Страница 32 из 51
Бишоп ссылается на работы Г. Кестера, создателя той сферы, которую он обозначил как «диалогическая методология» [20–21]. Кистер говорит об активации разговоров в рамках ориентированного на процесс искусства [20]: «Для произведения искусства является обычным провоцирование диалога между зрителями, но типично это происходит в ответ на законченный объект. В этих проектах разговор становится неотъемлемой частью самого произведения. Он представляется активным порождающим процессом, который может помочь нам заговорить и вообразить себя за пределами фиксированных идентичностей и официального дискурса. Этот сотрудничающий, консультативный подход имеет глубокие корни в активизме культуры и искусства».
Внимание к новому взгляду на мир (кстати, вспомним термин В. Шкловского «остранение») является характерной приметой искусства начала века. Кестер пишет: «В начале двадцатого века существовало общее мнение среди передовых художников и критиков, что авангардные произведения искусства должны не столь общаться со зрителями, как радикально изменить их веру в саму возможность рационального дискурса. Эта тенденция основывается на том, что общие дискурсивные системы, на которые мы опираемся в нашем познании мира (лингвистические, визуальные и др.), опасно абстрактны и насильно объективизируют. Роль искусства в том, чтобы вырвать нас из перцептивной самоуспокоенности, заставить нас посмотреть на мир по-новому».
Вспомним желтую кофту Маяковского и другие приметы этого времени, которые приводили публику в замешательство. Идея привлечения внимания в этом случае оказалась вполне работающей.
В своей недавней работе, когда в качестве нового фактора появился еще и Интернет, Бишоп задает и такой вопрос вслед за Львом Мановичем: «Интернет требует от нас пересмотреть саму парадигму эстетического объекта: может ли коммуникация между пользователями тоже стать субъектом эстетики?» [22]. То есть массовый характер коммуникаций, вызванный появлением социальных сетей, заставляет думать и на такую тему. Бишоп также повторяет Кистера, говорившего, что современное произведение искусства уходит от визуального и чувственного, которые являются вариантами индивидуального восприятия, в сторону дискурсивного обмена и переговоров.
К. Белл (см. о нем как художественном критике [23], но он входит и в историю литературы, потому что флиртовал с Вирджинией Вульф [24]) еще в четырнадцатом году прошлого века) высказал теорию «значимой формы» (significant form) как характерного отличия произведений искусства ([25–26], см. современные представления о его теории искусства [27–29]). Эстетические эмоции создаются линиями и цветом, определенными формами и отношениями форм. То, что изображается, не имеет к этому никакого отношения. Поэтому там, где на нас действуют идеи или информация, там нет эстетической функции.
Эстетическая составляющая информационного вторжения обеспечивает снижение сопротивляемости аудитории. При этом такая эстетика может нести и определенный разрушительный характер, что показала концепция «Шок и трепет», принятая на вооружение США на момент вторжения в Ирак, чтобы парализовать волю противника. Соответственно, сегодня говорят уже не о военно-промышленном комплексе, а, например, о развлекательно-военном комплексе, поскольку развлекательные механизмы вошли в военное дело.
Дж. Дер Дерян (см. о нем [30–31]) после исследования виртуальности политики и войны издал книгу, названную им «Виртуозная война», которая после выхода в 2001 году была переиздана в 2009-м [32]. В предисловии ко второму изданию им написаны такие слова: «Созданная в Пентагоне, прошедшая прослушивание в Боснии и отрепетированная в Афганистане, виртуозная война оказалась на сцене во время вторжения в Ирак. Виртуозная война проецирует технологическое и этическое превосходство, в котором компьютерное моделирование, медийная симуляция, глобальное наблюдение и сетевая война соединились, чтобы сдерживать, дисциплинировать и, если надо, уничтожить врага. Этически обусловленная и виртуально примененная, основанная на доктрине справедливой войны, когда это возможно, и священной войны, когда это необходимо, виртуозная война играет на своем неоднозначном статусе как удачный оксюморон. После 11 сентября, когда Соединенные Штаты избрали принуждение вместо дипломатии в своей внешней политике, приняв риторику полной победы над абсолютным злом, виртуозная война стала окончательным средством, с помощью которого Соединенные Штаты собираются обезопасить свои границы и отстоять свои глобальные позиции».
По сути речь идет снова о том, что комплексный объект, в данном случае – война, созданный с использованием новых технологий, открывает в себе такие характеристики, которые были не видны в каждой из его составляющих.
Дер Дерян считает, что в данном случае влияние оказала software, а не hardware [33]. Это результат действия сетей, а не акторов. Поэтому мутация способа войны прошла и легче, и быстрее. Он использует термин «война-как-игра» [34]. Но переход к ней был бы невоможен без развития военных игр в области обороны.
Однако из уст Дер Деряна звучит и предостережение, которое встретилось в одном из его выступлений [35]: «Чем больше мы будем обращаться к виртуальным средствам для разрешения политических проблем, тем сильнее мы подорвем основу, на которой базируются наши политические добродетели».
Мы можем понять эти слова, вспомнив, во что постепенно превратилась политика в виде выборов. Это та же игра, в которой слова не имеют стоящего за ними смысла, поскольку единственным их предназначением является победа над соперником.
Сегодня активно стали использоваться сочетания «военно-развлекательный комплекс» и «военно-промышленный медиакомплекс» [36–38]. И эти слова употребляются не зря. Современная война оказалась не такой понятной с точки зрения старых стратегий. В ней нет внятной метрики, когда главнокомандующие в принципе не знают, то ли они эту войну выигрывают, то ли проигрывают. Поэтому вместо нее начинают работать доказательства медийного порядка типа сбрасывания статуи Саддама Хусейна в Багдаде, то есть создается доказательство для информационного поля, поскольку в чисто физическом поле таких доказательств нет. Интересно, что это сделали вовсе не бушующие толпы иракцев, как это показало телевидение, а военные из американской психологической команды.
Политика всегда эстетизируется, чтобы эффективность ее воздействия возросла. Такая эстетическая политика действует на большее число рецепторов, чем просто рациональное воздействие. Можно вспомнить советские демонстрации и военные парады, которые несли вполне конкретные идеи, но при этом не забывали об эстетической форме массового действа.
1. Aztec death whistles sound like human screams and may have been used as psychological warfare // www.ancient-origins.net/news-mysterious-phenomena/aztec-death-whistles-sound-human-screams-020129
2. Adje Both A. Music, song and dance among the Aztecs – a short introduction // www.mexicolore.co.uk/aztecs/music/music-song-and-dance-among-the-aztecs-a-short-introduction
3. Watson J. Archeologists digging up pre-Columbian sounds // articles.latimes.com/2008/jul/06/news/adfg-sounds6
4. Wyne A. The future of power. Ten questions with Joe Nye // bigthink.com/power-games/the-future-of-power-ten-questions-with-joe-nye
5. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. – М., 1996
6. Claire Bishop // en.wikipedia.org/wiki/Claire_Bishop
7. Claire Bishop // www.gc.cuny.edu/Page-Elements/Academics-Research-Centers-Initiatives/Doctoral-Programs/Art-History/Faculty-Bios/Claire-Bishop
8. Bishop C. Artificial hells. Participatory art and the politics of spectatorship. – London etc., 2012
9. Slater J. B. The ghosts of the participation past // www.metamute.org/editorial/articles/ghosts-participation-past