Страница 21 из 32
– Она умерла… Ася умерла… – всхлипнул он. – Уходите… прошу… я больше не желаю вас видеть… Вас всех… – он в отчаянии закрыл лицо руками и склонил голову на захламленный эскизами стол – как на плаху.
Желая утешить его, Маша шагнула к художнику и остановилась, заметив очередной неоконченный рисунок…
Закрыв лицо руками, безутешный мужчина сидел на ступени – его властно обволакивал белый туман, напоминавший по форме юную девушку.
На картине не было видно лица – лишь бледную руку, которую безликая туманная дева тянула к сгорбленному горем страдальцу.
Большой, накрытый вышитой скатертью стол в центре круглой комнаты Башни Киевиц, уже был уставлен кубками из червленого серебра и посудой со всевозможною снедью.
Кровяные колбасы – любила Киевица Ирина.
Борщ с балабушками – любила Киевица Ждана.
Утка с яблоками – любимое блюдо Персефоны.
Киевица Михайлина любила заедать сырами магическую настойку на белом вине, Киевица Забава – шампанское с устрицами, демократичная Киевица Ольга предпочитала вареники, а Киевица Роксолана – русальскую яичницу из трех десятков яиц, замешанных на пяти заклинаниях. Кто из них любил жареную картошку, кабачки, голубцы, заливное, икру, салаты и прочее – Даша Чуб уже не запомнила.
Но на все это изобилие не рекомендовалось даже смотреть, еще лучше – даже не нюхать, чтоб не сойти с ума от вожделения.
От горячей еды шел такой изумительный пар, что Землепотрясная то и дело глотала слюни и демонстративно зажимала пальцами пухлый и возмущенно сморщенный нос.
– И все это мы не должны есть, пока оно не остынет и не станет совсем холодным? Вася – садистка! – громко проскандировала она в сторону кухни. – Вася – тиран и деспот!
– Просто, пока идет пар, им питаются душечки. Мертвые могут угоститься лишь паром от еды, – объяснила Акнир. – Потому, пока она горячая, едят как бы они…
– А нас в это время можно морить голодом, да?
– Это Деды́…
– А по-моему, это дедовщина!!!
Чуб с болью посмотрела на жареную картошку и кабачки:
– ОК, не знаю как, но давай попытаемся еще поработать…
От ритуального огня в камине стало так жарко, что Даша и Акнир перемещались по ковру босиком.
На полу, на ковре и диване неровными стопками лежали распечатанные из Интернета картины Вильгельма Котарбинского. Некоторые из них были разложены на ковре в виде длинных «змей».
– Вот этот мне больше всех нравится, – показала Даша на самую длинную «змеюку». – Готический комикс «Русалка». Точнее, он называл ее «Гоплана» – это типа русалка по-польски. Смотри, – рука Чуб легла на первую картинку, – вот на первой картине девушка тонет в море и всплывает утопленницей. На второй – она превращается в русалку, на третьей – резвится с другими русалками в море, на четвертой – влюбляется в живого парня и ластится к нему волной, а вот – волна уже захватила его, убила, и теперь она ласкает утопленника… Гоплана получила любимого. Котарбинский написал целую сказку! – А ты на что смотришь? – спросила Чуб.
– На «Войну».
Акнир положила рядом две открытки с двумя разными девами. Обе с мечами в руках, но одна – еще молодая, а вторая – усталая, темнокрылая, с темными кругами вокруг глаз.
– Он нарисовал войну два раза. Но разной… И в ХХ веке было две мировые войны. Причем вторую он не застал: умер на двадцать лет раньше. Но предсказал ее. Он предсказал даже холокост, – Акнир показала на зависшую над головой страшной дамы-войны черную шестиконечную звезду Давида.
– Ну и могильно-поминальная тема в его творчестве развита очень, – указала Даша на разложенную в виде пасьянса коллекцию изображений могильных памятников, прекрасных покойников и покойниц.
«Могила самоубийцы» – кладбищенский камень, помеченный одиноким белым цветком, из корня которого течет черно-красная кровь. «Кончено» – прекрасная дева, испускающая последний вздох на смертном одре. «Дочь Аира» – лежащая на поминальном столе в окружении огней и плакальщиц. «Умирающий воин», «Смерть гладиатора», «Смерть кентавра», «Смерть орла», «Предчувствие смерти», «После смерти»…
– А Катя еще говорила, что он был веселый оптимистичный человек, – буркнула Чуб. – А я вот так погляжу… Либо трупы, либо кладбища, либо поминки, – сказала она, откладывая в сторону все погосты, надгробия, колумбарии и урны с прахом. – Буквально руководство по празднованию Дедóв.
– Но ведь Деды́ – вовсе не грустный праздник, – сказала Акнир. – В этот день ты можешь встретиться со своими близкими душечками, поговорить по душам, вспомнить все лучшее о них… И картинки Котарбинского вовсе не грустные. Интересно, если он видел призрак бывшей жены, возможно, он видел и другие привидения?
– И давно вид привидений стал поводом для оптимизма? – полюбопытствовала Чуб. – Вау! – возопила она. – Я нашла! Разве это не наша девочка? – Землепотрясная вытащила из вороха неразобранных картинок одну, с названием «Чайки». – Взгляни-ка на личико…
В воде, среди водяных лилий, лежала очередная красавица утопленница. Над ней кружили белые птицы.
– Утопленница? – сказала Акнир. – Похожа, похожа. То же лицо! Это она – Ирина Ипатина!
– Но наша Ирина не утопла, – запротестовала Даша. – Или она таки утопилась? Не смогла простить себе, что убила отца? А чё, совершенно реальный вариант. В нее вселился Дух Бездны. А когда она пришла в себя, то пришла в такой ужас, что бросилась в воду. Ты только подумай! Как такое во-още пережить? Вчера у тебя было все прекрасно, все здорово – платье, кольца, фата, торт, лимузин. Ты выходишь замуж… и вдруг – все. Конец! Конец свадьбе. Конец жизни. Всему… Разве можно вообще простить себе, что ты папу убила? И так страшно. Так глупо. Оттого что типа чересчур напилась… Все, я больше вообще никогда пить не буду! И даже ее sms-ка – предсмертная: «Я ухожу навсегда». Смотри, – Даша положила рядом уже детально изученную картинку «В тихую ночь», – мы раньше не придавали значения, но ведь здесь душа девушки выплывает из туманной воды. Из той самой воды, в которой она утопилась! Только тут день, а в «Ночи» – звездная ночь. И вода успела покрыться туманом.
Акнир посмотрела в окно – солнце давно и окончательно сгинуло. Туман уже начал пеленать Город белым прозрачным саваном.
– Если она утонула, – сказала юная ведьма, – это объясняет, почему Город не видит ее. Зато ее должна видеть Водяница. Боюсь, она как раз засыпает… Но мы успеем. Бежим.
– Куда? А-а… все равно, – Даша возмущенно покосилась на ломящийся от запретной еды праздничный стол. Поняла: еще немного, и вкусные запахи доведут ее до спазмов в горле, истерики и революционного бунта! – Лишь бы подальше от вашего издевательства. – Землепотрясная быстро схватила со стола свой черный нашейный платок и обнаружила под ним другой предмет: – Ой, Катина… то есть уже Машина брошь… красивая, кто бы мне такую подарил! А камень в ней, кстати, не такой уж и маленький. Надо же… утром мне казалось, что этот бриллиант совсем крохотный… А он скорее большой.
– Странно… Но нам нужно спешить, – Акнир увлекла Дашу к выходу.
Дверь в Башню Киевиц затворилась.
Огонь присмирел, словно без зрителей рыжим языкам пламени стало скучно плясать. Пол скрипнул, как суставы человека, сбросившего груз и лениво расправившего затекшие члены.
Уснувшее красное варево в трехногом горшке пробудилось ото сна, принялось бурлить и бурчать, предупреждая на своем, красно-речивом языке о неизвестной опасности. Пар над варевом вновь покраснел, устремился к окну. А лежащая на столе бриллиантовая брошь-бабочка в магическом стиле модерн испустила тонкий луч света.
Луч неуверенно коснулся пола, сделал осторожный «шаг» по ковру и вдруг стремительно разросся в высоту, в ширину, становясь густым, обретая контуры прозрачной женской фигуры – высокой, как сама башня, с длинными волосами, округлым лицом и трагической складкой рта.