Джентльмены против игроков

Не скажу, что они во всем неправы. Этим вечером мы и впрямь сидели, словно стадо старых коров, пережевывали то, что произошло сорок с лишним лет назад, и не подозревали о том, что происходит. А рядом люди, ведомые гневом и предрассудками, замышляли нарушить закон, пролить кровь и навлечь вечный позор на репутацию этого спокойного и добропорядочного прекрасного маленького городка. Но, может быть, еще не поздно исполнить наш долг. Долг граждан. Долг ветеранов. Однажды – очень и очень давно – мы выступили против вооруженного врага, защищая наших сограждан. Так давайте же теперь покажем им, что мы не настолько постарели и ослабли, чтобы не выступить снова против них самих.

Он сделал шаг назад, и в глазах зрителей его невысокая полная фигура словно выросла на несколько локтей.

– Я предлагаю собравшемуся здесь гарнизону Гидеона К. Айронса из «Объединения ветеранов Конфедерации» немедленно выдвинуться и спасти, – если удастся, – от жестокости бедных итальянцев, оказавшихся на чужой и враждебной земле. И спасти, – если удастся, – наших заблудших сограждан от будущих последствий их собственных безрассудства и глупости. Поддержите ли вы мое предложение?

Что же он услышал? Двадцать пять возгласов «за», после чего все разом бросились к нему, вопя во всю силу двадцати пяти пар немолодых легких. Сержант Джимми Бэгби и вовсе позабыл о заведенном порядке.

– Пойдем ли мы? – орал он, так размахивая своими пухлыми руками, что его рукавицы описывали в воздухе свистящие красные круги. – Можешь не сомневаться, мы пойдем! С таким командиром, как Билли Прист, мы пройдем хоть через ад, хоть по дну морскому!

– Ясное дело! Это то, что надо! – раздались крики одобрения.

– Ну, раз вы так чувствуете, то выступаем! – приказал их вожак, и они бросились к двери, сметя в сторону секретаря суда.

– Нет, погодите минуту! – Судья особо выделил мистера Милама, которого совсем затолкали: – Лиши, у тебя здесь самые молодые и самые проворные ноги. Беги вперед, ладно? Найди отца Минора. Он должен быть в доме священника за церковью. Передай, пусть присоединяется к нам так быстро, как Господь ему позволит. Мы пойдем по Харрисон-стрит.

Мистер Милам исчез. Судя по движению руки судьи, тот осмыслял, с кем остался.

– Почти все из нас когда-то так или иначе служили под началом старины Натана Бедфорда Форреста. А прочие этого хотели бы. Я полагаю, это будет последний рейд и последняя атака кавалерии Форреста – конными или пешими! Так проведем их по всем правилам – открывайте вон те ящики в шкафах и доставайте то, что лежит внутри!

Торопливые руки стариков шарили в видавшем виды дубовом шкафчике, стоявшем на возвышении, и вытаскивали на свет сокровища гарнизона: помятый горн, барабан, тонкую блестящую маленькую флейту, шелковый флаг на коротком полированном древке.

– Построиться по два, – скомандовал судья Прист. – Вперед марш!

Спустя полминуты газовые лампы Камлейтер-Холла освещали лишь пустоту: пустой комод в углу; стулья, перевернутые на бок или опрокинутые ножками вверх; дверной проем с пустым и темным коридором за ним; и одну из утепленных фланелью галош судьи Приста, лежавшую там, где ее позабыли.

На улице нарастал ритмичный стук шагов по утоптанному снегу. Кавалерия Форреста на марше!

Воодушевляющий призыв и мощный душевный порыв заставили распрямиться сутулые спины; хромые скрюченные ноги поднимались и опускались проворно и слаженно; головы были высоко подняты, грудные клетки вздымались; во главе шел предводитель, а в воздухе реял флаг – кавалерия Форреста шагала вперед. Однажды и только однажды двойной строй остановился, пересекая заснеженный город, жители которого по большей части все еще спали под своими уютными одеялами.

Маленькая колонна стариков едва свернула от Камлейтер-Холла, как свет, лившийся из окна фруктовой лавки Тони Паласси, яркими желтыми пятнами лег на белую тропу, которую протаптывали мужчины.

– Стой! – внезапно приказал судья Прист и, покинув свое место во главе колонны, направился к двери.

– Если ты ищешь Тони, чтобы он пошел с нами и переводил, то напрасно тратишь время, судья! – выкрикнул мистер Крамп. – Его нет в городе.

– Неужто? – ответил судья Прист. – Что ж, это очень плохо!

Словно желая удостовериться, он заглянул внутрь сквозь застекленную верхнюю половину двери. Внутри можно было разглядеть миссис Делию Каллахан-Паласси – жену владельца, которая наводила порядок, прежде чем закрыться на ночь. К ее юбке прицепился семилетний мастер Антонио Вульф Тон Паласси – единственный сын и наследник, круглолицый и краснощекий итало-ирландский американец. Судья положил руку на защелку и потряс ее.

– Говорю же, Тони нет, – нетерпеливо повторил мистер Крамп.

Если судья его и услышал, то внимания не обратил. Он прошел через дверь, оставив команду снаружи, поскольку идти должен был тот, кто точно знал, что нужно делать. Маленький Тони Вульф Тон узнал своего старого друга и приветствовал его радостным гиканьем. Большинство городских детей близко дружили с судьей Пристом, но маленький Тони Вульф Тон был его любимчиком, да и сам он был любимчиком Тони.

Что бы судья Прист ни сказал миссис Паласси, много времени это не отняло, но прозвучало, должно быть, крайне убедительно и веско. Возможно – имейте в виду, я не утверждаю, но это возможно, – он напомнил женщине, что в ее жилах течет кровь народа королей-воинов, и вот через мгновение судья Прист уже возвращался из фруктовой лавки, а верхом на его спине ехала маленькая фигурка. Она была так укутана от холода, что виднелись лишь большие карие итальянские глаза и курносый ирландский нос, как доказательство того, что ноша судьи – вовсе не игрушечный медвежонок, а настоящий маленький мальчик. Нет, тут я все-таки ошибаюсь. Было и еще одно доказательство – женщина, стоявшая в дверях и теребившая фартук. Ее лицо пылало материнской любовью, материнской гордостью и материнским страхом, пока она наблюдала, как торопливая процессия движется по зимней улице прямо к всполохам, алевшим впереди.

Шаткий каркас из смолистой сосны сгорел довольно быстро, принимая во внимание, что крышу завалило снегом, который весь день таял, стекая вниз, а с наступлением ночи замерз. Один конец барака обвалился мешаниной обугленных обломков. Огонь неуклонно проедал себе дорогу, мурлыкал, трещал и плевался, когда его красные зубы вгрызались в промокшие доски. Небо сияло отблесками алых всполохов. Очертания чашеобразной площадки отчетливо виднелись в зареве этой огромной деревянной жаровни, а покрывавший землю снег был пронизан огненными прожилками, словно пролитой кровью.

Там же, напротив ближайшей насыпи, плотной черной массой сбились иноземцы. Испуганные, но не так сильно, чтобы не сопротивляться. С противоположной стороны через заснеженную пустошь, где проулок перетекал с пологого холма в низину, двигалась толпа мужчин и почти взрослых юношей числом около четырехсот человек. Они шли, чтобы схватить человека, заколовшего Бивера Янси, и вздернуть его на месте. А возможно, и нескольких его друзей, в назидание остальным макаронникам. Толпа все приближалась и приближалась, пока между ней и ее вероятными жертвами осталось не более семидесяти пяти ярдов. Громкий рык вырвался из глоток наступавших. Неистовое, рвущееся на волю зло звучало в этом реве.

Какой-то пьяница пронзительно проорал грязное ругательство и нетрезво расхохотался. Люди у насыпи хранили молчание. И в этом молчании была мрачная и отчаянная решимость. Их единственное убежище сожгли прямо у них над головами, они были осаждены и окружены врагами, им некуда было бежать за спасением, даже если бы они захотели бежать. А раз так, они собирались драться. И были готовы обороняться тем оружием, какое имели.

Мужчина, который, казалось, был для остальных неким лидером, выступил на шаг вперед. В руке он сжимал допотопный капсюльный револьвер. Он вскинул руку и сквозь прицел следил за точкой между ним и надвигающейся толпой. Очевидно, он собирался выстрелить, когда первый из неприятелей пересечет воображаемую линию. Он щурился, старательно прицеливаясь, палец свободно скользил по спусковому механизму, но итальянец пока не стрелял.