28 июля

– Мама высекла меня, – проговорила Роузмари, – называла распутной девицей.

– Она была всегда слишком строга к тебе, – мужчина пожал плечами и поправил очки, – что-то они совсем притихли.

Стоило сказать об этом, как в гостиной раздался страшный грохот, и в коридор выбежал Эдвард. Роузмари выбежала к выходу из столовой и посмотрела на юношу.

Взгляд у него был сумасшедший, волосы стояли дыбом. Он тяжело дышал, растягивая ворот рубашки, словно ему не хватало воздуха и вдруг крикнул:

– Не женюсь я на мисс Стрикленд! Я другую люблю.

В этот момент все замерли. Даже стрелки у часов встали, замолчало тиканье.

Не дожидаясь ответа шокированной матери, Эдвард сорвался с места и убежал вверх по лестнице. Где-то наверху хлопнула дверь.

– Любит другую? – спросил словно сам у себя мистер Фергюсон.

– Любит, – ответил ему мистер Фёрт.

Все стояли в коридоре.

– Но кого? – спросила миссис Фергюсон.

– Это сможет сказать только он, – ответила мисс Фёрт.

Повисла тишина. Долгая, тяжёлая, неприятная тишина, которую каждый присутствующий хотел разрушить, но не мог на это решиться.

В конце концов, прислуге было поручено прибрать в гостиной. Им было необходимо собрать осколки вазы, вычистить ковёр, собрать обломки сломанного падением шкафа и держать язык за зубами, чтоб до семьи Стрикленд не дошли такие ужасные факты о семье Фергюсон.

Вечером к ужину должны были прийти гости. Стрикленд посещали их почти каждый вечер. Гостиная к тому моменту была приведена в идеальный порядок, поэтому миссис Фергюсон была полностью уверена в том, что её будущие родственники ничего не узнают о семейной ссоре.

После самого ужина мужчины начали вновь свой разговор, в котором Роуз мало что понимала. Миссис Стрикленд и миссис Фёрт играли в шахматы, миссис Фергюсон за ними наблюдала, читая книгу, а сама Роуз осталась вместе с Вайолет, Эдвардом и своей вышивкой.

– Вы все ещё не закончили ее, мисс Фёрт? – заговорила мисс Стрикленд.

– Да, шить удаётся только по вечерам, и, – Роуз вдруг укололась.

Она отдернула руку, и на кончике указательного пальца появилась маленькая капля крови.

– и поэтому я все ещё вынуждена заниматься именно ей, – договорила Роуз, словно ничего не было.

– Вам не больно, Роузмари? – спросил юноша.

– Было немного, но уже прошло.

– Вы так терпеливы, – ответил ей он, – Вы, похоже, очень смиренны к боли.

– Но это не значит, что я бы хотела постоянно колоться, – ответила Роуз.

– А вот я терпеть не могу боль! – вдруг воскликнула мисс Стрикленд. – Однажды я вышивала огромный пейзаж, такой, что длиной он был как мисс Фёрт, и так сильно укололась. Я думала, потеряю сознание. Матушка кое-как вернула меня в чувства!

В ответ они промолчали, обменявшись взглядами. Роуз продолжила вышивать, а Эдвард читал, иногда поднимая голову, читая вслух реплику героя и комментируя её. Что-то ему нравилось – он поддерживал героя, что-то – нет, и он высмеивал его слова и ругался. Роузмари слушала его, иногда отвечая на комментарии и смеясь. Вайолет сидела молча, наблюдая за ними и иногда все-таки пытаясь что-то сказать.

В конце концов, Эдвард заскучал и убрал книгу. Он тяжело вздохнул и посмотрел на Роуз странным тяжелым взглядом, потом перевёл взгляд на Вайолет, и заговорил.

– Поверьте мне, скоро будет война.

– Эти ужасные слова не кажутся правдивыми, кто посмеет бросить вызов Британской империи? – спросила Роузмари, заглядывая юноше в глаза.

– А возможно именно Британия бросит вызов, ослепленная собственным могуществом, – ответил он, – бросит вызов и потеряет все, что имела.

– Нет, я с Вами не соглашусь, – Роузмари выровняла спину, – эта империя никогда не будет разрушена! Даже если начнется война, даже если именно Британия бросит вызов, я уверена, она выйдет победительницей.

– Как скоро Вы предвещаете эту войну? – спросила Вайолет.

– Какой нынче год, дамы? – спросил Эдвард, откидываясь в кресле.

– Тысяча девятьсот девятый, – ответила Вайолет.

– Ну вот мы эту война застанем.

Слова мистера Фергюсона казались для Роузмари достаточно забавными, чтобы рассмеяться, но при этом они звучали так уверенно и так пугающе, что это не позволило ей даже растянуть губы в улыбке. Она просто сидела, не шелохнувшись, желая, чтобы вечер скорее закончился, и она смогла отправиться в свою спальню.

После этого разговора общение с Эдвардом потеряло прежнюю прелесть, и она пыталась проводить вечера занявшись вышивкой в одиночестве или же читая книги.

После приступа Роузмари в церкви было решено упразднить все платья с корсетом в ее гардеробе, ко всему сейчас активно развивалась совершенно другая мода, поэтому через пару дней после похорон миссис Барнетт, миссис Фёрт повела дочь в ателье и магазины мод. Для Роуз было куплено множество новых шляпок, лент и перчаток.

– Знаешь милая, кому ты должна сказать спасибо? – спросила миссис Фёрт, когда те выбирали платья.

– Кому же, матушка? – спросила Роузмари.

– Конечно же кутюрье по имени Поль Пуаре, – ответила ей мать, – он вывел из моды корсеты.

Девушка согласна кивнула, разглядывая выбор магазина.

– Есть события куда важнее, чем какие-то платья и корсеты, – вдруг заговорил продавец.

Обычный мужчина с сантиметровой лентой, висящей на шее, глаза которого горели какой-то идеей. Или так казалось Роуз из-за бликов его очков.

– Правда? – спросила миссис Фёрт. – Что для женщины может быть важнее?

– Боюсь, это важно не только для женщины, – ответил мужчина, – но и для всего человечества. А Вашей прелестной дочери я посоветовал бы вон то платье из атласа с шифоном, оно будет хорошо на ней смотреться.

– Вы разбудили во мне такой интерес, что я не могу говорить сейчас про платья, – ответила ему миссис Фёрт.

– Неужели Вы не слышали? – спросил с усмешкой продавец. – Сегодня пятнадцатое мая, а значит, что уже полтора месяца как в Белфасте строится Титаник! Вы слышали, что его сделают еще длиннее и роскошнее чем Олимпик?

– Ах, – женщина усмехнулась, – если Вы об этом, то мой муж только об этом и говорит с мужем моей кузины. Они с такими серьезными лицами садятся на диван, что ощущение, словно они обсуждают надвигающийся конец света. Что Вы говорили про платье?

Продавец был явно разочарован и продолжал обслуживать клиентов, не смотря на их предвзятое отношение к строящемуся короблю.

Помимо всего прочего миссис Фёрт даже позволила себе купить для дочери духи. И теперь Роуз в новом образе мало отличалась от прекрасных дам Лондона.

В доме была тишина. Роузмари была в своём новом платье цвета топленого молока и стояла у окна в своей комнате. За ее окном, небольшим, с белыми кружевными занавесками шумел будничный Лондон. За несколько дней присутствия в столице, Роуз заметила, как быстро и резко сократилось количество экипажей с лошадьми. По дорогам шли автомобили. Люди оборачивались на них, обсуждали их и поражались тому, что лошади больше не нужны.

Вдруг внизу заиграла музыка, и Роузмари решила спуститься в гостиную. Там перед отцом хвастался мистер Фергюсон, показывая граммофон.

– Смотри, какое прекрасное новое приобретение! – говорил он. – Музыка теперь в нашем доме будет всегда.

– Я видел, ты ещё что-то припас, – проговорил мистер Фёрт.

– Конечно, ещё кое-что есть! – мужчина сдерживал довольный смех, запуская руку во внутренний карман. – Это! Лампочка! Лондон активно будет освещаться с помощью электричества! Долой газовые лампы. Отличная новость, правда, Эбенейзер!

– Я видел, здания некоторые уже подключены к сети электроснабжения.

– Да, мы на очереди.

Лампочка. Роуз замерла в дверях комнаты, разглядывая прозрачную стеклянную грушу. Внутри неё были странные медные волоски.

Она бы так и стояла, но ее позвала мать. Женщины в это время сидели дальше в комнате. Миссис Фергюсон читала какой-то роман. На самом кончике ее носа были маленькие очки. Мисс Фёрт взялась за шитьё, а саму Роуз попросили сыграть что-нибудь ненавязчивое.