Страница 3 из 11
Отец был в отъезде по делам, но зато все остальные в большом доме были им рады и дни завертелись в весёлых заботах и играх.
Скоро Даня исследовал все окрестности, определив свои любимые места. Больше всего ему нравилось ходить на реку. Вода, то янтарная в солнечных лучах, то коричневая под тенью белых облаков, то чёрная в пасмурный день, притягивала его, поражая непредсказуемой и всегда неповторимой игрой живых зелёных водорослей, неостановимым движением невесть куда и зачем. Он догадывался, что вставать на его пути бессмысленно, что любая преграда не остановит это движение, а лишь заставит воду растекаться в разные стороны, упорно стремясь к своей цели…
Он уже знал, что когда люди тонут, они также направляются по дороге в Рай, где теперь уже бабушка встретилась с мамой. Однажды ему так захотелось их увидеть, что он уже совсем было решил спрыгнуть вниз с моста, но помешал дядя Филипп, который совсем его заискался, потому что уже было довольно поздно.
– Что же ты здесь делаешь ? – удивился он его отстранённому выражению лица, отсутствующему взгляду.
И Даня сказал о том, о чём только что думал.
Дядя Филипп почему-то побледнел и, крепко взяв его за руку, по пути домой стал объяснять, что встречу с мамой и бабушкой нельзя ускорить, потому что эта встреча будет только тогда, когда настанет срок.
– А когда он настанет? – спросил Даня.
– Ну этого никто не знает, кроме Господа, – ответил дядя Филипп. И добавил: – И кроме Него никто не может определить точное время. Поэтому, если бы ты это сделал, ты бы никогда с ними не встретился.
И Даня, подумав, согласился с ним…
…Возвращались они домой раньше времени и вместе с Вадимом. Взрослые говорили, что отпуск пришлось прервать из-за войны, которая вдруг началась. И папа решил, что Вадиму лучше это неспокойное время пожить в городе. Добровы с ним согласились
По возвращении братьев разместили в бывшей комнате Бусеньки. От неё здесь остались образа, сундук и ларец. Перед иконами стояли никогда не зажигавшиеся венчальные свечи их матери, в сундуке хранились её платья, а в ларце лежали бусы и ленты её украинских костюмов, напоминая братьям о их родстве с далёким предком Тарасом Шевченко.
Вадиму с младшим братом играть было неинтересно. Даня боялся высоты, не любил быстрых игр и вообще больше напоминал девчонку, чем друзей Вадима. Гимназия, куда его определили, ему тоже не понравилась и он скоро заскучал и стал проситься обратно к отцу. И Добровы, поняв, что не могут его переубедить, отвезли Вадима обратно.
Даня не очень огорчился, у них с братом были разные игры. К тому же у него теперь было увлечение, о котором он даже сообщил отцу в письме.
«Дорогой папа! Поздравляю тебя с праздником. Как ты живёшь? У меня недавно болели грудь и горло. Я ужасно интересуюсь допотопными животными. Наш знакомый господин надиктовал мне разные названия животных. Там были и Атлантозавр, Протозавр, Телеозавр и многие другие.
У нас в школе завели собственную азбуку… Мне ужасно хочется , чтобы было лето. В Москве ужасные лужи и так здесь плохо, что на трамваях по четыре стоят на последней подножке. Шура уедет на осень и на зиму в Тифлис актрисой.
И она так рада, что не проходит минуты, чтобы она не накричала так, что в Петрограде слышно.
Целую крепко бабу Настю.
Как живёт Вадим? Его поцелуй тоже от меня.
Всё ли ещё Поляна спрашивает прохожих, сидит ли на ней Вадим? Неужели баба Настя играла в опере простого волка. На меня прямо на нервы влияет слово Пасха Х.В.. Я её не могу дождаться. Хотя у нас и светит солнце, всё-таки ужасно умопомрачительно плохо.
Я целую всех. Даня».
А ещё он не мог сдержаться, чтобы не поделиться своими творческими планам, и сообщил, что пишет два рассказа «Путешествие насекомых» и «Жизнь допотопных животных».
Пасха в этот первый год войны была ранней, в марте. Он писал это письмо втайне надеясь, что тем самым ускорит её приход.
Как надеялся, что своими письмами солдатам на фронт ускорит окончание войны.
« Скоро кончится война и мы все будем в городе и будем с тяжёлыми душами вспоминать о прошлом». «Так надоела эта война, что прямо кажется умрёшь», – чётко выводил он, так чтобы это было понятно солдатам.
Дядя Филипп теперь работал не только в первой градской больнице, но и в госпитале.
Гости теперь говорили в основном о положении на фронте и о возникающих в связи с этим трудностях в их жизни.
Но скоро к войне привыкли.
Следующим летом к ним неожиданно приехали отец с Вадимом.
Добровы снимали дачу в Бутово и у них было достаточно свободного времени для общения. Взрослые довольно скоро переговорили всё, что считали важным, и отец стал больше времени проводить с сыновьями. Июльскими вечерами они втроём ходили гулять берёзовыми рощами к уходящим к горизонту полям. Когда-то отец гулял здесь с их матерью, и однажды по пути он стал вспоминать, где они останавливались, чем любовались. Наконец дошли до маленького, заросшего жёлтыми кувшинками и белыми водяными лилиями пруда, окружённого ивами и высокими стройными берёзами, куда когда-то счастливые влюблённые приходили купаться. И вдруг отец замолчал, остановился, затем быстро пошёл обратно…
На следующий день он уехал, хотя хотел прежде побыть несколько недель.
/Восход души
В мире взрослых, который становился всё более понятным ему, происходили какие-то перемены. Но в доме Добровых всё также многолюдно, шумно. Здесь непрерывно что-то варится, жарится и подаётся к завтраку, обеду, к чаю и просто так всяческим внеочередным гостям, которые обсуждают мировые проблемы, делятся новостями, говорят об искусстве и неизменно спорят. Гости теперь стали более громкими и раздражительными, чем прежде, часто споры приводят к разладу. Прежде обсуждали войну, а теперь всё больше революцию.
Даниил уже многих из них знал.
Иван Алексеевич Бунин был писателем, а Александр Николаевич Скрябин – композитором. Самым шумным и громкоголосым был Фёдор Иванович Шаляпин, который, наведываясь после гастролей, всегда рассказывал о том, что видел и где бывал.Чаще всего заходила Надежда Сергеевна Бутова, тётя Надя. Она была актрисой и давала уроки Шурочке, мечтающей о театре. Но совсем не походила на других актрис, которых Даня видел, больше на монахиню. Она была глубоко верующей и сосредоточенной на чём-то неведомом ему. И очень интересно рассказывала о православии.
А его крёстный, записанный в церковной книге некогда как «города Нижнего цеховой малярного цеха Алексей Максимович Пешков», был, как и Бунин, писателем, но Даня уже знал, что на его крестинах тот не был, потому что находился за границей, но письменно уведомил о своём желании «быть крёстным отцом сына Леонида Николаевича Андреева – Данила» и за него был брат мамы дядя Павел, а крёстной мамой – мама Лиля.
Ему было уже одиннадцать лет, и он уже давно знал, что его любимую Бусеньку, заразившуюся от него, похоронили, прежде чем он окончательно выздоровел. Что его отец, известный писатель, наконец-то справился со своей «запойной» болезнью, так огорчавшей родных и близких, и совсем перестал выпивать. Он стал необычайно энергичен, охотно принимал участие в политических дискуссиях и вспоминал мятежное время, когда они с его крёстным добивались столь нужных прогрессивному обществу свобод, и которое Даня не мог помнить, потому что он тогда только собирался родиться. И выходило, что свобод ещё было недостаточно и нужно было снова совершать революцию.
Наступил тысяча девятьсот семнадцатый год от Рождества Христова, споры и шумные разговоры уже вышли из квартир на улицы. И Даня ощущал беспокойство и ожидание чего-то страшного, но неизбежного впереди, которые охватили не только Добровых и их знакомых, но, кажется, разлились по улицам.
Впитывая этот, пока непонятный ему ветер перемен, январским днём он записал в свою заветную тетрадь, которая уже постепенно заполнялась собственными сочинениями: