Страница 16 из 17
Страны различаются в том, насколько успешно они создают условия для того, чтобы иммигранты и их дети усваивали нормы своего нового общества. В этом отношении одной из наиболее успешных стран является США. Дети, выросшие в США, почти неизбежно впитывают в себя американские ценности. Едва ли то же самое можно сказать о Европе. Напротив, у нас имеется все больше и больше фактов, говорящих об обратном: дети иммигрантов проявляют меньше склонности к усвоению местной национальной культуры, чем их родители. Насколько можно судить, в некоторых группах иммигрантов дети стремятся к самоидентификации, основанной на отличии от преобладающей вокруг них национальной идентичности. Каждый человек имеет несколько идентичностей – скажем, в качестве трудящегося, члена семьи, гражданина и т. д. Иммигранты, как и все другие, тоже могут обладать несколькими идентичностями. Однако их поведение зависит от соотношения между этими идентичностями. Например, можно сослаться на чрезвычайно любопытный эксперимент, в рамках которого исследователи проверяли знания американских женщин азиатского происхождения по математике, причем сперва подчеркивалась их идентичность в качестве уроженок Азии, а затем – в качестве женщин. Выяснилось, что женщины, в первую очередь идентифицирующие себя со своим азиатским происхождением, получают существенно более высокие оценки, чем женщины, в первую очередь идентифицирующие себя со своей принадлежностью к женскому полу[30]. В другой своей работе я уже разбирал экономическое значение идентичности на уровне фирмы[31]. Не уникальной для иммигрантов, но чрезвычайно распространенной среди них является тенденция к самосовершенствованию. Иммигранты сами отбирают себя из числа людей, питающих наибольшие чаяния в отношении самих себя и своих детей.
Именно поэтому они готовы расстаться со своим прежним окружением. Такое отношение к имеющимся возможностям, как правило, делает их особенно усердными работниками. Так, мигранты и их дети могут открыть для себя, что сохранение иной идентичности – не препятствие к личному успеху. Это подтверждает и новое исследование, посвященное турецким иммигрантам во втором поколении, живущим в Германии[32]. Сперва немцы относились к турецким иммигрантам как к временным работникам, а затем избрали стратегию мультикультурализма. Совсем не удивительно, что ни первое, ни второе поколение иммигрантов так и не интегрировалось в основное немецкое общество. Исходя из этого факта канцлер Меркель недавно объявила политику мультикультурализма «полным провалом». Таким образом, Германия, несомненно, занимает одно из последних мест по такому показателю, как скорость ассимиляции мигрантов. В рамках данного исследования изучалось, повлиял ли выбор между германской и турецкой идентичностью, сделанный турецкими мигрантами во втором поколении, на их успехи в образовании и на уровень их занятости. Подход заключался в том, чтобы выяснить, на каком языке воспитывали этих мигрантов: на немецком или на турецком. Этот выбор языка, сделанный родителями, оказал сильное влияние на предпочтения их детей в плане самоидентификации: те, для кого первым языком стал турецкий, значительно чаще были склонны идентифицировать себя в качестве турков, и реже – в качестве немцев. Однако в той мере, в какой они впоследствии осваивали немецкий язык, это никак не сказывалось на их успехах в учебе и на занятости. Поэтому сами мигранты ничего не теряют от сохранения иной идентичности. Но в качестве членов общества иммигранты, отвергая национальную идентичность, несомненно, выбирают для себя позицию «посторонних». Это не играет роли в рамках узко определенного поведенческого пространства школы и работы, но может иметь значение в рамках такого широкого поведенческого пространства, как общество в целом с его неформальными общенациональными системами сотрудничества и политической поддержкой перераспределения, являющимися характерной чертой богатых обществ.
Процесс выбора молодыми людьми своей идентичности изучен слабо. До недавнего времени экономисты даже не считали этот вопрос вполне корректным: считалось, что предпочтения людей являются данностью, а поведение определяется стимулами, встающими перед людьми. Однако в последние годы общественные науки пришли к пониманию того важного факта, что люди копируют чужое поведение. По-видимому, причины этого обстоятельства скрываются в сфере неврологии: в середине 1990-х годов было обнаружено существование зеркальных нейронов, возбуждающихся и при совершении какого-то действия, и при виде того, как его выполняет кто-то другой[33]. По сути, копирование является для нейронов стандартной реакцией; поведение, избегающее копирования какого-либо действия, требует сознательного игнорирования команд, подаваемых зеркальными нейронами. Это не делает нас рабами чужих поступков, однако экспериментальная психология говорит о том, что нам свойственна прискорбно высокая внушаемость. Свидетель грубого поведения сам ведет себя более грубо; тот, кому предлагают представить себе пожилых людей, сам теряет легкость в движениях. Поведение молодых людей определяется не только наследственностью, воспитанием и стимулами: на него серьезно влияет то, что они видят вокруг себя в качестве подходящих ролевых моделей. Но что это за модели?
Одни ролевые модели намного более доступны, чем другие. В близком родстве с ролевой моделью находится концепция стереотипа. Они различаются своими нормативными коннотациями: обычно подразумевается, что ролевая модель – это хорошо, а стереотип – это плохо. Однако их объединяет идея о том, что они представляют собой готовые идентичности. Попробуем освободить концепцию стереотипа от ее негативных коннотаций, потому что она имеет еще одно важное свойство. В качестве ролевой модели обычно выступает некий конкретный человек: так, отец может служить ролевой моделью для сына. Стереотип же – это продукт культуры: это не индивидуум, который может быть известен лишь узкому кругу своих непосредственных знакомых, а обобщенная модель, доступная каждому, кто принадлежит к данной культуре. В этом смысле образ «хорошего водопроводчика» тоже является стереотипом. Нам не нужно точно выявлять все аспекты поведения, свойственного хорошему водопроводчику; это уже сделали для нас в любом обществе, которому знакома такая концепция. Промежуточное положение между ролевыми моделями и стереотипами занимают знаменитости. Будучи отдельными людьми, они могут стать ролевыми моделями, но в то же время они являются составной частью культуры и потому находятся в распоряжении каждого, кто принадлежит к этой культуре. Как правило, знаменитость изображается в культуре не как «человек в полный рост», а как карикатура, подчеркивающая отдельные черты: по сути, знаменитость – это ролевая модель, которая может играть роль стереотипа.
Популярная культура представляет собой набор стереотипов, готовых к использованию. Некоторые молодые люди невосприимчивы к популярной культуре и вырастают эксцентричными личностями. Но большинство спокойно берет на вооружение ту или иную готовую идентичность и живет с ней – возможно, периодически меняя ее на новую. Если это – разумное описание процесса, в ходе которого формируется поведение, то публичная политика может влиять на поведение двумя способами. Традиционный подход, использовавшийся в прошлом веке, основывался на стимулах: например, мы облагаем налогом такое социально вредное поведение, как курение, и субсидируем такое социально полезное поведение, как воспитание детей. Однако возможности повлиять на поведение посредством стимулов зачастую оказывались весьма ограниченными: после того как кто-нибудь выберет для себя идентичность преступника, стимулы уже не смогут удержать его от социально вредного поведения. Другой способ сформировать поведение – изменить доступный ассортимент стереотипов. Разумеется, это спорная идея, но с другой стороны, можно привести многочисленные факты, говорящие о том, что непрерывная демонстрация насилия в СМИ повышает склонность к насилию.
30
Shih et al. (1999).
31
Akerlof and Kranton (2011).
32
Koczan (2013).
33
См.: Hurley and Carter (2005), особенно главу «Почему мы – социальные животные» (Ap Dijksterhuis, «Why We Are Social Animals»).