Возвращение

– Кто ты? – открыв уже дверь, на крыльце появилась вполне не старая женщина. В темноте видно плохо, но фигурка под длинной белой ночной рубахой выделяется хорошо. Женщина была стройна, может, даже чуточку худа, но даже, казалось бы, бесформенная рубаха только подчеркивала ее прелести. Я даже не сразу в лицо посмотрел, во как загляделся. Ну так это ж родное, русское!

– Да приезжий я, за городом задержался, с утра уже надо уезжать, а переночевать негде.

– А чего ж в город, в дом колхозника не пошел? Там наверняка есть места.

– Так говорю, не местный я, города-то не знаю. Да и понятия не имею, сколько до него идти, ночь на дворе, не видно ничего.

– Ладно, чего в дверях-то стоять, заходи. Только обувку сымай, у меня половики выбиты! – Мысленно усмехнувшись, я скинул ботинки и вошел вслед за хозяйкой дома. Темно, хоть глаз выколи, как они тут ходят без лампы?

– Тьфу ты, черт! – выругался я, сильно ударившись ногой обо что-то твердое.

– Аккуратнее давай, а то свернешь мне бидон с молоком, чего сдавать-то буду?

– Простите, пожалуйста, просто вижу в темноте плохо, – нисколько не соврав, сказал я. После восстановления зрения видеть я стал нормально. Не «единица», конечно, но и не совсем слепой, как в сорок третьем.

– Голову береги, – произнесла женщина ужасно вовремя. Уже забыл я, какие в наших русских хатах двери, чуть башкой не влетел в косяк.

– Спасибо, – коротко ответил я. Когда мы оказались в комнате, больше напоминающей чулан, мне указали на кровать.

– Можешь спать тут, отхожее место на дворе, найдешь, или показать?

– Лучше покажите, хозяйка, а то в темноте уйду куда-нибудь не туда. Я и за городом-то задержался именно из-за того, что ориентируюсь плохо.

– А ты вообще откуда, слышу говор чудной, а понять не могу? – усмехнулась хозяйка.

– Так с Куйбышева я. Здесь в командировке был, возвращаться нужно, а наши без меня уехали, надо завтра догонять.

– А чего же вы не на поезде? – удивленно спросила хозяйка.

– Да у начальства тут разные планы в окрестностях, вот и бродим за ними, как на поводке, – беззастенчиво врал я.

– Ладно. Есть хочешь? – смилостивилась хозяйка дома, а мне и правда захотелось вдруг есть.

– Не отказался бы, да вот неудобно как-то, деньгами за ужин возьмете? – неловко спросил я.

– Чего? У меня, чай, не ресторан здесь, какие еще деньги? – искренне удивилась женщина.

– Простите, хотел за хлопоты рассчитаться, лишних-то денег наверняка нет?

– Да у кого ж они есть, лишние-то? Сам-то, небось, не шибко богатый, вон ватник какой замызганный!

– Да это рабочий. Лазал по машинному, а сменить не успел, одежка у парней осталась, которые ушли.

– Тебя завтра в таком виде сразу в милицию сцапают, – продолжала улыбаться женщина.

– Что делать, объясню как-нибудь.

– Я тебе старую куртку мужа дам, она все-таки поприличнее твоей фуфайки.

– Да вы что, мало того что пустили переночевать, так еще и одеваете, и кормите! – искренне удивлялся я, будучи озадаченным. Да, забыл я уже, какими бывают русские люди, забыл.

– Так мне это ничего не стоит, почему бы и не помочь?

– А еда, а куртка? – поднял я брови.

– Муж сгинул в море в прошлом году, а еда… Говорю же, я не ресторан тебе предлагаю. Картошка есть отварная, молодой лучок только вылез, ну, хлеба дам – вот и вся еда, за что тут платить?

– Спасибо вам человеческое! – просто сказал я и кивнул. Развязав завязки на мешке, стал доставать свой нехитрый скарб. Специально не брал в Штатах ничего особенного, мало ли нарвусь на патруль. Так, сосиски консервированные, тушенка да пара банок фруктов, тоже в банках. Все это было доступно здесь, во Владивостоке, те же американцы и привозят. А что, власть она далеко, в Москве, здесь вообще как отдельная страна. Нет, чекисты, конечно, не дремлют, упоротые коммунисты и здесь, бывает, появляются, да только взятки никто не отменял, поэтому и встречаются здесь иностранные товары.

– Хозяйка, это вот, к картошке… – я пододвинул банки ближе к женщине.

– Это чего, оттуда? – махнула рукой куда-то за спину хозяйка дома.

– Да, с ребятами в порту махнулись не глядя, – улыбнулся я, – мы им папирос московских, они нам вот это.

– Продают на рынке иногда такое, – женщина указала пальцем на банку, – но дорого всегда, не каждый купит.

– Вот и берите, детишек побалуйте, – я хоть и в темноте заходил в дом, да видел обувку возле дверей, детская она.

– Спасибо тебе, не откажусь. Трое у меня, а батьки-то нет, тяжко… – вздохнула женщина. – Войну прошел, с самого начала их буксир в море ходил, конвои водил, японцев отгоняли, а вот в мирное время сгинул… – Слезинка покатилась по ее щеке, а я вспомнил ту войну. Да уж, бывает же.

Хозяйка зажгла лампу и, собрав нехитрый стол, села ужинать со мной, это я настоял. Вообще, несмотря на ее упоминание о детях, женщина была отнюдь не старой, максимум лет тридцать, я-то постарше буду. Просто в это время вообще люди выглядят как-то старше. Валентина, а хозяйка представилась именно так, мне понравилась. А самое плохое для меня было в том, что я ей, видимо, тоже. Почему плохо для меня? Так я ж уеду завтра, не хотелось оставлять о себе дурное мнение, да и зря надежду дарить человеку это также не по мне. Валентина, конечно, открыто ничего не говорила, но я видел, как она на меня смотрит. Черт, у нее явно мужика не было очень давно, а тут я, посреди ночи…

Все-таки или мне почудилось ночное поведение Валентины, или она просто не решилась на действие, но ночь прошла так, как и должна была. Я мирно продрых аж до девяти утра, а утром меня ждал хороший завтрак. Словно я всю ночь как раз трудился, а не спал.

– Куда ты сейчас? – Валя сидела напротив, как и ночью, и, подперев ладошкой щеку, грустно смотрела на меня.

– Мне нужно возвращаться, я на номерном работаю, могут и дело завести…

– Да-да, конечно, – одними глазами выразила эмоции женщина, – на поезд пойдешь?

– Схожу, но не знаю, будет ли что-то в ближайшее время. Скорее всего, придется на попутках добираться.

– Далеко тебе. Ты сам-то с Куйбышева, или туда только на работу приехал?

– Да я с Ярославля, слышала о таком городе?

– Конечно, это ведь недалеко от Москвы?

– Километров триста. Как на фронте ранили, списали из армии, так я, как был в госпитале в Куйбышеве, так там и остался. Чего, думаю, мотаться туда-сюда.

– Молодец. А где воевал? – Да, война еще долго будет в памяти людей.

– В Сталинграде.

– Вот же тебе выпало… – аж закрыла ладошкой рот женщина.

– Да ничего. Бывали и похуже места. Но, согласен, трудно было.

– Да уж, мужики. Хлебнули вы… – кивнула Валя, думая о чем-то своем.

– Валентина, да о чем ты? – воскликнул я эмоционально. – Как будто в тылу лучше было? Я с сорок третьего списанный, уж повидал, как в тылу живут. Да вам памятники надо ставить при жизни, за ваш труд и выдержку. Тянуть детей, работать на износ, вот кто уж натерпелся, так это вы, труженики тыла! Знаешь, чего навидался я в покинутых деревнях и селах? Врагу не пожелаешь, в этом и наша, мужиков, вина, что фрица так далеко пустили, – я нисколько не преувеличивал, действительно так считал. Очень, очень трудной была жизнь в тылу. Да, там, где было далеко от фронта, может, и полегче, но думаю, ненамного. Кушать-то везде одинаково хочется. А дети? Сколько их от голода умерло…

– Спасибо тебе, Саш. За такие слова спасибо, – горько произнесла женщина и вдруг, встав из-за стола, подошла ко мне. – Поцелуй меня, пожалуйста, – сказала она тихо, постояв несколько секунд возле меня, а у самой слезы в глазах стоят.

Что говорить, остался я у Валентины аж на неделю. Тогда, услышав такую просьбу, я вскочил со стула, едва не опрокинув стол, и сграбастал эту хрупкую женщину в объятья. Когда мы расцепились после долгого поцелуя, я лишь спросил, где дети. Валя ответила, что ребятишки в школе и саду, придут к обеду. Детки были еще совсем малые, две девчонки, Катя восьми и Аленка пяти лет, и мальчик Сева, шести лет от роду. Как мы оказались в спальне, даже не понял. Одежда была сорвана в одно мгновение. Валя набросилась на меня так, что казалось, задушит в объятиях. Как женщина может тосковать по мужику, Валя показала наглядно. Сколько бы мы мяли друг друга в постели, неизвестно, выбрались только по приходе детей. Мне было крайне неудобно, нас хоть и не застали в кровати, мы просто услышали шум в сенях и встали, но все же чувствовал я себя не в своей тарелке. Девчонки, те как-то просто поздоровались и занялись каждая своим делом, а вот малец был с характером. На предложение матери познакомиться тот и бровью не повел. Молча зыркнул глазами и, развернувшись, утопал куда-то, несмотря на возгласы матери.