Тень «Райского сада»

– Ты ставил эксперименты на арестованных НКВД? – прямо спросила Зина.

– Какая теперь разница? – В голосе Андрея зазвучала горечь. – Это уже не важно. Ничего не вышло из моих экспериментов. Ни результатов, ни…людей.

– Ты хотел стать великим. А стал правильным, – горько усмехнулась она.

Он не ответил. Завел машину. Больше они не сказали друг другу ни единого слова. Автомобиль тронулся.

Мрачные корпуса психиатрической больницы возвышались темной громадой. Зине вдруг подумалось, что даже если не знать, что это за место, все равно нельзя пройти мимо, не ощутив этой атмосферы безнадежности, запустения, тоски. Ей вспомнилось, как давно, еще в царские времена, назывались психиатрические лечебницы – домом скорби. И более точного названия нельзя было подобрать.

Дом скорби. Здесь жили те, в ком больше ничего не осталось от людей. Разве может существовать скорбь большая, чем эта?

Автомобиль обогнул металлическую ограду, решетки, стал объезжать здание со стороны. Когда-то давно, еще во времена учебы, Зина здесь бывала. Они тогда проходили практику. Ей хватило нескольких занятий, чтобы понять – нет силы, способной удержать ее в этом месте.

– Куда мы едем? – прервала молчание она.

– Мы обойдем здание с другой стороны, – ответил Андрей. – Сзади в заборе есть лаз. Мы войдем через подвал, мимо прачечной и кухни, тайком от всех. Тебе придется запомнить этот вход.

– Зачем? – Зина вдруг перепугалась еще больше.

– Затем. А может, тебе понадобится вернуться? Без меня. Чтобы его спасти.

– Кого? Твоего пациента? – Острый страх сжал сердце Зины ледяной колючей лапой – во что же она позволила себя втянуть? Что это за кошмар такой, лезть в больницу через какие-то подвалы, а потом неизвестно кого спасать?..

– Ты на нем тоже эксперименты проводил? – не выдержала она.

– Нет, – Угаров повернулся к ней и сказал строго: – Если бы я их проводил на нем, он был бы здоров. И вообще молчи. Ты скоро все узнаешь. Запоминай.

Он оставил машину возле какого-то мрачного, тесного переулка без единого огонька, застроенного узкими, покосившимися одноэтажными хибарами – это все, что Зине удалось разглядеть в свете фар. Где-то в отдалении взвыла собака, звякнула цепью. Зина почувствовала, как по ее затылку стекает липкий ледяной пот.

Что арест соседа, что ночной звонок в дверь! Вот именно здесь и сейчас ее ожидал настоящий ужас, первобытный, отчаянный, словно пришедший из далеких веков, чтобы смертельным вирусом проникнуть в ее кровь и остаться в ней до конца.

Идти пришлось недолго, меньше квартала. Наконец Андрей, подойдя к деревянному забору, отогнул в нем доску, влез в щель сам и помог влезть Зине. Они быстро прошли через узкий дворик, заваленный тюками с грязным бельем, и остановились возле зарешеченного входа в подвал.

– Чтобы поднять решетку, надо открутить всего два винта, слева – вверху и внизу, – произнес Андрей. – Сделать это можно простой отверткой. Винты справа не трогай. Это декорация.

Поковырявшись возле решетки, Андрей поднял ее, и наконец они влезли в лишенное стекол окно и оказались в узком темном коридоре, где их встретила просто отвратительная вонь.

– Прачечная, – пояснил Андрей, как бы извиняясь. – Теперь направо. Дальше – кухня.

– Почему же вонь такая? – не выдержала Зина.

– Господи, да ты ведь сама понимаешь, что у нас за пациенты, – горько усмехнулся он. – Многие годами гниют в собственных испражнениях. Помнишь картину по клинической шизофрении?

– Нет, – Зина удивленно покачала головой.

– Ладно, забудь. Персонала не хватает, – коротко сказал Андрей.

Он открыл незапертую дверь, которой заканчивался коридор, и они оказались в месте, похожем на настоящую тюрьму. По обеим сторонам коридора двери были под густыми стальными решетками, и такими же решетками заканчивался каждый отсек коридора.

– У меня универсальный ключ – пропуск, – произнес Угаров. – Я сделаю тебе копию.

– Кого здесь держат? Это же тюрьма! – Зина не смогла сдержать возгласа – было сложно испытать больший ужас, представляя, кто находится здесь, за запорами.

– Хуже, – вздохнул Андрей. – Значительно хуже. Из тюрьмы можно выйти. Отсюда – уже нет. Здесь находятся без прошлого, без будущего, без мозга… – почти шепотом закончил он.

– Электрошок? – воскликнула Зина, начиная понимать.

– И это тоже, – кивнул он. – Это самое страшное отделение. Оно для пожизненных.

Андрей помолчал.

– Вон за той дверью – женщина, которая утопила в ванне троих маленьких детей. А рядом – женщина, которая сожгла в духовке своего годовалого сына заживо. Это больше не люди. Зачем выходить таким?

– Я думала, здесь не держат пожизненных, – растерялась Зина.

– Их действительно переводят в другие места. Но не всех.

Жирная наглая крыса, переваливаясь, неспешно перешла им дорогу и протиснулась в отверстие у стены под тюремной решеткой.

– А еще те, кого привозят к нам под номерами, – Андрей говорил глухим шепотом, так, что Зина едва различала слова. – Ты понимаешь, о чем я… И они тоже не должны выйти. Так, мы почти пришли. Запоминай.

Они дошли до самого конца коридора и остановились у последней двери, как и все остальные, забранной густой решеткой. Оттуда не доносилось ни звука.

Глава 3

Андрей открыл дверь очень быстро, предварительно оглянувшись в даль пустынного коридора. Там никого не было. Замок щелкнул. Он отодвинул в сторону решетку, и Зина замерла, не поверив своим глазам.

– Да входи же! – Андрей легонько подтолкнул ее в спину. – Здесь стоять нельзя.

И, наслаждаясь страшным эффектом, со своей привычной долей мстительности, знакомой ей по еще прежним годам, добавил:

– А ведь я тебя предупреждал!

Зина, не помня себя, вошла внутрь, двигаясь словно во сне. За всю свою жизнь, за всю свою врачебную практику ей не доводилось видеть ничего подобного! Кровь даже не леденела в жилах – она просто застыла, полностью остановив свой ход.

Комната – келья – камера, как ее назвать, Зина не знала, была обставлена с той страшной аскетичностью, которая всегда является неотъемлемой частью тюрем и больниц. Узкое пространство было полностью занято металлической койкой, придвинутой к стене. Она была застлана грязной простыней, которая сползла в сторону, обнажая старый, рваный матрас в пятнах. Ни подушки, ни одеяла не было. Вместо этого были отчетливо видны кожаные ремни – кандалы для рук и для ног, прочные и страшные путы, которыми пристегивают пациентов в психиатрической больнице. Ни умывальника, ни тумбочки не было. Стены были обиты мягким материалом – безопасность для буйных плюс звукоизоляция. Впрочем, пациент, который находился в палате, не нуждался ни в звукоизоляции, ни в кожаных ремнях.

На самом краешке койки неподвижно сидел… ребенок. Это был мальчик не старше десяти лет, светловолосый, славянской внешности. Он был такой худенький, что острые косточки плеч проступали сквозь больничную пижаму. Страшное, угнетенное состояние ребенка просто бросалось в глаза!

Он был абсолютно неподвижен. Широко раскрытые глаза, похоже, ничего не видели, несмотря на то что были открыты и уставлены в одну точку. Рот полуоткрыт, из безвольных, вялых и онемевших губ стекала уже где-то подсыхающая струйка мутной слюны. Все черты его лица были искажены страшной гримасой. Это было выражение дикого, чудовищного, просто вселенского испуга, который поразил этого маленького человека как удар! Люди суеверные и простые с воплями бросились бы прочь от этой жуткой гримасы, крестясь и крича про дьявольщину. Но Зина как врач моментально определила, что лицо ребенка было искажено судорогами, от которых онемели мышцы, потому и появилась на его лице такая страшная гримаса, означающая вселенский страх.

Руки ребенка безвольно лежали на коленях пальцами вверх. Они были скрючены, как птичьи когти. Вся поза и положение рук были для человека в нормальном состоянии жутко неудобны, так нельзя было бы долго просидеть на одном месте. Но мальчик был неподвижен. Ступни его ног были вывернуты наружу пятками, как будто он страдал плоскостопием. Было ясно, что это последствия судорог. В комнате стоял характерный тяжелый запах. Зина поняла, что ребенок испражняется под себя.