Страница 5 из 17
- О прекраснейшая! - прошептал центурион осипшим голосом. - Императрица… Клавдий…
И потерял дар речи.
- Не дрожи, - едва шевельнув губами, тихо сказала Мессалина, - приходи ко мне, ты мне будешь нужен.
- Только прикажи. Ты моя госпожа. Я твой раб.
- Тогда молчи и делай вид, что ничего не слышал, - быстро ответила жена Клавдия, заметив, что толпа стала расходиться и к ней возвращается ее муж вместе с Сенекой, Паллантом, Титом Прокулом и всеми, кого оттеснили от курии.
Деций Кальпурниан перевел дух. В его висках еще стучала кровь, рука еще хранила прохладу женской руки, но все это казалось сном.
Мимо базилики Порция проходили колонны горожан, приветствовавших Калигулу. Плотными рядами в несколько человек они все шли и шли, исчезая за углом арки Тиберия. А за уходившими следовали новые толпы.
Пестрый людской поток переливался тысячами цветов и оттенков: от грязно-белой тоги парасита до белоснежного латиклавия [55] сенатора; от небесно-голубой вуали на голове робкой девушки до вызывающе яркого индиго, в который был окрашен подоткнутый за пояс палий [56] проститутки из городского притона; от бледно-оранжевой свадебной туники до шафранового наряда матроны; от лиловой плебейской лацерны [57] до каштанового далматина на теле раба. Это изобилие красок озарялось ярким полуденным солнцем, придавая зрелищу фантастически-живописный вид.
- Двадцать четыре года, двадцать четыре года с небольшим, - продолжал Клавдий разговор с Сенекой, поглаживая ладонью складки кожи под подбородком, - мне ли этого не знать, когда я его дядя!
- Тем лучше! - вмешался Паллат. - Значит, не в двадцать пять, а в двадцать четыре года Гай завладел всем миром.
- Не знаю, владеет ли он хотя бы самим собой, - хмуро пробормотал Сенека.
- Уверен, он не понял учения стоиков! [58] - подхватил Полибий, шедший за Сенекой и Клавдием.
- И платоников [59], - усмехнувшись, добавил философ и принялся разглядывать площадь.
Толпы уже заметно поредели, на ступенях под колоннадой базилики Порция оставались только Валерия Мессалина и отступивший от нее на несколько шагов центурион Деций Кальпурниан.
Мимо базилики Катона спешили зазевавшиеся горожане, которые пытались догнать шествие, направившееся в сторону Марсова Поля.
В их числе ковылял хромоногий старик, одетый как сенатор. Он опирался на посох из черного дерева, инкрустированный серебром и слоновой костью. Примечательна была не только его горбатая фигура, уродливость которой усугублялась короткой кривой ногой, но и совершенно плешивая голова, покрытая растительностью разве что под глазами и на подбородке, откуда редкие седые волосы взбирались к облысевшим вискам.
У него были некрасивые, но волевые черты лица. Щеки и подбородок, тщательно выбритые и умащенные благовониями, несмотря на все ухищрения во время утренних туалетов, были изрезаны морщинами преждевременной старости.
Это был Паоло Фабий Персик [60], три года назад исполнявший обязанности консула. Изящная туника и изысканная тога, котурны [61], украшенные яшмой с ониксом, и крупный бриллиант в золотой оправе, сверкавший на указательном пальце правой руки, говорили не только об изысканном вкусе их владельца, но и о его огромном богатстве. Состояние Паоло Фабия Персика равнялось пятидесяти шести миллионам сестерциев.
Поравнявшись с Мессалиной и стоявшим чуть поодаль от нее Клавдием, он оживился и вкрадчиво произнес:
- Сальве, прославленный Клавдий! Сальве, божественная Валерия!
В знак уважения он приложил правую ладонь ко рту и поклонился. Принимая ответные приветствия, поднялся на лестницу и слащавым тоном обратился к Мессалине:
- Поздравляю тебя с прекрасным днем, Валерия! Сегодня ты стала тетей императора!
- Лучше было бы стать женой императора, - чуть слышно обронила Мессалина, пожимая руку сенатора.
- Увы, твой муж не был бы самим собой, если бы не оказался таким простофилей.
- К сожалению, ты прав, - со вздохом согласилась дочь Мессалы.
- Ах, если бы я имел счастье быть твоим мужем, - еще тише, чем прежде, прошептал Фабий Персик и осторожно коснулся ее белого локтя.
- Уж не была бы я одета беднее всех римских матрон, - едва шевеля губами, шепотом продолжила его фразу женщина и, не высвобождая локтя, нежно посмотрела на Фабия.
- Сколько раз я тебе говорил, - глухо выдавил сенатор, - стоит тебе только захотеть, и все твои желания исполнятся.
В это время Клавдий, до сих пор занятый беседой с Сенекой, увидел, что Форум уже почти опустел, и громко спросил:
- Не желает ли Мессалина воспользоваться этим затишьем и вернуться домой? Обеденный час уже прошел, а мой бедный желудок не выносит подобного пренебрежения к нему.
- Сейчас, - ответила его жена и, взявшись за локоть Фабия Персика; стала спускаться с ним по лестнице. Переступая со ступени на ступень, она чувствовала на себе жаркий взгляд Деция Кальпурниана, который шел в нескольких шагах за ними.
- К твоим услугам носилки, а мы немного пофилософствуем, - сказал Клавдий.
Два патриция и два либертина пропустили вперед носильщиков, предшествуемых номенклатором и евнухом, которые все это время стояли наготове. Спускаясь по лестнице, Клавдий окликнул Деция Кальпурниана, провожавшего носилки красноречивым взглядом:
- Эй, юноша!
И, по-своему истолковав сконфуженность центуриона, он продолжил:
- Благоразумный человек должен удерживаться от опрометчивых поступков, подобных тому, который ты совершил сегодня. Забудь о моем родстве с Германиком, ты мне ничего не говорил, я тебя не слышал.
Степенно попрощавшись, он с достоинством спустился по лестнице и отправился вслед за носилками, рядом с которыми шел Паоло Персик, а чуть поодаль - Тит Прокул.
- Прекрасная Валерия! Позволишь ли ты поцеловать эту прелестную ручку? - прошептал старик.
- Позволю, - не смутившись, ответила Мессалина и протянула сенатору руку, которую тот благоговейно поцеловал.
- Сегодня ночью на улицах будет много народу, - шепнула она на прощание. - Приходи в час контицилия [62] и спроси Перцению.
Она махнула рукой, и Персик отстал от носилок. Но не успели далматы сделать и нескольких шагов, как с другой стороны носилок ее окликнул запыхавшийся Деций Кальпурниан. Она обернулась и произнесла:
- Прими еще раз мою благодарность за твое расположение к нам.
И, пока центурион подбирал ответные слова, она высунула голову за паланкин [63] и, глядя как бы на дорогу, добавила чуть слышно:
- Завтра на рассвете приходи ко мне. Только осторожно. Спроси Перцению.
Она улыбнулась и нежно помахала рукой…
Четверо далматов шагали в ногу, впереди них шел номенклатор, рядом с паланкином осторожно ступал евнух с зонтиком, а сзади плелся Клавдий, с видом знатока рассуждавший об изысканных яствах, которые ожидали его:
- Посмотрим, удались ли повару грибы под мавританским соусом.
И немного погодя мечтательно добавил:
- До чего же хочется обожраться! Просто нет сил!
ГЛАВА II
Перед ростральной трибуной [64] Юлия стояли роскошные похоронные носилки, окруженные запыхавшимися сенаторами и всадниками. В носилках лежало тело Тиберия, многочисленные язвы на лице которого были скрыты под маской из благовоний и редких мазей.
55
Латиклавий (латиклава) - туника с широкой пурпурной каймой, которую носили сенаторы.
56
Палий - просторный плащ; вообще, верхнее платье римлян.
57
Лацерна - вид туники.
58
Стоики (от названия портика в Афинах, где учил Зенон, основатель Стои) - последователи философского учения, создавшего идеал философа-мудреца: человека, достигшего полной бесстрастности и не зависящего от внешних обстоятельств.
59
Платоники - последователи Платона; необходимый элемент их мировоззрения - противопоставление чувственного мира миру идей.
60
Паоло Фабий Персик - консул 34 г.
61
Котурны - род сандалий или сапоги на высокой подошве, с помощью которых древнеримские актеры увеличивали свод рост.
62
Час контицилия - десять часов вечера.
63
Паланкин - носилки в форме кресла или ложа, укрепленных на двух шестах, которые лежали на плечах носильщиков.
64
Ростральная трибуна - была возведена Августом и украшена носами кораблей, входивших в антийский флот Антония.