Флористка

Переезд в новый город, такой перспективный, но такой неродной, абсолютно чужой, если быть честнее, прошел вполне успешно. Или, точнее сказать, так, как происходят все переезды.

Я собрала в сумку самые необходимые вещи, надеясь недели через две наведаться домой, чтобы забрать вещи второй степени необходимости. Но и вещей первого типа оказалась так много, что я еле удерживала сумку в руках. Посмеивающийся надо мной папа сам носил ее до того момента, пока не пришел мой автобус. И ещё две минуты после того, как он пришел — мы прощались с мамой.

Мама… Она у меня вообще впечатлительная, и я ей под стать. Мы обнялись, и мама с влажными от слез глазами сказала, что будет очень-очень скучать и ждать моих приездов. Пообещала, что будет любить меня, даже если случится так, что у меня ничего не получится. Но тут же добавила, что у меня обязательно все будет хорошо, потому что она в меня верит.

Я, быстро хлопая глазами, чтобы не расплакаться, пробормотала, что они всегда могут приехать ко мне.

С отцом мы лишь поменялись рукопожатиями, и он заметил, чтобы я вела себя воспитанно и не забывала своих родных. Я заметила, что скорее забуду свое имя, чем их.

Потом автобус все же тронулся с места, и я поехала навстречу взрослой жизни.

Со своим вторым местом работы я попрощалась за день до этого момента. Первым местом работы был отряд, в котором я трудилась, когда мне было пятнадцать, но половину работы я провела дома, болея, поэтому она почти мне не запомнилась. Зато от работы в цветочном магазине воспоминаний оказалось куда больше: холод и полосатые кофты, цветы, за которыми требуется ухаживать, как за родными детьми, тяжелые коробки… А ещё людские лица, приветливо улыбающиеся или уверенно высказывающие свои недовольство. Парни, что покупают букеты своим девушкам. Дети, что покупают букеты своим матерям.

И Филипп.

Конечно, я не могла так просто забыть его. Его голос, чуть волнистые волосы, футболку с логотипом моей любимой группы, стрекозу в оранжевых цветах с первой встречи. И его улыбку, внимательный взгляд карих глаз, безвозмездную помощь и взаимные слова про переезд во второй.

Больше встреч у нас не было.

И я точно знала: больше встреч у нас не будет. Но, тем не менее, внимательно смотрела на улицу через прозрачное окно в свободное от букетов и ухаживаний за цветами время. Видела мало, с моим-то испорченным зрением, но точно знала: больше Филипп мимо не проходил.

И это хорошо. Если бы он вдруг прошел мимо, я бы, осмелев, бросилась на улицу, оставила за спиной не только цветочный магазин, но и все свои страхи с предрассудками. Сказала бы, что он ну очень сильно меня заинтересовал и что я готова встретится с ним ещё раз, даже без цветов. Меня не волновало бы, что сам Филипп встретиться со мной не хочет.

В это мгновение я была бы счастлива. А вот в минуты после этого… Но ведь даже видеть того, кто так сильно тебя взволновал, взволновал по вполне понятной причине — это уже радость.

Но я уезжала, в один из последних теплых дней августа. Уезжал он, и я не знала, когда. Может, он покинул город уже на следующий день после нашей последней встречи. Может, попрощается с ним лишь через год.

Нас разделяло расстояние. А также статус в обществе, личностные предпочтение и мировоззрение в целом. Пропасть между двумя обрывами. Чтобы построить мост, потребуется время, терпение и материал. У нас не было ничего. Да и не могло оно появиться.

Автобус увез меня на вокзал, откуда я, самостоятельно волоча сумку, добралась до недавно отстроенного общежития, предназначенного для таких, как я, приезжих студентов. Оно едва ли не излучало свежесть — его строили для проводимой в городе олимпиады в прошлом году, поэтому испортить общежитие ещё не успели.

Комнату мне определили на втором этаже, в самом конце коридора. Из нее вел балкон, с которого был отлично виден расположенный в студенческом городке парк. Он кольцом смыкался возле городка. С одной его стороны был вход, с другой начинался лес с расположенным в нем прудом, где частенько плавали уточки бело-коричневой расцветки. Позже я много раз ходила по этому парку — и в одиночестве, и когда занималась бегом, и с книгой.

Моей соседкой оказалась вполне приятная девушка. Ее звали Леной, и она училась на архитектора. Я мало что о ней знала: мы обе предпочитали молчать, не становились врагами, но и подругами зваться не могли. Отдельно друг от друга читали книги, в разное время уходили на автобусную остановку, чтобы доехать до университета. Иногда вместе пили чай, правда.

Однокурсники тоже вызвали доверие. От них, по крайней мере, не хотелось прятаться под столом… Я знала их по именам, с большинством из них здоровалась и сидела за одним столиком в столовой. Кто-то, как и я, жил в студенческом городке. Но большая часть все же с детства проживала здесь.

Как и в родной школе, королевой всея группы я, конечно, не стала. Держалась отдаленно. Если говорили со мной, говорила в ответ. Если молчали… Что ж, для меня начать разговор первой — это великий подвиг, на который я решалась только тогда, когда работала в цветочном магазине.

С первого дня учебы все закрутилось и завертелось, и стало уже не совсем до того, чтобы переживать о своей судьбинушке. Я привыкала к новым преподавателям и бесконечным лекциям, я училась писать по слову в секунду, чтобы законспектировать весь материал, но так и не овладела таким искусством. Или пока не овладела. Но я уже привыкала, что домой, вернее, в общежитие, всегда езжу с Катей, с которой вместе сижу на первой парте. Ну и даже не сильно удивлялась тому, что пара парней, несмотря на мою незавидную внешность и плохую коммуникабельность, все же решились со мной заговорить. Один из них, правда, оказался с коммуникабельностью ещё похуже моей, поэтому у нас все на том и закончилось. А другой был выше меня сантиметров на тридцать пять, и рядом с ним я смотрелась так, будто мне до сих пор десять. Это ужасно смутило меня, и разговор я избежала. Тот парень, похоже, обиделся, и больше ко мне не подходил.

Что и говорить? Я смирилась с тем, что автобусов здесь в двадцать раз больше, чем в моем родном городе, что вокруг дороги стоят стройным рядом ларьки, что дома здесь обычно выше девятиэтажных.

Я смирилась с тем, что моя прежняя комната пустует, что цветы на окне поливать не надо, что магазин маминой подруги во всех смыслах процветает без меня. Я видела это, когда через пару недель приехала в родной дом.

Сейчас я мирилась с тем, что заканчивается сентябрь, первый месяц моей новой жизни, и что на пальцах у меня образовались мозоли, и что за это время я прочитала только полторы книги, и те электронные. Зато мне не требовалось теперь сидеть в холоде и подрезать цветы, а после красоваться вечнозелеными пальцами, пахнущими травой. Но по-прежнему надо было много учиться и ходить с тяжелой сумкой — учебники нам выдали, и ещё как.

Была недофлористкой — а теперь, проучившись каких-то шесть лет, смогу звать себя юристом. Как же нескоро это будет…

Сегодня шел предпоследний день моего нового сентября, и я стояла на остановке, как обычно, вместе с Катей. Новый автобус появлялся каждую минуту… нет, каждые тридцать секунд, но каждый раз этот автобус оказывался не нашим. Или мы просто не знали, что на нем можно добраться до студенческого городка.

Погода стояла безмятежная, застывшая, будто янтарь, и весь мир казался мне застывшим. Я уж точно не надеялась ни на какое неожиданное событие.

Мы с Катей рассеянно вглядывались вдаль, а потом я услышала удивленное: «Валентина?», раздавшееся за несколько метров.

— Это тебя? — поинтересовалась Катя.

— Это меня? — догадалась я. И обернулась. Только тогда обернулась.

Тот, кто окликнул меня, почти приблизился.

В голове всплыл давний вопрос, который я задавала сама себе навечно утерянным летом.

Зачем он узнал свое имя? Зачем взамен назвал свое?

Чтобы после, когда мы встретимся в чужом городе, он смог меня окликнуть? Чтобы я удивленно распахнула глаза, взглянула на него, как на что-то нереальное, невозможное, но такое родное, хранящее в себе частичку лета и цветочного магазина, и прошептала, не веря своим глазам: «Филипп?».