Страница 11 из 42
Та же «ошибка» была допущена и в Аушвице-Биркенау, где к тому же из-за высокого уровня грунтовых вод[114] возникла реальная опасность заражения источников питьевой воды трупным ядом[115]. Отсюда и аналогичная с Бабьим Яром потребность – выкопать и сжечь трупы и избавиться от пепла. Но тех, кого в Бабьем Яру назвали бы «лайхенкоммандо», здесь называли «зондеркоммандо»: среди них были – буквально единично – и немцы-уголовники, и поляки, и те же советские военнопленные, но подавляющее большинство были евреями – физически крепкими, подобранными из числа тех, кто прошел селекцию на рампе. Их кардинальной особенностью было то, что они же совмещали свою деятельность в духе «акции 1005» (а она продолжалась недолго – с конца сентября по начало декабря 1942 года) с другой – своей основной деятельностью, куда более тяжелой и физически, и морально.
А именно – с разносторонним ассистированием немцам в массовом, конвейерном убийстве сотен и сотен тысяч других евреев и неевреев в газовых камерах, в кремации их трупов и в утилизации их пепла, золотых зубов и женских волос.
Это была совершенно особая команда, почти сплошь состоящая из заключенных евреев и обслуживавшая весь этот конвейер смерти – почти от самого начала и до самого конца. Это они, члены «зондеркоммандо», надевали противогазы и извлекали трупы из газовен, сбрасывали их в костры или загружали в муфели крематориев, ворошили и хоронили их пепел, бренный пепел сотен тысяч людей, убитых на этой фабрике смерти.
Эта подсобная деятельность могла быть самой разнообразной. Так, чрезвычайно желательным для СС было спокойное состояние и поведение жертв перед их умерщвлением. Поэтому к технологии убийства и к обязанностям членов зондеркоммандо относились и успокоительные мероприятия, или, как сказали бы сейчас, операции прикрытия, – для чего и привлекались зондеркоммандовцы, как «свои»[116].
Но так было не всегда. Функционал, численность – и даже национальный состав! – соответствующих «бригад особого назначения» варьировал и видоизменялся во времени.
Самая первая «зондеркоммандо» действовала на крематории I в Аушвице-1: она состояла наполовину из поляков, имела дело только с трупами и справедливо именовалась «крематориумскоммандо» (Krematoriumskommando). Те, кого использовали на импровизированных бункер-газовнях и массовых могилах, именовались командами по очистке и захоронению (Räumungs- und Begrabungskommando), а те, кого заставляли разрывать братские могилы и сжигать останки в огненных ямах, так и назывались командами по эксгумации и сжиганию (Exhumierungs- und Verbre
С марта 1943 года вернулся термин «крематориумскоммандо», причем росло число самих таких команд – по мере пуска в строй все новых крематориев[117].
И, наконец, самая последняя дефиниционная новация – команда по обрушению крематориев (Abbruchkommando Krematorium).
Номинально все это преемственные разновидности различных «арбайтскоммандо». И хотя в официальном документообороте Аушвица-Биркенау термин «зондеркоммандо» тоже встречается (начиная с декабря 1942 года), но скорее как метафора и эвфемизм, как лингвистическая «операция прикрытия», но еще и как собирательный термин для описанного разнообразия. Именно поэтому шире всего он привился в лагерном обиходе, прочно обосновавшись в лексиконе как эсэсовцев, так и узников.
Образцовая фабрика смерти
«Операцией прикрытия» было и употребление символики Красного Креста. Именно красный крест красовался на так называемых «санкарах» – легковых санитарных машинах, на которых на каждую операцию приезжали и уезжали дежурный врач и эсэсовцы-палачи. Красные кресты были нашиты или намалеваны краской и на синих шапках у членов «зондеркоммандо» – их спецодеждой были не казенные полосатые робы, а самая обыкновенная цивильная одежда[118], вызывавшая у жертв минимум подозрений.
И только само убийство – вбрасывание в камеры ядовитого коагулята – немцы евреям не доверяли и оставляли безоговорочно за собой[119]. Непосредственно палаческую работу выполняли эсэсовцы среднего звена. Когда они выезжали к газовням, их обязательно сопровождал врач[120], наблюдавший за всем из машины: не дай бог с ними что-нибудь случится[121]. У эсэсовцев, конечно же, были противогазы, которые они, бахвалясь своей «храбростью», не всегда одевали, а также специальные приспособления для быстрого открывания больших банок с гранулами. Вбрасывая гранулы в газовые камеры сквозь специальные отверстия-окошечки[122] сверху или сбоку, они посмеивались и переговаривались друг с другом о пустяках. После чего закрывали окошки цементными или деревянными ставнями-втулками.
Но иногда, вопреки инструкции, они даже не закрывали их, а смотрели, сквозь стекла противогазов, с любопытством и торжеством, на то, что происходит внизу. На то, как люди, карабкаясь друг на друга, кидались к этим окошкам, и как первыми умирали те, кто оказывался внизу, может быть и не от удушья еще (сама агония отнимала не менее 6–7 минут), а от того, что их раздавили, – то были в основном инвалиды и дети. Перед смертью люди цеплялись, вгрызались ногтями в исцарапанные уже и до них стены…
Налюбовавшись и закрыв ставни, они садились в свои машины с флажками и красными крестами, нарисованными на боках, и, продолжая болтать, уезжали…
Кстати, место циническому веселью и палаческому юмору находилось везде. Шутники-немцы говорили раздевшимся детишкам, чтобы они не забыли взять с собой мыло и чтобы обязательно связали сандалики или туфельки шнурками. «Готово!», – говорил врач, посматривая то на часы, то в глазок двери газовой камеры. «Камин» – вот ласковая кличка, данная эсэсовцами крематориям. «Himmelskommando» («Небесная коммандо») – пошучивали эсэсовцы по адресу не то уничтоженных уже евреев, не то живых еще зондерокоммандовцев[123]. «Угощайтесь» или «жрите», – говорили они, вбрасывая в «душевые» камеры газ. «Рыбам на корм», – шутили о пепле, загружаемом в грузовики для сбрасывания в Вислу или Солу.
Если жертв было немного (по разным свидетельствам, верхней границей этого «немного» было 100 или 500 чел.)[124], то «Циклон Б» на них не тратили, а убивали пистолетными выстрелами в затылок. Происходило это во дворе крематория, а иногда и в его внутренних помещениях. В таких случаях степень соучастия членов «зондеркоммандо» в процедуре убийства становилась на порядок нагляднее и очевидней: нередко двоим из них приходилось держать жертву за руки и за уши, пока палач не спускал курок[125]. И, хотя непосредственным убийцей по-прежнему оставался немец-эсэсовец, еврей-зондеркоммандовец в этом случае уже не мог не ощущать своего прямого соучастия в происходящем[126].
Огненной ямы или крематория из жертв не избегал никто, и, в конечном счете, от 70–75-килограммового человека оставалось не более двух килограммов темно-серого пепла. Правда, берцовые кости почти никогда не прогорали до конца, и их приходилось потом дробить на специальных устройствах.
Иными словами, узким местом конвейера смертоубийства была не сама смерть, а заметание ее следов – как можно более скорое и полное сгорание трупов и уничтожение пепла.
114
А они здесь очень высоки.
115
Опасений в исходе войны, а стало быть, и потребности в уничтожении следов еще не возникало.
116
Иногда – и совершенно напрасно – к сфере деятельности «зондеркоммандо» причисляют и «обслуживание» свежеприбывших жертв и их имущества на рампе.
117
В росписи таких команд, заявленных на работу, например, на 7 октября 1944 года (день восстания!), встречаем восемь команд, именуемых Heizer Krematorium (кочегары, или зажигальщики, крематориев) с разбивкой, во-первых, по четырем крематориям, а во-вторых, на ночную и дневную смены. Так, обозначению 57-В. Heizer Krematorium I. Tag соответствует перевод: рабочая команда 57-В, кочегары на крематории II, дневная смена и т. д.
118
Красные, намалеванные масляной краской «лампасы», согласно Э. Айзеншмидту, полагалось иметь также на брюках и на верхней одежде (Greif, 1999. S. 261–262).
119
Но и тут бывали свои исключения, особенно при ином способе убийства. Так, известно, что члены зондеркоммандо в Майданеке как минимум присутствовали при расстрелах в Крепецком лесу (см. ниже). Правда, национальный состав той зондеркоммандо неизвестен – он мог быть и нееврейским. Зато известно, что члены еврейской полиции Вильнюсского гетто, оказавшись в октябре 1942 г. в положении части расстрельной команды в Ошмянах, справились и с этим «заданием». Начальник гетто, Якоб Генс, был очень расстроен, но с должностью не расстался (см. подробнее: Полян П. В Понарах, Понарах расстреляны все… // Рольникайте, 2012. С. 509–512, 534–535).
120
В ранге ефрейторов медицинской службы (Sanitätsdienstgefreiter), согласно М. Нижли (Nyiszli, 1960. P. 50)
121
Именно в этом качестве участвовал в «зондеракциях» и доктор И. Кремер, автор «знаменитого» эсэсовского дневника (см. ниже).
122
На крематориях II и III с их подземными газовнями отверстия располагались фактически под ногами газаторов, в крыше, а на крематориях IV и V – в верхней части стен газовых камер, и газаторам, для того чтобы сделать свое дело, даже приходилось приставлять к стене небольшую лесенку.
123
Этот висельный юмор был оценен и подхвачен и поляками (Jagoda, Klodziński, Masłowski, 1987. S. 254).
124
Именно такими нередко были партии «доходяг», регулярно образовывавшиеся в результате неустанных внутренних селекций в лагере.
125
Nyiszli, 1961. P. 87–88, 126. Удерживание за уши, как свидетельствует Ш. Венеция, диктовалось следующей технологией: от тех, кто держал жертвы за уши, требовалось сразу же вслед за выстрелом резко наклонять голову к земле – чтобы кровь не фонтанировала и не пачкала сапоги и одежду убийц (Venezia, 2008. S. 119–123).
126
Об этом прямо пишет Ш. Венеция (Venezia, 2008. S. 123).