Дочь лесника

Дабы не выносить сор из избы, то есть из особняка, Императорское общество Золотого Орла поручило расследование инцидента между двумя своими членами еще одному своему же члену - капитану-советнику Стеннерту. Надо полагать, решили, что раз он чиновник министерства внутренних дел, пусть и не полицейский, то справится с этим лучше других. Стеннерт справился.

Начал он с того, что посадил меня писать изложение событий с моей точки зрения, потом велел написать второй экземпляр, потом мне пришлось тоже в двух экземплярах писать докладную о своей недолгой загробной жизни, а потом господин капитан-советник задал мне кучу вопросов. Допрос проходил неспешно, потому что протокол Стеннерт вел сам, никто другой при этом не присутствовал. А когда он посчитал, что его профессиональное любопытство я удовлетворил, и сам рассказал мне интереснейшую историю.

Оказывается, господин Кройхт (Петровым его называть как-то уже не особо хотелось), первоначально делал в Империи карьеру на ниве государственной службы. Причем, как я понял, карьеру, очень даже неплохую. Его даже прочили чуть ли не в министры (чего именно, Стеннерт умолчал), но тут произошла неприятная история - Кройхт решил жениться.

Что тут было неприятного? Да все! Бездетность попаданцев секретом давно не являлась, поэтому родители девушки, в которую влюбился Кройхт, его сватовство категорически отвергли. Аристократическому семейству, которое Стеннерт, естественно, не назвал, требовались прямые потомки, пусть и по женской линии, и отдавать единственную дочь за бесплодного жениха они не собирались. Однако же между Кройхтом и его избранницей успела-таки проскочить искра взаимных чувств, и однажды благородная барышня попросту сбежала из дома, дабы сочетаться браком со своим возлюбленным. Но родители новобрачной не успокоились и задействовали все свои возможности, каковые оказались очень даже немалыми. Сначала Имперская Палата Чести признала брак недействительным с момента заключения, затем несостоявшуюся супругу принудительно вернули в родительский дом жандармы, а уже в самом скором времени семья подыскала для дочери другого жениха. Вот только несчастная девушка умерла прямо в ночь накануне свадьбы, и, если я правильно понял намеки Стеннерта, это было самоубийство, хотя следствие 'установило' какую-то естественную причину. Кройхту пришлось уйти в отставку без пенсии, правда, его почти что сразу поставили на малозаметную в общеимперском масштабе должность канцлера Императорского общества Золотого Орла. Изрядную степень влияния на жизнь Империи Кройхт себе таким образом вернул, но на его публичной карьере был поставлен крест.

Черт, а ведь помню же, каким печальным выглядел Кройхт, когда рассказывал мне о попаданческой бездетности... Ну да ладно, винить мне себя не в чем. Не я же сам за собой устроил слежку, чтобы Кройхту стало известно о лоркиной беременности! Но вот для чего Стеннерт поведал мне эту грустную историю? Поскольку никаких мыслей на эту тему у меня не нашлось, я просто задал капитану-советнику прямой вопрос, получив ответ, назвать который прямым не смог бы при всем желании.

- Видите ли, господин Миллер, - устало сказал Стеннерт, - если я все правильно понимаю, в самом скором времени у вас будет возможность оказать некоторое воздействие на решение участи государственного лейтенанта-советника Кройхта. Поэтому я посчитал справедливым, чтобы вам стали известны изложенные мною обстоятельства.

Дать какие-либо дальнейшие разъяснения Стеннерт вежливо, но непреклонно отказался, оставив меня в изрядном недоумении. О том, где Кройхт сейчас и что хотя бы примерно может его ожидать, Стеннерт тоже ничего не сказал. Опять сплошная неопределенность...

Но продлилась такая неопределенность недолго и закончилась весьма неожиданным образом. Через пару дней ко мне на квартиру, которую я так и продолжал делить с Николаем, явился вахмистр гвардейской жандармерии и передал мне предписание явиться пред светлые очи его императорского величества. Причем не одному, а с супругой.

Как Лорка выбирала, что надеть и чем украситься, рассказывать не буду, даже не уговаривайте. Однако же явились даже за двадцать минут до назначенного времени.

Его величество предписал нам прибыть в Малый Летний дворец, этакий небольшой архитектурный шедеврик сразу за столичной окраиной. Нас проводили к крыльцу, выходившему в дворцовый парк, и велели ждать. Сами понимаете, смотреть на часы в этой ситуации было бы с моей стороны непозволительным хамством, но у меня сложилось впечатление, что император вышел к нам точно в назначенное время, минута в минуту.

На свои официальные портреты его величество был, конечно же, похож, но именно что похож. Начнем с того, что лицо его оказалось не таким бледнокожим, как это, по местным стандартам, должно быть у аристократов. Уж где его величество сумел приобрести легкий, но хорошо заметный загар, не знаю, но именно в нем и состояло первое и главное отличие живого оригинала от многочисленных живописных копий. Вторым отличием было императорское одеяние. Если на портретах император всегда изображался в каком-нибудь парадном мундире и с многочисленными орденами, то сейчас он был одет в белый полотняный китель с погонами полковника конной гвардии и одним-единственным орденом. Да и выражение на августейшем лице смотрелось куда более живым и менее величественным, нежели на портретах, хотя все же по-настоящему монаршьим.

К нам его величество вышел в сопровождении какой-то дамы лет за тридцать, одетой в неожиданно простое светло-бежевое платье с белоснежным передником. Лорка блеснула свежеприобретенными манерами, почти что безукоризненно выполнив реверанс, я поклонился, прижав к груди шляпу.

Ответив на наши приветствия, император передал Лорику приглашение ее величества, и вышедшая с ним дама увела мою супругу во дворец. Мне же монарх предложил прогуляться по парку, на что я, сами понимаете, моментально и со всем почтением согласился.

- Знаете, Миллер, я читал все ваши доклады относительно этого Шеля, инцидента с Кройхтом и его последствий, - в такт неспешному прогулочному шагу начал император. Ага, понятно, для чего последние рапорты я писал в двух экземплярах! Точнее, для кого. Что ж, решение Стеннерта отказаться от посредничества писаря стоило признать верным. - Что вы предложите в отношении Кройхта?

- Мне известны печальные обстоятельства, приведшие Кройхта к несколько... - я замялся, подбирая нужное слово, - ... несколько болезненному отношению к продолжению рода. Поэтому как человек я готов его простить. И вас, ваше величество, почтительно прошу помиловать Кройхта, если в его отношении будет вынесен судебный приговор.

- Даже так? - удивился император.

- Да, ваше величество. Работать вместе с ним я бы, говоря откровенно, не хотел, думаю, и ему со мной не захочется, но... Он сделал для меня много хорошего, да и повредить мне не сумел, пусть не в его воле это и было.

С чего бы вдруг такое всепрощенчество? Да так, под настроение. Опять же, душой я не покривил - Петров (черт, все-таки именно Петров, хоть и не хотел я даже для себя так его называть) и правда сделал для много чего, и повредить не повредил... Стеннерт вот тоже просил за него, а со Стеннертом мне точно еще работать и работать. И потом, Кройхта так или иначе все равно как-то накажут, причем без учета моего мнения, так уж лучше самоустраниться, показав при этом себя этаким положительным персонажем.

- Я учту ваши слова, Миллер, - кажется, его величество согласился не со мной, а с какой-то собственной мыслью, - но от службы в обществе Золотого Орла Кройхт будет отставлен.

Я коротко поклонился, принимая императорское решение. Впрочем, принимал я его или нет - что бы от этого поменялось?

- А почему вы не просите за сына ротмистра Киннеса? - неожиданно поинтересовался его величество.

- Ротмистр просил меня позаботиться о его сыне, - сказал я. - И я в состоянии оказать помощь мальчику и женщине, которая его растит.

- У меня это получится лучше, - император покровительственно улыбнулся. - Я признаю ребенка законным сыном ротмистра с получением фамилии отца и его дворянского состояния. А по достижении необходимого возраста мальчика примут в кадетский корпус на полное казенное обеспечение.