Страница 8 из 15
А что нужно для того, чтобы житейский опыт стариков (не хотелось писать это слово, потому что оно очень и очень для меня размыто, лучше сказать «старших») дошел до следующих поколений в как можно более раннем возрасте? Вот тут-то и кроются практически неразрешимые проблемы. Надо, чтобы никто никуда не спешил (а в молодости мы всегда торопимся куда-то и зачем-то). Надо, чтобы люди разного возраста много общались (и неформально в том числе). А в наше время это тоже почти не реально. У каждого – свои интересы. У всех работа, учеба, личные драмы и бытовые проблемы. На простое человеческое общение времени не остается. Посмотрите по сторонам – каждую свободную минуту люди посвящают не общению друг с другом, а утыкаются в свои телефоны, ноутбуки и прочие гаджеты. А хотелось бы, чтобы между старшими и младшими происходили не просто беседы, а доверительные разговоры. При этом молодые должны понимать, не просто слышать, а ПОНИМАТЬ, что высказанные старшими мысли являются ни в коем случае не нравоучениями, а средствами достижения их (молодых) собственных целей с минимальными потерями и максимальным эффектом.
Молодым людям нужно читать правильные книги. Читать вообще полезно – и просто для удовольствия, и для профессионального роста, и для правильного понимания окружающего мира. К сожалению, правильного чтива еще никто не определил. Хотя мой сын Низам в последнее время частенько обращается ко мне с вопросом, что еще почитать. Но я затрудняюсь ответить на этот вопрос, хотя кое-что он с моей подачи перечитал и остался доволен. Все собирался составить список «полезных» книг, но, думал, что это для меня непосильно. Надо иметь за плечами значительно больший объем прочитанного. В общем, много чего надо. Но в итоге взял и составил. Свой. Об этом чуть позже. В принципе все же, наверно, ситуация с проблемой «отцов и детей» не безнадежная. Если из тысячи человек найдется хотя бы один, понявший реалии мироустройства в молодые годы, он может сделать очень много.
Я достаточно долго живу на свете, и в последние годы стал замечать, что некоторые мои взгляды, как и некоторые вкусовые пристрастия изменились на прямо противоположные. Так, если в детстве я не представлял, как можно есть жирное мясо, а тем более сало, и не любил черный хлеб и квашеную капусту, то теперь с удовольствием могу съесть кусочек сала с черным хлебом и закусить его капусткой, приправленной лучком и подсолнечным маслом. В молодости мне ничего не стоило умять половину бисквитного торта, а сейчас я на торты даже не смотрю.
Так и со взглядами. То, что раньше казалось важным или, например, недопустимым, сейчас может не иметь в моих глазах никакой ценности или значить очень мало. В основном это касается, конечно, многих формальностей и не затрагивает основных жизненных принципов. Например, в Осетии, где я вырос, существует множество нюансов застольного этикета. И до сих пор молодые люди (каким был когда-то и я) разбивают себе лбы, споря о том, что и как нужно делать за осетинским столом, а чего нельзя. И никто из них не задумывается, есть ли в этом здравый смысл. Я не хочу критиковать правила осетинского этикета, но иногда бездумное следование этим правилам доходит до абсурда.
Как-то я приехал в отпуск к матери во Владикавказ и в предпоследний день своего пребывания в Осетии поехал к родственникам жены в Алагир – городок, находящийся километрах в 35-40. До этого мне позвонили из Питера и попросили заехать к незнакомым мне людям, чей сын поступал в один из питерских вузов. Надо было взять у них какой-то крайне необходимый для поступления документ и привезти его с собой. Возвращаясь из Алагира, я заехал по дороге к родителям мальчика-абитуриента (они жили на краю городка). На мою беду оказалось, что у них застолье по поводу приезда одноклассника отца мальчика. Зная местные порядки, я хотел, не заходя в дом, взять нужные бумаги и ехать дальше, тем более, что только что сам поднялся из-за такого же стола. Но вместо того, чтобы просто отдать документ, мать мальчика меня привела к гостям. Я был усажен за стол, где абсолютно точно был лишним. Я тупо сидел в конце стола, ни с кем не общаясь. Все радовались встрече и славословили приехавшего гостя. Меня бесила вся обстановка. Меня ждали дома дела, но в то же время я понимал необходимость и важность срочной доставки документа мальчику в Питер: в конце концов, в какой-то степени решалась его дальнейшая судьба. Удивительно, но из всех присутствующих понимал это только я. Мне не хотелось и обижать хозяев, нарушая негласный этикет. В итоге я все же ушел оттуда с документом, потеряв часа полтора или два. Но тупость (другого слова не подберу) и формализм его родителей меня добили. Сказать, что я был зол – значит не сказать ничего. К счастью больше я этих людей никогда не видел. И даже сейчас не хочу.
Ну ладно, не буду уходить в негатив, потому что негатив деструктивен. Мне нравится в этом отношении позиция Матери Терезы. Она во всем искала хорошее, никогда не протестовала ни против чего. Если ее призывали выступать против войны или наркотиков, она отказывалась. Потому что любая борьба против чего бы там ни было несет в себе негатив. Вместо борьбы против войн и насилия она предлагала бороться за мир, или же призывала бороться за здоровье народа вместо борьбы против наркотиков. Потому что такая позиция позитивна.
Вернусь к кардинально изменившимся на протяжении жизни взглядам. Нередко перед человеком встает вопрос, а не поздно ли начинать какое-то дело? Сейчас я пришел к мнению, что любое дело начинать никогда не поздно, если ты сам для этого созрел. Я вспоминаю сказочника Павла Бажова, который начал писать и стал известным сказочником Бажовым в уже весьма солидном возрасте, лет, если не ошибаюсь, после пятидесяти. Или кардиохирурга из Нижнего Новгорода академика Бориса Алексеевича Королева, которого знал лично. Он начал заниматься кардиохирургией после 40 лет, но столь успешно, что стал одним из лидеров отечественной кардиохирургии. И потом, уже превратившись в одного из ее патриархов, сохранял неуемную энергию и определял развитие кардиохирургии в Нижнем Новгороде на долгие годы. В возрасте 85 лет он рано утром делал ежедневные пробежки, пешие или лыжные, а потом раньше всех приходил в свой центр, которым руководили уже его ученики, делал обход и к началу рабочего дня был в курсе всех событий. Быстро идя по коридору, он, шутя, мог дать пинка наклонившемуся завязать шнурки сотруднику. И никто никогда не обижался. Застав сотрудников после работы «за распитием спиртных напитков», не делал разноса, а мог молча налить себе полстакана, хлопнуть и уйти, предупредив, чтобы и другие закруглялись. Причем предпочитал, если имелась возможность, «бурого медведя», т.е. коньяк наполовину с шампанским. Я хочу сказать, что дело не совсем в возрасте. Дело в состоянии души и готовности начать новое дело.
Мне запомнился еще один дед, которого я несколько раз встречал в зале тяжелой атлетики Академии Физкультуры имени П. Ф. Лесгафта. Ему было 82 года, и он тренировался, чтобы выступать на чемпионате мира среди ветеранов. Но меня поразило не это. Он смотрел вперед, а не на возраст, и всегда видел дальнюю перспективу. Однажды он задал тренировавшему его Абсету вопрос, меня добивший: «Абсет Хакиевич, а какая у меня будет скорость рывка в 90 лет?».
Мне почему-то запомнилось, что Ю.Л. Шевченко полностью оставил Военно-медицинскую академию и, соответственно, нашу кафедру, когда мне было 46 лет. Самый расцвет для кардиохирурга. Но я не стал даже подавать документы на конкурс, хотя с формальной точки зрения был одним из трех главных претендентов (доктор наук, профессор с опытом работы, даже уже Лауреат Государственной премии РФ). Но, во-первых, сам Шевченко мне не предложил, а это был симптом. Во-вторых, втягиваться в борьбу, включая недружественные к Шевченко силы, у меня не было желания, хотя предложения включить такие рычаги были. Но самое главное – я решил, что мне это не нужно. Мне было очень хорошо психологически, я получал удовольствие от своей работы, хотел оперировать и писать книжки и не имел желания становиться начальником кафедры.