогда не был «чуваком». Потом он стал их конструировать. И пошла жижа, – я постарался описать, как Майк, аж слеза прошибает, набивается в «чуваки». – Суть-то в том, что он одинок.

– Бедняжечка! Станешь одиноким, если всё время работать-работать, разбираться-разбираться, и всё, и никто никогда даже в гости не заглянет. Сурово, иначе не скажешь.

Тут я и выдал ей насчет обещания сыскать «недураков».

– Ты в силах с ним балакать, Вай? Причем не смеяться, когда он уморительно прет не в ту степь? Если начнешь смеяться, он заткнется и будет дуться.

– Манни, конечно, в силах! Когда-нибудь мы знатно потреплемся. Когда я буду в Луна-сити не как зайчик в диком лесу. Где он тут, бедняжечка-компь-ютер? В городском техцентре? Я плохо знаю, где тут что.

– Он вообще не в Луна-сити. Он на полпути через Море Кризисов. И ты к нему не пройдешь: пропуск нужен от Вертухая. Но…

– Стоп! На полпути через Кризисы? Манни, он один из тех, что в комплексе Главлуны?

– Никакой не «один из тех»! – стало мне обидно за Майка. – Он босс. Он прочих шамбарьером гоняет. Прочие – просто машины, приставки к Майку, как эта штука ко мне, – согнул я свою левую. – Майк ими управляет. Лично он ведет запуск с катапульты, это его главная должность – катапульта и телеуправление полетом. Но он же после здешней переналадки обеспечивает всю телефонную сеть Луны. И не только ее.

Ваечка закрыла глаза и прижала пальцы к вискам.

– Манни, Майк страдает?

– Страдает? Вряд ли, раз находит время хохмы изобретать.

– Я не про то. Он способен страдать? Чувствовать боль?

– Что? Нет. Страдать способен. Но чувствовать боль не способен. То есть, я так думаю. Нет, зуб даю, что неспособен. У него нет рецепторов болевых ощущений. Ты к чему это?

Она закрыла глаза и пробормотала:

– Господи, помоги мне.

Открыла и сказала:

– Манни, неужели не понимаешь? Ты имеешь вход туда, где он находится. Большинство лунтиков даже не имеет права сойти с трубы на этой станции, она только для служащих Главлуны. В зал главного компьютера допуск еще жёстче. Я спросила, может ли он чувствовать боль, потому что… потому что после твоих рассказов о его одиночестве мне его стало жаль. Манни, ты отдаешь себе отчет, как мало пластвзрывчатки надо, чтобы там сработало?

– Само собой, отдаю!

Я опупел, мне жуть как погано сделалось.

– Мы ударим сразу посте взрыва, и Луна будет свободной! Я тебе передам взрывчатку и запал, но сначала надо подготовить план действий и разверстать задачу. Манни, мне надо отсюда выбраться, придется рискнуть. Сейчас я намажусь…

Она привскочила.

Я пхнул ее на место грузовой левой. Ее удивил и себя удивил: аккуратненько пхнул, в пределах необходимого, и сверх того – ни-ни. Нынче-то иначе, но дело было в 2075, и женщину только тронь без ее согласия – на выручку мигом набежит жуткая хевра неженатиков, а шлюз радом найдется. Как хлопцы говорят, «судья Линч не дремлет».

– Сиди тихо! – сказал я. – Я-то последствия представляю. Это ты в упор не представляешь. Гаспажа, извините за такие слова, но если придется выбирать, взорвать Майка или ликвиднуть вас, то я ликвидну вас.

А Вайоминг ни чуточки не разозлилась. И впрямь как мужик в каком-то смысле. Что значит годы революционной дисциплины! При тем, что другую такую чувиху ищи-ищи – обыщешься.

– Манни, ты сказал мне, что Мкрум-Мизиичик погиб.

– Чего? – внезапный поворот сбил меня с толку. – Да. Наверняка. Ногу выше колена оттяпало, это точно. Смерть от потери крови в течение двух минут. Даже при хирургической операции это опасное место.

(Уж я-то в курсе; мне повезло, меня спасло могутное переливание крови; а рука – это хихоньки по сравнению с тем, что приключилось с Мизинчиком.)

– Мизинчик был одним из моих лучших друзей на свете, а уж тут-то просто самым лучшим, – спокойно сказала она. – На мой взгляд, он был идеал мужчины. Он был верен, честен, умен, благороден и смел. И предан Делу. Но ты видел, чтобы я убивалась по нему?

– Нет. Поздно убиваться-то.

– Убиваться никогда не поздно. С той минуты, как ты мне про него сказал, у меня сердце кровью обливается. Но я крепко заперла это подальше в уме, потому что Дело не оставляет мне времени на печали. Манни, если такой ценой могла бы быть куплена свобода для Луны, если это входило бы в цену, я своей рукой ликвиднула бы Мизинчика. Или тебя. Или себя. А ты – ты нюни распускаешь из-за како-г-а-то компьютера!

– Вот уж нет!

(Отчасти-то, да. Когда человек помирает, я не слишком переживаю. Мы все приговорены к смерти со дня рождения. Но Майк в этом смысле – уникальная штука, и налет на подаренное ему бессмертие оправдать нечем. И «душа» здесь ни при чем, у Майка, как дважды два, ее нет. А раз нет, то тем хуже. Я неправ? А вы еще раз подумайте.)

– Вайоминг, что случится, если мы взорвем Майка? Ну-ка, перечисли.

– Точно я не знаю. Но суматоха поднимется жуткая, а это как раз то, чего мы…

– Так и запишем. Ты не знаешь. Суматоха, йес. Телефоны отрубятся. Трубы остановятся. Твой город не слишком заденет: у Гонконга свои источники энергии. Но Эл-сити, Неволен и другие поселки лишатся энергии полностью. Полная тьма. Прекращение подачи воздуха. Потом падение температуры и давления. Где твой скаф?

– В камере хранения на Западном вокзале.

– Мой там же. Ты думаешь, ты дотуда доберешься? В темноте-то? Думаешь, успеешь? Я не уверен, что успею, а ведь я здешний. Ты представляешь коридоры, битком набитые кричащими людьми. Лунтики – народец сдержанный, нам иначе нельзя; но уж один-то из десяти в полной темноте наверняка распустит кулаки. Ты сумеешь обменять баллоны на заряженные в таком бедламе? Удастся ли, когда тысячи будут рваться к скафам, не разбирая, где чей?

– А здесь что, нет аварийных систем? У нас в Лун-Гонконге есть.

– Отчасти есть. Но в недостаточной мере. Управление всеми жизненно важными процессами должно быть рассредоточено и запараллелено так, чтобы в случае аварии одной машины нагрузку приняла другая. Но это дорого стоит, а как ты верно заметила, «Главлуне наплевать». Майк не должен бы за всё отвечать. Но приволочь сюда одну главную машину, воткнуть ее поглубже в Валун, где ее никто не тронет, нарастить ее и навесить на нее все дела – это дешевле. Ты разумеешь, что на сдаче в аренду Майковых услуг Главлуна зарабатывает столько же, сколько на торговле зерном и мясом? А именно так и есть. Вайоминг, я не утверждаю, что Луна-сити сдохнет, если взорвать Майка. Лунтики – народ рукастый, могут продержаться на времянках, пока будет идти ремонт автоматики. Но народу погибнет множество, а выжившим будет не до политики, – это я тебе говорю чистую правду.

Диву можно было даться! Эта женщина чуть ли не всю жизнь прожила на Валуне, но об аварии инженерных систем рассуждала по-младенчески, как новопоселенец.

– Вайоминг, ежели ты такая же умная, как смазливая, тебе не насчет взрыва Майка рассуждать бы, тебе подумать бы за то, как привлечь Майка на свою сторону.

– Что ты имеешь в виду? Ведь компьютерами командует Вертухай.

– Не знаю я, что имею в виду, – признал я. – Но не думай, что компьютерами командует Вертухай. Он не отличил бы компьютер от кучи камней. Вертухай, а верней сказать, высшее начальство, задает политику, общее направление. Полукомпетентные технари вводят эти наметки в Майка. Майк их сортирует, доводит до ума, разрабатывает подпрограммы, раскидывает подпрограммы куда следует, следит за графиком исполнения. Но Майком никто не управляет. Больно велика его ума палата. Он исполняет, что просят, потому что так сконструирован. Но он сам по себе, он самопрограммируется, он принимает собственные решения. И это благое дело, потому что не будь он ума палата, система не работала бы.

– И всё-таки я не понимаю, что ты разумеешь под привлечением его на нашу сторону.