Страница 5 из 14
- Мне тяжело с вами, - пожаловалась она, - мне все кажется, будто вы следите за каждым моим движением, словом, я как будто под следствием, под микроскопом, под рентгеном, не звоните больше мне. - Она демонстративно посмотрела на часы и уже спокойно и холодно добавила: - вы же не любите навязываться.
- Да, но, может быть, я еще побуду напоследок?
- Мне нужно уходить.
- Мы можем пойти вместе, - я был полностью растоптан и слабовольно клянчил.
Она наотрез отказалась, и мне пришлось доказывать собственную ненавязчивость.
Мир вывернулся наизнанку. Ее маленькая квартира казалась бесконечной разнообразной Вселенной, а внешнее пространство тюрьмой, камерой, клетью, карцером одиночки. Нечего и гадать, кто был узником. Я не ушел далеко, да и куда идти, если везде одно - стены и решетки. Ей нужно было уходить - какая ложь! Вот уже второй час я топтался под прикрытием голых веток, а из подъезда вообще никто не выходил. Заходили, было, а выходить - никто не выходил. Кстати, заходил какой-то молодой человек приятной наружности. Этот ночной гость (а было уже темно), наверняка не желая того, постепенно овладел моим сознанием.
Обогнув дом, я стал искать заветное окно и делал это с таким усердием, что, кажется, начал бормотать вслух и даже испугал случайного прохожего, шарахнувшегося в сторону на проезжее место. Единожды отыскав зашторенный прямоугольник, вновь проверил ответ, и когда тот совпал трижды, впился испытующим взглядом в едва подсвеченный экран.
Антракт в театре теней. Никого. Окно в спальню чернее ночи. Спит-отдыхает, а свет на кухне забыла выключить. А может быть, не спит, может быть, пока я бегал вокруг дома, она вышла, проскользнула, и сейчас кружит в неизвестном месте? Черт меня дернул с этой иглой. Ведь можно было ожидать такой реакции. Да, ведь точно так я и знал, чем может кончиться моя игра, и наверное специально спросил иголку, чтобы так и кончилось, и следовательно, не она, а я собственноручно все разрушил. Что же теперь делать, чем жить, ради какого интереса можно существовать, если в стеклянном ящике не хватает лучшего экземпляра? Так думал я, когда на светящемся полотне появились две тени.
Ах вот, в чем дело! Какой неожиданный поворот судьбы. Озарения тоже бывают неприятными, острым режущим предметом мелькнула свежая мысль. Ах, какая траектория, какой полет, какие головокружительные маршруты. Весь день провести в незнакомом обществе, увлечь в дом, в жилище, прикасаться, сгорая в лихорадке, рискуя собственным тельцем, и все это за час до встречи, наверняка обусловленной заранее и вполне желанной! Но как же я, как же мои попытки?
Пьянея от горя, я ринулся поперек движения каплеобразных тел в поисках связующего средства.
- Але, але! - кричал я в холодную трубку, желая знать сейчас же, с кем, когда и почему?
- Да, я слушаю, - ответил, как показалось мне, специально приглушенный голос.
- Ты дома? - спросил я, теряя последнюю надежду.
- Так получилось, - без тени волнения пояснила она.
Я не решился все-таки прямо спросить и вывернулся наглым требованием:
- Я сейчас хочу прийти.
- Это исключено.
- Почему? Почему ты не хочешь видеть меня?.
Она промолчала.
- Тогда поговори со мной.
- Я не могу сейчас разговаривать ни с кем.
Как же, желчно подумал я и полез на рожон.
- Почему?
- Не могу.
- Тогда я иду к тебе.
- Не смейте.
- Посмею, - я обезумел от ее холодного голоса. - Я здесь внизу был все время, а теперь иду к тебе.
Не выслушав возражений, тяжело ступая, отправился в обратный путь. Неужели еще сегодня я радостно взлетал мечте вослед по этим ступеням, а теперь уже на каждом марше останавливался, задыхаясь от недостатка кислорода. Нужно было воспользоваться лифтом, проскрежетало электромеханическое чудовище, унося вниз чью-то усталую душу. Действительно, куда я иду-взбираюсь, зачем мне эта высота? Природная жадность или долг коллекционера-охотника? Какая разница, если там и без меня хорошо, если кому-то достаточно быть без меня, то чем счастью поможешь? Сам виноват - размахался руками, не обращая внимания на последствия. Как я, опытный охотник, мог вопреки всем правилам и инструкциям, размахивать руками и производить страшные сотрясения в воздушном пространстве? Были вы ловцами человеков, а я вас сделаю ловцами тополиного пуха, стучало в голове гулкое эхо звенящей сухим деревом двери.
Да, я уже не звонил, а бил ладонью наотмашь по крашенному суриком прямоугольнику.
Вдруг прислушался: кажется, кто-то подошел к двери, затаился моим зеркальным отражением, незаметно набрал воздуху и остановил дыхание. Я был уверен, я знал наверняка - это она там за дверью, она одна, она попросту не решается открыть на мой безаппеляционный стук. Конечно, там больше никого нет, мне просто показалось, наверно, я ошибся в расчетах и перепутал окна.
Она одна, но почему она не открывает дверь?
- Открой,- я попытался сам успокоиться, но получилось так, будто я клянчил.
Через несколько секунд невыносимо тягучая пауза прервалась такой силы и горести тяжелейшим вздохом, по сравнению с которым мое ночное бдение под окнами, мой кулачный наскок на дверной проем показались нелепыми и смешными. Ей плохо, ей чертовски плохо. Я повернулся и на цыпочках, еле слышно поскрипывая песчинками неметенных ступеней, тихо удалился подальше от чужого горя.
В тот же вечер я слег. Видно, меня здорово прохватило там, под окнами, и три дня кряду я температурил. Ночами несколько раз бредил одним и тем же унизительным действием: я крадусь по злосчастной лестнице, стараясь еле слышно шагать по ступенькам, чтобы никто не мог обнаружить, и более того, стать законным свидетелем моего унижения, но на пятом или шестом шаге мне изменяет чувство меры, я слишком тяжело ступаю, так что песочный треск звучит чуть громче, и тут же, будто только того и ожидалось, раздается унизительный смех на два голоса - женский, ее, и мужской, того молодого человека.
В короткие перерывы между страшными видениями меня охватывал приступ меланхолии, и я то плакал, то хватался за бумагу, пытаясь что-то писать.