Страница 10 из 11
Есть и другие установки по отношению к жизни и судьбе, на первый взгляд, более разумные, пока мы не разглядим стоящие за ними требования. Одни пациенты прямо, другие косвенно выражают свое ощущение несправедливости при решении их личных трудностей. Если спросить об их друзьях, они скажут, что все их друзья тоже невротики, но тем не менее у одного лучше карьерный рост, другой пользуется большим успехом у женщин, а третий напористее или лучше устроился в жизни. Такое увиливание, хотя и наивное, представляется понятным. В конце концов, каждый страдает от своих личных трудностей и, следовательно, думает, что в первую очередь хорошо бы избавиться от тех, которые мучают его самого. Но реакция пациента на совместное пребывание с одним из тех людей, «которым можно позавидовать», указывает на более серьезный процесс. Пациент внезапно теряет интерес или впадает в уныние. Исследуя эти эмоциональные реакции, мы поймем, что их источником является жесткое требование не иметь проблем вовсе. Ему позволено иметь всего больше. И он имеет право не только на жизнь, свободную от личных проблем, но и на роскошный набор из достоинств, которые есть у всех его знакомых или у героев кинофильмов. Он желает воплотить в себе скромность и ум Чарли Чаплина, человечность и храбрость Спенсера Трейси и харизматичное мужество Кларка Гейбла. Требование «Я не должен быть собой» откровенно иррационально, чтобы быть выдвинутым как таковое. Поэтому оно облекается в форму зависти с оттенком обиды ко всякому более одаренному или более удачливому в жизни и нуждается в подражании таким людям или в восхищении ими. Также выдвигаются требования и к психоаналитику, с претензией получить все желаемые и часто несовместимые друг с другом совершенства.
Из этого требования – быть одаренным величайшими достоинствами – вытекают весьма неприятные для индивида последствия. Оно не только раздувает тлеющие угольки хронического недовольства и зависти, но и служит реальной преградой для психоаналитической работы. Если и так несправедливо наличие у пациента хоть каких-то невротических нарушений, то вдвойне несправедливо требовать от него работы над своими проблемами. Напротив, он претендует на освобождение от них, минуя болезненно трудный процесс изменения.
Наш анализ природы невротических требований неполон. Каждая невротическая потребность способна превратиться в требование, и нам следовало бы обсуждать каждую, чтобы получить самую полную картину требований. Но даже краткий обзор дает нам понятие об особенностях их природы. Теперь мы попробуем собрать выделенные общие черты требований в единый профиль.
Во-первых, они нереалистичны в двух отношениях. Человек печется о правах, которые существуют только у него в голове, и не особо заботится (если вообще это делает) о выполнении этих требований. Быть неподвластным болезням, старости, смерти можно только в откровенно фантастичных требованиях. Но прочие требования могут также потерять опору на реальность. Женщина, которая считает, что никто не имеет права отказываться от ее приглашения, считает оскорблением, если кто-то все же его не принимает, и уважительной причины отказа для нее не существует. Ученый, убежденный, что все должно даваться легко, считает досадной помехой работу, без которой не состоится статья или эксперимент, хотя и понимает, насколько эта работа необходима и в данном случае не обойтись без кропотливого труда. Алкоголик, уверенный, что каждый просто обязан ссуживать его деньгами, считает возмутительным, когда ему в этом отказывают.
Эти иллюстрации уже дополняют вторую характеристику невротических требований – их эгоцентричность. Часто поражает, с какой неприкрытостью и одновременно наивностью она проявляется и напоминает о сходных установках испорченных детей. Такие впечатления, казалось бы, только подтверждают теоретический вывод, что все эти требования просто характерные «инфантильные» черты людей, которые (по крайней мере, в этом отношении) так и не повзрослели. На самом деле такое утверждение ошибочно. Не спорю, маленький ребенок тоже эгоцентричен, но только потому, что у него еще не развито чувство принадлежности к людям. Он просто не знает, что у других тоже есть свои потребности, а также и границы возможностей – скажем, потребность матери во сне или невозможность купить игрушку. Эгоцентричность невротика имеет другую основу, более сложную. Он поглощен собой, потому что следует своим внутрипсихическим потребностям, его раздирают внутренние конфликты, и он волей-неволей должен цепляться за свои специфичные решения. Перед нами два явления, схожие внешне, но имеющие глубинные различия. Отсюда следует, что говорить пациенту об инфантильности его требований с точки зрения терапии не имеет смысла. В лучшем случае он лишь осознает, что его требования иррациональны (а этот факт психоаналитик может преподнести ему более доходчиво), и, возможно, найдет над чем подумать. Даже если пациент и будет знать о своей инфантильности, без дальнейшей работы ничего не изменится.
Уточним это различие. Эгоцентричность невротических требований можно кратко сформулировать в рамках моего собственного опыта: правильно устанавливать приоритеты в военное время, но мои потребности важнее. Если невротик не дай бог занемог или ему что-то понадобилось, все должны всё бросить и бежать к нему. Психоаналитик, который максимально вежливо объясняет, что у него нет сейчас свободного времени для консультации, рискует получить в ответ злобное или ядовитое замечание либо его доводы проигнорируют. Чем меньше связан невротик с миром вокруг него, тем меньше он думает о других людях и их чувствах. Как заявил однажды пациент, высокомерно презиравший реальность, «я – свободная комета, летящая сквозь миры. Реально то, чего хочу я, а другие с их желаниями – нереальны».
Третья характеристика требований невротика лежит в его ожидании, что к нему все должно прийти без всяких усилий с его стороны. Сидя в одиночестве, он и не подумает кому-нибудь позвонить; нет, это ему все обязаны звонить. Логичное правило, что если хочешь похудеть, надо меньше есть, часто встречает столь сильное внутреннее сопротивление, что он продолжает чревоугодничать, по-прежнему обижаясь на весь мир, что не выглядит так же стройно, как некоторые другие. Другой требует себе прекрасную должность, привилегий, денежного аванса – еще ничего особого и не сделав, чтобы все это заслужить, и даже (чего уж больше) не высказывая своего требования. Ему не нужно ясности – чего же он, собственно, и хочет. Ему важна сама позиция отказа от всего или получения всего.
Часто он очень правдоподобно и трогательно рассказывает о том, как велико его желание быть счастливым. Но его семья или друзья рано или поздно осознают, что осчастливить его чрезвычайно трудно. Они могут ему сказать, что, возможно, в нем сидит какое-то внутреннее недовольство, которое и мешает ему быть счастливым. Не исключено, что это сподвигнет его отправиться к психоаналитику.
Желание быть счастливым – хороший мотив. Но психоаналитик задастся вопросом: почему пациент, при всем его стремлении к счастью, остается несчастным. У него ведь есть много всего, о чем мечтает множество людей: уютный дом, милая жена, достаток. Но это почти не идет ему на пользу, и многое другое ему тоже неинтересно. Складывается впечатление, что в нем переизбыток лени и потакания своим слабостям. Невозможно не поразиться тому, что на самой первой встрече пациент говорит не о своих трудностях, а с каким-то вызовом предъявляет список своих желаний. Следующая встреча усиливает впечатление от знакомства. Инертность пациента в психоаналитической работе начинает создавать препятствия. Картина проясняется: перед нами человек, связанный по рукам и ногам, неспособный применить собственные силы, с бесгранично упорными требованиями, что вселенское счастье в жизни, включая ликование души, должно свалиться к нему с неба.
Еще одна иллюстрация к требованию получать помощь как должное прояснит нам природу этого требования. Один пациент был вынужден прервать психоанализ на неделю, однако его беспокоила проблема, которая всплыла на предыдущей сессии. Он выразил желание разобраться с ней до отъезда – вполне законное желание. Я постаралась докопаться до сути данной проблемы. Но вскоре я заметила, что он со своей стороны почти не прилагает усилий. Я, словно буксир, должна была тащить его за собой. Сеанс подходил к концу, и я уловила нарастающее раздражение с его стороны. На мой прямой вопрос он ответил утвердительно: конечно, он раздражен – ведь его бросают одного с его проблемой на целую неделю, не сказав ничего в утешение. Я заметила, что его желание вполне понятно, но, похоже, оно превращается в довольно бессмысленное требование. Насколько он мог приблизиться к решению данной проблемы, зависело от того, насколько доступна она была в этот момент и насколько продуктивными могли быть он и я. А что касается его, должно быть, некие препятствия не позволяют ему делать усилия в желательном для него направлении. После долгих блужданий вокруг да около, которые я здесь опускаю, он не мог не увидеть истинности сказанного. Исчезло его раздражение, исчезли иррациональное требование и страх, что проблему нужно решать сей же час. И чтобы совсем уж всех разоблачить, он добавил одно обстоятельство: по его мнению, проблема порождена мною, так что я и должна ее уладить. Каким же образом он возлагал ответственность на меня? Он не имел в виду, что я совершила ошибку; просто на предыдущем сеансе он понял, что еще не победил свою мстительность, которую едва-едва начал осознавать. На самом деле в это время он даже еще и не хотел избавиться от нее, а только от досадных огорчений, ей сопутствующих. Поскольку я не выполнила его требования освободить его от них немедленно, он почувствовал себя вправе мстительно потребовать возмещения ущерба. Это объяснение дало понять, где лежат корни его требований: внутренний отказ брать на себя ответственность и недостаточный конструктивный интерес к себе. Это его просто вымораживало, мешая что-либо делать для себя, и усиливало потребность в том, чтобы кто-то другой (в данном случае психоаналитик) брал на себя ответственность за него и сглаживал все углы. И эта потребность также превратилась в требование.