Дочь лесника

(1) Лопасть - матерчатый колпак на меховой шапке, свисающий с нее набок или (реже) назад. Иногда также называется шлыком.

Под арест нас всех, кроме раненого фабриканта, отправленного в военный госпиталь, поместили на гауптвахту жандармского полка, рассадив по одиночным камерам. Назвать условия содержания строгими я бы, честно скажу, постеснялся. Ну да, железная кровать с соломенным тюфяком, грубо сколоченные стол и табурет, причем стол был прикреплен к полу намертво, а табурет прикован короткой цепью, позволявшей более-менее удобно сидеть за столом, но начисто лишавшей арестанта возможности использовать оный предмет мебели в качестве оружия, ну, ясное дело, серая штукатурка стен и голые доски пола - все это вместе с массивной железной дверью и небольшим окном с грязными стеклами и решеткой из толстых прутьев особого комфорта не создавало, однако же ни тебе соседей, ни домашних насекомых, все тихо и спокойно. А если еще вспомнить, что совсем недавно у меня была реальная возможность получить пулю, то вообще хорошо!

На допросе и очных ставках с соучастниками я играть в молчанку не стал, рассказывал все честно и прямо, за исключением, естественно, того, что об обещании, данном мне государственным лейтенантом-советником Кройхтом, я не сказал ни слова. Не фиг, сам потом буду с Петровым разбираться, что за хрень такая с этим получилась. А затем состоялся суд скорый и справедливый, по приговору коего следующий месяц своей жизни мне предстояло провести в уже знакомых условиях полковой жандармской гауптвахты.

Тем более, что условия эти, как сразу же выяснилось, отличались от предварительного заключения явно в лучшую сторону. Во-первых, столоваться я имел право за свой счет с доставкой готовой еды из расположенного неподалеку ресторана. Даже вино к обеду и ужину дозволялось, хоть и с ограничениями в плане количества. Во-вторых, за отдельную плату меня в камере поили кофием, пусть и не самым лучшим образом сваренным. И, в-третьих, я мог заказывать в камеру книги и газеты в произвольном количестве и ассортименте. Ах, да, совсем забыл, что нормальный ватный матрас, второе одеяло, стирка и глажка нательного и постельного белья вместе с чисткой одежды и обуви также входили в перечень моих прав, осуществляемых за дополнительную оплату. Причем, судя по размеру оплаты этих услуг, жандармы нанимали для их предоставления людей со стороны, а разницу клали себе в карман. Теплый душ был бесплатным при общем с другими арестантами посещении и платным для тех, кто предпочитал принимать его в одиночестве. Умывание с чисткой зубов - то же самое. Бритье - исключительно платное в исполнении местного брадобрея.

Единственным действительно неприятным моментом содержания под арестом, наглядно подтверждавшим тот факт, что свободы я все-таки лишен, стал запрет что-либо писать, за исключением прошения на высочайшее имя о помиловании. Однако, поразмыслив, я решил такое прошение не подавать. Если наверху посчитают, что сидеть под арестом некий Феотр Миллер не должен, вопрос решат и без всяких прошений.

Кстати, Ани все-таки выжил, и, похоже, находился в начале пути к выздоровлению. Удивительно, но это известие я воспринял даже с каким-то удовлетворением. Помню, когда я в лесу убивал мерасков, пытавшихся похитить Лорку, потом тоже было удовлетворение, но по прямо противоположному поводу. Похоже, здешняя действительность становится для меня своей, раз жизнь имперца, пусть и моего личного врага, для меня дороже жизней врагов Империи...

Газеты я затребовал, начиная с дня, следовавшего за дуэлью. Хех, было там что почитать! 'Коммерческий вестник' разразился аж несколькими статьями, живо и ярко расписывавшими, как их корреспондент г-н Миллер храбро защищал свое честное имя, каковое попытался поставить под сомнение недобросовестный фабрикант Ани (именно так, без добавления 'г-на'), и задавался вопросом, а был ли вообще названный нарушитель императорского указа вправе требовать удовлетворения за честное оповещение публики о его художествах, сделанное господином Миллером? Несколько позже тот же 'Коммерческий вестник' порадовал сообщением о том, что Императорская Надзорная Палата предъявила посудному фабриканту обвинения сразу по нескольким параграфам Уложения о наказаниях. Понятно, что газета поставила это себе в заслугу - ну как же, именно на ее страницах махинации, ставшие предметом обвинений, были явлены почтеннейшей публике и государеву оку!

Но я-то знал, что ухищрения Ани государево око обнаружило куда как раньше! Думаете, откуда я взял фактуру для написания той самой статьи? Правильно, мне ее Кройхт и дал. И вот что мешало Надзорной Палате начать производство по делу Ани сразу же, не давая ему времени на такие выходки? Да уж, список вопросов, которые я задам Павлу Андреевичу, как только покину гостеприимные стены гауптвахты, рос не по дням, а по часам.

Ладно, до вопросов, и, надеюсь, ответов, время еще дойдет. Пока же я радовался за Дейка Виннера, автора тех статей, молодого подающего надежды журналиста, только недавно принятого на работу в 'Коммерческий вестник'. Паренька этого, несомненно талантливого, несмотря на юный возраст, борзописца, я учил и натаскивал лично, и теперь сей способный ученик радовал меня своими успехами. Непривычные местным щелкоперам особенности белого и черного пиара парень схватывал, что называется, на лету. Вот и правильно, не все же мне одному тут на газетном фронте геройствовать!

А еще меня примиряла с действительностью возможность сколько угодно читать и размышлять. Для размышлений, кстати, неплохо подходили ежедневные часовые прогулки по внутреннему двору гауптвахты. Общение между арестантами на прогулках жандармы не приветствовали, хоть и пресекали его окриками, а не рукоприкладством, а вот думать если бы и запретили, то в гробу я такие запреты видал. Так что голова у меня работала, работала много и продуктивно, и я уже вовсю предвкушал, с какой скоростью буду изводить бумагу, когда, наконец, выйду отсюда.

Но, как известно, человек предполагает, а те, кто выше, располагают. И в отношении сроков выхода из узилища я, как вскорости выяснилось, некисло так ошибался. Уже на двенадцатый день моего ареста я был вызван к начальнику гауптвахты, где получил документ о прекращении ареста, после чего меня препроводили к выходу. И на свободе встречал меня лично мне знакомый порученец государственного лейтенанта-советника Кройхта.

Глава 20

- Да пойми ты, Федор Михалыч, разбираемся мы с этим делом! - в сердцах выпалил Петров, выслушав от меня не самые лестные слова в свой адрес. - Запутано там все качественно, черт бы их побрал... Ясно одно только: тебя хотели убрать. И сработали, уж поверь мне, грамотно. Мы, конечно, тоже не безрукие, можем кое-что, как видишь. Тебя вот из-под ареста вытащили... Да и ты молодец - подстрелил козла этого!

- Так, Пал Андреич, - ну да, и я молодец, и 'золотые орлы' не безрукие, но беседу надо переводить в более конструктивное русло, - давай-ка мы забудем оба, что я тебе сейчас наговорил, и ты мне подробно расскажешь, кто и как хотел меня убрать. Уж согласись, право знать это я имею.

- Имеешь, это точно, - признал Петров. - Вот только кто такой умный оказался, я пока и сам не знаю. А как это делалось, расскажу, что уже накопали. Только давай мы с тобой для начала за твое освобождение примем по чуть-чуть, а то прямо как не свои?

Ох, сопьюсь я с Петровым когда-нибудь... Это он там у себя в исполкоме привык по любому поводу водку в себя вливать, а я до попадания и не каждый день вспоминал даже, что такая вещь как водка вообще на свете есть. Но сейчас, пожалуй, и правда выпью.

- В общем, пока ты на губе сидел, - начал Петров, когда мы отодвинули опустевшие рюмки в сторону, - мы и Надзорную Палату на уши поставили, и жандармам хвосты накрутили, и сыщиков столичных без выходных оставили, ну и в министерстве финансов кого надо за усики потянули. И вот что накопали... Ани этого, по всему получается, нам скормили как раз в расчете на его задиристый характер. У него уже четыре дуэли было, твоя пуля, кстати, вторая, которую он словил. Кто устроил так, что нам на него стукнули, это мы узнаем, потому что сам доносчик известен. Он, кстати, сидит уже в таком месте, что до него дотянуться, чтобы рот заткнуть, будет непросто. Кто, и главное, как подстроил жандармам опоздание на дуэль, разобраться тоже не так сложно, это сейчас выясняют. Кто тебя отравить пытался во время твоего ареста, уж прости, но и такое было, тоже сидит глубоко и надежно, и имя заказчика из него выбьют, тут не сомневайся.