Звериное царство

Наступает день благословения после родов[4]. Мать встает на рассвете и производит торжественное омовение при свете свечи. Расчесывает волосы щеткой, забирает их в пучок на затылке, наливает на ладони несколько капель масла и тщательно приглаживает виски, потом покрывается белым хлопковым платком и завязывает его узлом под подбородком. Надевает рубаху и шерстяное платье, смотрит в зеркало на утянутое платком лицо. С возрастом ее губы стали похожи на тонкий шрам, щеки провалились, скулы выдались вперед, как крылья, кожа огрубела и покрылась полупрозрачным пушком. Кажется, что она носит посмертную маску своей бедной матери, чьи кости покоятся на кладбище в соседней деревне – вперемежку с чужими останками, сгнившими досками и бархатными покровами. Она отводит взгляд от своего отражения, достает из ларя толстый ломоть хлеба, заворачивает его в чистую тряпицу, берет запеленутого ребенка и пристраивает в корзине рядом с хлебом. Когда мать идет по Пюи-Лароку, Венера еще мерцает на небе, но полоска дневного света уже раздвигает границы мира. Нутрии суетятся в зарослях тростника и остролистой осоки. Подол юбки женщины промок от росы. Чем дальше она уходит от фермы, тем легче у нее становится на сердце. Элеонора проснулась, но голоса не подает. Она смотрит снизу мутными глазками на длинное расплывчатое лицо матери и густую листву деревьев на темных ветках. Голод дает о себе знать, малышка хнычет, и женщина направляется к распятию, стоящему на цоколе, заросшем серебристыми лишайниками. Она ставит корзинку у подножия креста, расстегивает рубашку и дает дочери худую грудь, из которой та ухитряется добыть себе пропитание. Женщина сидит, окруженная влажным прохладным рассветом, дышит запахами мхов и платанов. Силуэты косуль плывут в тумане, покоящемся на полях. Она одна в целом мире. Мимо трусит отощавшая собака, держа в зубах что-то черное и бесформенное, наверное, дохлую ворону. От пса несет падалью. Позже, когда солнце начинает лениво подниматься между двумя ложбинами теплой земли, на дороге появляется двуколка, которой правит похожий на обезьянку мальчик, под носом у него застыли зеленые сопли, нижняя челюсть сильно выдается вперед. Она его знает, это сын Бернаров. Он сильно хлещет ореховым прутом своего мула, тот машет головой, пыхтит, вращает от натуги глазами и упорно тащит вперед по каменистой дороге груз – то ли свеклу, то ли картошку.

Элеонора задремывает, и мать снова укладывает ее, вытирает платком грудь, подбородок малышки и ее шейку в молочных потеках, встает и продолжает путь. Добравшись до церкви, она опускается на колени перед вратами, безразличная к снующим мимо женщинам, набирающим воду в кувшины у колонки, и мужчинам, которые пешком или на велосипеде отправляются на работу в поле. Они идут мимо, сплевывают на землю первую за день желтую струю табачной жижи. На приветствия женщина не отвечает и еще глубже погружается в молитву, ограждая себя от общения с окружающими. Она ждет долго, очень долго, не жалея мозолистых коленей, и дверь наконец открывается. Появляется отец Антуан. Он смотрит на нее, обводит взглядом пустую паперть.

– Ты пришла одна?

От священника пахнет церковным вином, лицо у него помятое, как после бессонной ночи.

Женщина поднимает глаза и кивает.

– А где же твоя товарка?

– Никто меня не сопровождает… – она поднимается, морщась от боли.

Отец Антуан возмущенно присвистывает и подзывает толстую дебелую молодую женщину:

– Иди-ка сюда, Сюзанна.

Та приближается, поднимается на три ступеньки, смотрит на женщину, на спящую малышку, переводит взгляд на отца Антуана.

– Пойди и принеси ей воды, – велит он.

Сюзанна следует за ним в церковь, тот широкими шагами, шурша белым стихарем, возвращается в неф, а девушка набирает в ладони святую воду и спешит выполнить поручение.

Линии жизни кажутся короткими и глубокими, как расщелины в скалах. Мать ставит корзину на пол, макает большой и указательный пальцы в эту естественную чашу и дважды осеняет себя крестным знамением. Сюзанна разводит ладони, и остаток воды проливается на носы сабо и шершавый камень паперти. Она крестится, вытирает руки о юбку и заходит внутрь. Лоб девушки блестит, капли святой воды стекают на курносый носик. Отец Антуан в расшитой золотой нитью епитрахили ждет у предела. Тощий мальчик-хорист, бледный и торжественный, как церковная свеча, стоит рядом. Кюре протягивает матери край епитрахили:

– Войди в храм Божий и поклонись Сыну Пречистой Девы, давшей тебе ребенка.

Мать падает на колени перед алтарем, прижимает сцепленные пальцы ко лбу и читает благодарственную молитву, которая перемежается поучениями священника:

– Смилуйся, Господь! Смилуйся, Христос! Смилуйся, Господь… Избави нас от искушения и защити ото зла. Смилуйся, Господь, и защити рабу свою, на Тебя уповаю, благослови, Господь, спаси и помоги…

Они молятся вместе. Сюзанна тоже бормочет, отец Антуан благословляет мать, и она вздрагивает, почувствовав на коже капли святой воды.

– Et benedictio Dei omnipotentis, Patris, et Filii, et Spiritus sancti, descendat super te, et maneat semper. Amen[5].

Священник благословляет хлеб, и женщина встает, торжественная и счастливая, задувает свечу, которую держала в руке, разламывает ломоть и протягивает кусочек хористу. Душу матери переполняет благодать, она хочет погладить мальчика по волосам, но он не дается.

Элеонора гонит двух свиней вдоль грунтовой дороги, подстегивает их прутиком к дубовой роще, опушенной последними листьями. За ней, не отставая, следует Альфонс. Она устраивается между мшистыми корнями упавшего дерева, свиньи жуют желуди, каштаны, которые очень ловко выковыривают из кожуры, попутно не брезгуя и улитками. Навозные жуки металлического сине-зеленого цвета заползают на шерстяные чулки девочки, галки размахивают радужными крыльями, пытаясь удержаться на верхушках деревьев. Птицы вскрикивают, взлетают в серо-стальное небо. Элеонора укладывается на мягкую подстилку из прелых листьев, от которой исходит пряно-землистый аромат лопнувших дождевиков.

Девочка наслаждается короткой передышкой вдали от фермы и вездесущего присутствия матери. Сеет мелкий дождичек, но Элеонора лежит неподвижно и смотрит, как облетают, закручиваясь по спирали, рыжие листья. Капельки падают ей на лицо и на платье, и она представляет, как исчезнет, зарастет лишайниками, покроется разными ползучими тварями, а кроты будут подкапываться под нее и рыть ходы, позволяя дышать, питаться и созерцать мир из своей минеральной неподвижности. Старый легавый пес сторожит покой хозяйки, погавкивая на свиней, если те отходят слишком далеко. Альфонс страдает от артрита и потому прихрамывает, ворошит лапами листья, где, как на кладбище близ поля битвы, лежат поваленные деревья, иссушенный временем сухостой, а между ними растут январские подснежники. Дни стали холоднее, и у Элеоноры онемели пальцы, застыли нос и уши, но она ни за что не пошевелится и не пойдет обратно раньше времени. Девочке нравится покой, царящий в дубовой роще, чувство глубинного одиночества, соседство со свиньями, их довольное хрюканье, крики и шорох крыльев невидимых птиц и силуэт часовни, которая видна ей сквозь заросли папоротника и кроны деревьев. Стена здания увита кудрявым плющом и бахромчатыми лианами.

Дождь усиливается, Элеонора торопится выйти на старую дорогу, прокладывает путь через колючие кусты. Свиньи бодро семенят впереди. Девочка поднимается на паперть. Одна из створок подгнивших деревянных дверей сорвалась с петель и лежит на каменных плитах, между которыми весной прорастают колоски из семян, принесенных ветром. Клирос устилают сухие листья, в них гнездятся многочисленные землеройки. Свиньи тут же начинают искать личинок в обломках, на которые гадили поколения голубей и хищных птиц. Разошедшиеся, продавленные доски старинных скамей покрыты толстым слоем помета, птицы пугаются, шумно взлетают под потолок, устраиваются на источенных долгоносиком балках, воркуют, переступают лапками, вниз сыплются опилки, на них льется свет через уцелевшие витражи. Цветные стекла замутнены пылью, растительным соком и пыльцой. В часовне стоит запах нанесенной земле раны – затхлый душок пещеры, кварца, глины и грязи. Когда день прорывается через переплетение ветвей, по обломкам скользят переливчатые отблески. Элеонора подбирает с пола клубки перьев, перемешанных с пометом. Дома она бросит их в теплую воду, выловит из тазика белые хрупкие косточки мелких грызунов и спрячет их в карман платья. Девочка возвращается на ферму в сопровождении фыркающих от сытости свиней. В хорошую погоду она выходит на дорогу нарезать на обочинах крапивы и чертополоха, перебирается на залежные земли и рвет дикий шпинат, лук, одуванчики, щавель, верхушки полыни и колокольчики (их цветки разжижают и горячат кровь скотины). Элеонора складывает «добычу» в подол платья и несет матери, та рубит зелень на кухонном столе и кидает в похлебку, предназначенную свиньям.

4

Церемония в церкви, куда в первый раз после появления ребенка на свет направляется женщина – если это мальчик, то на 40-й день, если девочка – на 80-й.

5

«Мир и благословение Бога всемогущего, Отца, и Сына, и Святого Духа, да снизойдет на вас и пребудет всегда. Аминь» (лат.). Заключительная часть торжественного папского благословения Urbi et Orbi – «Городу и миру». Папа преподает его верующим ежегодно в соборе Святого Петра в Великий Четверг, на Пасху и в день святых апостолов Петра и Павла; в Латеранской базилике в праздник Вознесения Господня; в базилике Санта-Мария-Маджоре в Успение.