Чужая кровь

– Так как им рубить? Я же толком не знаю, – посетовал Сагитай.

– Я тоже не силен, но всяко лучше ножа. Тут и удар сильнее, и расстояние больше, и острота. Катану точить только портить. Не нашими руками во всяком случае, – ответил Яков.

Кое-как приладив ножны у пояса, одевшись, перезарядившись, увеличившись в объемах, особенно это касалось Якова, бойцы с трудом залезли в автомобиль. Трофим уже дожевал свой хлеб и застыл лицом к боковому стеклу, пялясь в ночь.

– Ну что, Док, поехали? – обратился к нему Сагитай.

Ожидаемо не получив ответа, боец кивнул, как будто ответ был, и тронулся на трассу М3, по которой беспрерывным потоком в сторону Москвы шел транспорт.

Глава 4. Крик

Равномерно урча двигателем, «Тойота» шла по трассе в сторону Киева в гордом одиночестве. Единицы машин, которые следовали в том же направлении, скоро исчезли, а установленный на скорую руку уже за Брянском военный пропускной пункт, перекрывающий трассу только в одном направлении, исключил и других случайных попутчиков, одновременно исчез и встречный транспорт. Ближе к пяти часам утра, когда солдаты в плащах в свете фонаря рассмотрели их документы и подняли условный пластиковый шлагбаум, Яков сменил окосевшего Сагитая и, с трудом упаковавшись в кресло, зевнув и помотав головой, продолжил путь. Но спокойно и размеренно двигаться у них не получилось. Сидевший смирно до этого на заднем сиденье Док, вдруг проявил беспокойство и начал, тихо гыкая, постукивать головой в стекло. Чутко спавший в это время Сагитай, открыл глаза и недоуменно повернулся в сторону беспокойного.

– Чего это он? – спросил Сагитай.

– Не знаю, – ответил следивший за мертвецом через повернутое центрально зеркало заднего вида Яков. – Может, есть хочет?

Сагитай, чьи глаза тут же начали закрываться, собрался с мыслями и, уходя в сон, все же успел произнести:

– Ну так покорми его… сам… справишься…

Лицо Сагитая расслабилось, рот приоткрылся, и стало ясно, что он уже спит. Яков притормозил и встал у обочины. Было как раз то самое время, когда предрассветные сумерки рождали серый туман. Туманная хмарь, поднимающаяся из кювета, тусклыми лапами хваталась за асфальт в надежде утащить его вниз, туда, откуда она вышла сама. Трофим вроде перестал биться, но механически поворачивающаяся голова из стороны в сторону все-таки вызывала жутковатые мурашки. Мысли о противоестественном и мистическом, особенно в обступающем внедорожник сером тумане, фары которого, казалось, светились все слабее и слабее, неожиданно захолодили Якова легким ветерком ужаса, а спящий Сагитай, неудобно накренившийся в кресле, никак не придавал уверенности и успокоения вдруг ставшей чуткой душе Якова. Подумав, Яков заглушил мотор. Вязкая, влажная тишина, в которой не было слышно ни привычного шума катящихся покрышек, ни ветра, ни карканья ворон, ватным одеялом обволокла голову. Это ощущение было сродни чувству, когда первый раз вступаешь в Зону, но не первые пятьсот метров, а километр или полтора, когда часто даже виден кордон, но ты уже не на своей большой земле, ты в совершенно другом месте… Яков набрал воздуха в грудь, открыл дверь и вышел наружу. Трофим метнулся к левой части салона, толкая стоящее за сиденьем водителя оружие.

– Тихо, тихо, Док, – успокаивающе сказал боец, обходя машину. – Сейчас покормим тебя.

Он открыл дверь, и зомби, нескладно переставляя ноги, вышел наружу. Именно сейчас Яков понял, что перед ним уже не тот ученый, не тот Трофим, которого он знал, а нечто совершенно другое. Не доброе и не злое, нечто, что было жалким. Но в то же время легко было представить, что оно вцепится тебе зубами в горло.

– Чего не в духе-то, Док? – осторожно спросил Яков. – Сейчас покушаем, не переживай…

Боец открыл заднюю верхнюю дверцу кунга, мертвец, покачиваясь, двинулся за ним. В правой руке по-прежнему была зажата статуэтка. Яков поймал себя на мысли, что, несмотря на то что Док был явно слабее его, если он вдруг шарахнет этой, вроде как чугунной, скульптуркой мутанта, то рассечение будет наверняка. Поглядывая на Трофима, он быстро развернул сверток, в котором были продукты. Хлеб, сыр, колбаса, отдельно овощи. Он собрал бутерброд и подал Трофиму. Тот схватил его и с легким стоном засунул в рот.

– Ну вот, а ты нервничал, – почувствовал облегчение боец, тут же готовя следующий.

Еще один бутерброд, почти не пережеванный, провалился в мертвеца, затем еще один, уже третий, лишь наполовину. Несъеденная половина осталась в руке Трофима, и он замер, словно выключился, недышащим и непредсказуемым манекеном. Легкий парок поднимался от его затылка. Яков придирчиво осмотрел макушку мертвеца, однако не трогая его, и ему в голову пришла мысль, что, откровенно говоря, не было его сильной стороной. Нещадно громыхая коробками с боеприпасами, канистрами, шоркая тюками, он начал рыться в кунге. Наконец его старания увенчались успехом. Сагитай не раз подшучивал над ним за его запасливость, шутливо называя то хомяком, то куркулем, но Яков всегда знал, что запас карман не тянет, а если на себе не носить, то и вообще разговора о лишнем быть не может. В руке двухметрового бойца появился холщовый подсумок на перекидной через плечо лямке, в котором, о чудо, было с килограмм конфет: различной карамели, леденцов и прочего. То, что карамельки – дело хорошее, он понял после первых ходок с Трофимом, а потому, вернувшись из Зоны, пополнил свой арсенал.

– Вот, Док, смотри, что я тебе нашел! Помнишь, ты своих карамелью прикармливал? Помнишь? Вот теперь и сам без сладкого не останешься. Ну-ка…

Боец достал одну карамельку и показал ее мертвецу. Тот некоторое время бездумно пялился на нее, затем бутерброд из его левой руки выпал, и рука потянулась к конфете.

– Вот молодец, – просиял Яков.

Быстро развернув, он подал ее Трофиму на открытой ладони. Тот взял конфету, едва коснувшись ладони Якова. Пальцы Дока оказались теплыми и сухими, посиневшие ногти перестали быть такими контрастными, лицо будто чуть разгладилось. Улыбка Якова стала еще шире. Каким-то внутренним чутьем он понимал, что, наверное, у Дока дела идут хорошо, раз он теплый и вроде как чуть более подвижный, чем был ранее. Конфетка ожидаемо пошла в рот, взгляд мертвеца чуть расширился, и он полностью развернулся к Якову.

– Еще хочешь? На! – Яков подал конфету. Док потащил ее в рот прямо в обертке. – Погоди. Развернуть надо. Вот так… вот так…

Пока Яков возился и общался с Трофимом, странным образом прошло около часа. Совершенно незаметно для себя он начал разговаривать с зомби, показывать, как разворачивать конфеты, приладил ему подсумок, подогнав по длине. Положил также туда несколько кусков хлеба, называя его несколько раз.

– Хлеб! Понимаешь? Это хлеб! – показывал он кусок мертвецу и клал в подсумок. – Вот еще. Хлеб! Видишь? Хлеб!

Затем они прошлись недалеко взад и вперед от машины. Обычно немногословный Яков, сам не зная почему, без остановки рассказывал Доку про туман, про дорогу, про себя, про него самого, а мертвец ходил за ним, смотрел в глаза, когда они останавливались, и слушал. Слушал все, без возражений и скепсиса, впитывая информацию и слова человека так, как это, наверное, могут делать только дети и вновь появившиеся на этот свет. По истечении часа Яков наконец утомился и решил перекусить. Теперь он сделал бутерброды на двоих, с колбасой и майонезом. Еще он сказал, что это настоящий мужской бутерброд, и от него у Трофима волосы на груди будут расти. Открыл две пачки сока. Гранатовый для себя и апельсиновый для Трофима. Он учил Дока пить из пачки, так сказать, на перспективу, поскольку стаканов в Зоне, наверное, не будет, только фляжки. Запивая все соком, вытирая куртку Трофима салфетками и что-то нехитро объясняя ему, он чувствовал странное успокоение, будто делает что-то очень правильное даже не для себя, а для кого-то другого, и от этого радостно и тонко щемило сердце.

Скоро туман, такой хмурый и жутковатый вначале, поредел, пропуская рассеянные солнечный лучи, и разрушил их уединение. Сагитай всхрапнул и проснулся, тут же скривившись от рези в затекшей шее. Поняв, что машина стоит, он начал озираться и, отыскав спокойно стоящего спиной к машине Якова и недалеко от него Дока, принялся выбираться наружу.