Чужая кровь

Резко обернувшись, не слыша ничего вокруг, Яков бросился к машине, возле которой стоял Сагитай. Завидев Якова, он также открыл рот, что-то показывая, но тот только потряс головой. Сагитай кивнул и сел на место водителя. Яков, оббежав машину, еще толком не уселся на пассажирское сиденье и не закрыл двери, как почувствовал, что дорога чиркнула по подошве. «Тойота», взревев двигателем, бросилась вперед по проселочной дороге, уйдя в левый поворот. Судя по рту, Сагитай что-то говорил, но звук был невнятный. Потом он глянул на напарника и, поняв, что тот нормально не слышит, замолк.

Скоро звон в ушах стих, и Яков принялся разглядывать себя с ног до головы. Брызг на одежде практически не было, а сечек от осколков тем более. Боеприпас был специальный. Взрывался от удара, без осколков, поскольку находился в пластиковой оболочке, но то, что он делал с гнусом, было стопроцентным желанием Якова.

–… шишь уже? – послышался голос Сагитая.

Яков несколько раз сильно открыл и закрыл рот, одновременно стараясь пошевелить ушами, звон стих как будто окончательно, хотя все равно какой-то радиолюбитель включил в ухе звуковое сопровождение программы «Дубль четыре Восток».

– Че? – переспросил Яков.

Сагитай посмотрел на него и сплюнул.

– Ниче!

Машину здорово тряхнуло.

– Чего гонишь-то? Потише едь! Видел, как «Лера» отработала?! – вдруг заулыбался Яков.

Сагитай внимательно посмотрел в зеркала заднего вида и сбавил скорость.

– Видел, видел. Молодец! – похвалил он искренне, но сохранял серьезность. – Хорошая штука! А ты видел, что в той стороне поселка делалось?

– Нет.

– И я толком не видел, но, брат, что-то мне хреново стало от того, чего я даже не разглядел. Колобок, колобок… Сказка на ночь.

– Какой колобок? – не понял Яков, оглядываясь назад, на Трофима, который по-прежнему сидел посередине заднего сиденья, держа в руке статуэтку.

– Не знаю какой. Может, показалось. Хреновый колобок, Яков. Такой что… не знаю.

Некоторое время ехали молча. Вдоль проселочной стояли леса с редкими просветами полян. Черные точки, в которые превратились брызги на маске и одежде, Яков легко снял стерилизующей салфеткой. Перезарядил и протер чистой салфеткой «Леру», да так и остался сидеть с ней в обнимку.

– Как думаешь? Не заразно? – спросил он, показывая салфетку, на которой собралась черная крошка.

– Да не, думаю, сдохло, но контачить не советую! – усмехнулся Сагитай.

– Скажешь тоже, советчик. Тормозить будем? Отдохнуть надо, – сказал Яков.

– Погоди. Подальше отъедем, – ответил Сагитай. – Вообще подальше от населенных пунктов. Там беспокойнее всего.

Скоро показалась табличка населенного пункта Гаврилов Гут. Боец, не сбавляя скорости, взял левее, уйдя в сторону. Краем глаза друзья увидели несколько домов. В селе было тихо. Ожидать, что там могло быть что-то по-другому, то есть не так, как в предыдущих деревеньках, было бы глупо, а испытывать судьбу и помогать кому-либо бойцам совершенно не хотелось.

– Ты, кстати, сколько «мух» утащил? – лениво спросил Яков.

От равномерной тряски, пережитого волнения и короткого сна прошлой ночью его потихоньку клонило в сон.

– Еще одна осталась. Три штучки сверху взял, – ответил Сагитай.

Солнце поднималось выше, ко сну клонило и его, но, конечно, и речи не могло быть, чтобы такой незначительный недосып повлиял на его реакцию и боеспособность.

– Это хорошо, – одобрил Яков, откидывая спинку сиденья назад, обнимая гранатомет и удобнее устраиваясь на сиденье с прицелом на поспать. – Красивая девка вырастет…

Сагитай промолчал. Он понял, о чем говорил Яков. Рыжая Варвара, хоть и была еще подростком, но настолько яркую рыжину он не видел даже на фотографиях, а для Якова рыжие всегда были на особом месте. Здесь уместнее было бы сказать «если вырастет», но зачем делать больно товарищу, который уже отходил ко сну? Зачем тревожить его напрасными переживаниями? Солдатский быт, он и счастлив этими короткими моментами, когда можно забыть обо всех страхах и рисках, обо всех возможных смертях на твоем пути и на пути знакомых и близких тебе людей. Помечтать о том, как было бы хорошо, если бы… Здоровая шутка, здоровый сон, и, вообще, все, что на секунду может успокоить человека в их положении, – бесценно, поэтому Сагитай чуть сбавил скорость, оглянулся на Дока, который все так же, держа статуэтку химеры в правой руке, начал шуршать конфеткой, слегка улыбнулся чему-то своему, снял шлем и бросил его на заднее сиденье через подголовник…

Глава 7. Встреча

Регулярная армия, состоящая в основном из артиллерийских соединений, отступала. Заминированный, перетянутый колючей проволокой и забаррикадированный брошенной техникой и бетонными плитами Смоленск был оставлен. Только на крышах некоторых высоток дежурили гранатометчики и наводчики, защищенные артефактами, но их было лишь пару десятков. Еще несколько десятков артефактов было в обязательном порядке у пилотов штурмовых вертолетов, подвозящих им боеприпасы и смену, еще несколько десятков раздали корректировщикам, позиции которым строились на скорую руку еще в тылу защищающихся. Другая сотня артефактов разошлась по первым лицам страны и самым богатым людям, которые расплачивались за спасительный артефакт или слитками золота, или убежищами.

Военное командование, пользуясь тем, что гнус снизил темп наступления, выжимало из отведенного им времени максимум, пользуясь партизанской тактикой, закидывая роботов в тыл, собирая данные, вырезая безоружных и накрывая огнем авиации вооруженные группы, после чего вновь направляя туда боевых роботов. Но сил катастрофически не хватало. На пятисоткилометровой полосе, от Великих Лук до Орла, гнус занялся своей страшной работой – заражением. Он словно издевался, устраивая засады на боевых роботов и военных летчиков. Руководимый неким командиром, он без сожаления выставлял на открытой местности под удар сотни и тысячи голов как военного, так и гражданского гнуса, лишь для того, чтобы одним-двумя или десятком выстрелов из ПЗРК уничтожить работающий по целям или спускающий роботизированный десант вертолет.

Использование ядерного оружия было прекращено, поскольку порождало лишь больше точек, где было возможно создавать биотанки, известные также как валдарнийские танки, слепленные из сросшихся под воздействием смертельной радиации тел. Беспилотники, пролетающие над Европой, а также спутники видели тысячи мертвецов, сходящихся в котлованы, возникшие после ядерного взрыва, откуда спустя часы техника гнуса тросами вытягивала новые создания, живые физически, но мертвые ментально. После того как биотанк оказывался на поверхности, в него вживлялся сознательный гнус, и биотанк обретал волю и разум. Это повергло посвященных в шок. Тысячи ядерных ударов малой и средней мощности, произведенных по Европе, создали целые фабрики, в которых происходили процессы превращения сотен в единицы, и таких единиц уже были тысячи. Военные понимали, чего ждет гнус и его невыявленный генерал, но повлиять на это уже не могли ничем.

Внезапно все оружие человека оказалось бессильно против вируса. Ученый мир бился в истерике, открытиях и лжеоткрытиях. Он предположил принадлежность вируса гнуса к группе SIRV2, способной выживать при температурах до ста семидесяти пяти градусов по Цельсию, также не исключалась возможность искусственного выделения генома этого вируса из эндогенного ретровируса, поскольку, по некоторым данным, восемь процентов генома человека происходит именно от них. В любом случае огромное количество людей на всех континентах начало прятаться в надежде переждать конец света. Некое правило двух суток возникло и передавалось из уст в уста. Суть его заключалось в том, что после заражения стать или (в случае собственной смерти) не стать гнусом решается в течение двух суток, равно как и то, выживет гнус или умрет от голода, также решалось в течение двух суток. Глубокие шахты, старые катакомбы, заброшенные рудники стали целью номер один для тысяч молодых и крепких людей, тащивших туда еду, оружие боеприпасы, системы наблюдения, топливо, генераторы. Мысль о том, что надо просто переждать, пока гнус умрет с голоду, вселяла в некоторых надежду на спасение, и они, побросав все, уходили под землю, планируя переждать и выжить вопреки всему.