Страница 33 из 37
Лавр Федотович взял бинокль и направил на коменданта. Комендант сник.
– Это, помню, в Сызрани, – продолжал Хлебовводов, – бросили меня заведующим курсов повышения квалификации среднего персонала, так там тоже был один – улицу не хотел подметать… Только не в Сызрани, помнится, это было, а в Саратове… Ну да, точно, в Саратове! Сперва я там школу мастеров-крупчатников укреплял, а потом, значит, бросили меня на эти курсы… Да, в Саратове, в пятьдесят втором году, зимой. Морозы, помню, как в Сибире… Нет, – сказал он с сожалением, – не в Саратове это было. В Сибире это и было, а вот в каком городе – вылетело из башки. Вчера еще помнил, эх, думаю, хорошо было там, в этом городе…
Он замолчал, мучительно приоткрыв рот. Лавр Федотович подождал немного, осведомился, есть ли вопросы к докладчику, убедился, что вопросов нет, и предложил Хлебовводову продолжать.
– Лавр Федотович, – прочувствованно сказал Хлебовводов. – Забыл, понимаете, город. Ну забыл, и все. Пускай он пока дальше зачитывает, а я покуда вспомню… Только пускай он по форме, пускай пункты называет и не частит, а то ведь безобразие получается…
– Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, – сказал Лавр Федотович.
– Пункт пятый, – прочитал комендант с робостью. – Национальность…
Фарфуркис позволил себе слабо шевельнуться и сейчас же испуганно замер. Однако Хлебовводов уловил это движение и приказал коменданту:
– Сначала. Сначала! Сызнова читайте!
– Пункт первый, – сказал комендант. – Фамилия…
Пока он читал сызнова, я с беспокойством думал о ребятах, почему они не пришли вчера в лагерь, почему их нет сейчас на заседании, неужели работы оказалось так много…
– Херсон! – заорал вдруг Хлебовводов. – В Херсоне это было, вот где… Ты давайте, продолжайте, – сказал он вздрогнувшему коменданту. – Это я так, вспомнил… – Он сунулся к уху Лавра Федотовича и, млея от смеха, принялся ему что-то нашептывать, так что черты товарища Вунюкова обнаружили тенденцию к раздеревенению, и он был вынужден прикрыться от демократии обширной ладонью.
– Пункт шестой, – нерешительно зачитал комендант. – Образование: высшее син… кри… кре… кретическое.
Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел. Хлебовводов ревниво вскинулся:
– Какое? Какое образование?
– Синкретическое, – повторил комендант единым духом.
– Ага, – сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федотовича.
– Это хорошо, – веско произнес Лавр Федотович. – Народ любит самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.
– Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без словаря.
– Чего-чего? – сказал Хлебовводов.
– Все, – повторил комендант. – Без словаря.
– Вот так самокритическое, – сказал Хлебовводов. – Ну ладно, мы это проверим.
– Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель поэзии, ам-фи-бра-хист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт девятый…
– Подождите, – сказал Хлебовводов. – Работает-то он где?
– В настоящее время он в отпуске, – пояснил комендант. – В краткосрочном.
– Это я без тебя понял, – возразил Хлебовводов. – Я говорю: специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
– Читатель… – сказал он. – Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
– Я тебе не говорю, что я глухой, – сказал он. – Что он читает, это я слышал. Читает и пусть себе читает в свободное от работы время. Специальность, говорю! Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.
– Его специальность – читать поэзию, – сказал я. – Он специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
– Нет, – сказал он. – Амфибрахий – это я понимаю. Амфибрахий там… то, се… Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему жалованье плотят, зарплату.
– У них зарплаты как таковой нет, – пояснил я.
– А! – обрадовался Хлебовводов. – Безработный! – Но он тут же опять насторожился. – Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся. Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут что-то…
– Грррм, – произнес Лавр Федотович. – Имеется вопрос к докладчику, а также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
– Читатель поэзии, – быстро сказал Выбегалло. – И вдобавок… эта… амфибрахист.
– Место работы в настоящее время, – сказал Лавр Федотович.
– Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону Хлебовводова.
– Имеются еще вопросы? – осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высшая доблесть солидарности с мнением начальства борется в нем с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.
– Что я должен сказать, Лавр Федотович, – залебезил Хлебовводов. – Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист – это вполне понятно. Амфибрахий там… то, се… И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук… А вот читатель… Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это получается? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это – блага, мне за это – отпуск… Вот что я должен уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
– Заслушаем мнение консультанта, – объявил он.
Выбегалло поднялся.
– Эта… – сказал он и погладил бороду. – Товарищ Хлебовводов правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит стихи – се ля мэн сюр ле кёр ке же ву ле ди[13]! Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпё[14], всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие. Поэтому мы должны очень строго следовать… эта… определенному, значить, курсу, не терять из виду маяков и… эта… ле вин этире иль фо ле боар[15]. Мое личное мнение вот какое: эдэ – туа э дье тедера[16]. Но я предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя товарища Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля…
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
– А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый…
– Вуаля, – с горечью сказал Выбегалло, – ледукасьён куон донно жёнжен дапрезан[17]!
– Вот и я говорю, пускай, – повторил Хлебовводов.
– Слово предоставляется свидетелю Привалову, – произнес Лавр Федотович, опуская бинокль.
Я сказал:
– У них там очень много поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же – существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия – читатель. Одни специализируются по ямбу, другие – по хорею, а Константин Константинович – крупный специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрийский стих, приобретает вторую специальность. Цех этот, естественно, вредный, и читателям полагается не только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска.
– Это я все понимаю! – проникновенно вскричал Хлебовводов. – Ямбы там, александриты… Я одного не понимаю: за что же ему деньги плотят? Ну сидит он, ну читает. Вредно, знаю! Но чтение – дело тихое, внутреннее, как ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок?.. Я помню, заведовал я отделом в инспекции по карантину и защите растений, так у меня попался один… Сидит на заседании и вроде бы слушает, даже записывает что-то в блокноте, а на деле спит, прощелыга! Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами… Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен – работает человек или, наоборот, спит?
13
Я говорю вам это, положив руку на сердце!
14
Я вас спрашиваю.
15
Когда вино откупорено, его следует выпить.
16
Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет.
17
Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям!