Мертвая зыбь

Материки ушли под воду, растаял Ледовитый океан, люди выжили лишь на островках далеко за полярным кругом и назвали себя гипербореями. Их жизнь тяжела и опасна: в их острова бьют цунами, в воздухе мало кислорода, у них умирают дети… Но за двести лет выживания люди научились объединяться, держаться друг за друга, жертвовать собой ради других.Февраль, месяц штормов, шквалов и снежных гроз. Спасательный катер тонет, не дойдя до цели - островка в архипелаге Шпицберген. В живых чудом остается только медэксперт экспедиции. Он один на холодном острове и надеется найти там людей, но находит только мертвецов, тайну смерти которых надо непременно узнать…

Ольга Денисова

____________________

***

***

***

Ольга Денисова

Мертвая зыбь

Мы забыли, бранясь и пируя,

Для чего мы на землю попали…

Ауне проснулась от поцелуя Олафа - и испугалась. Испугалась повторения того, что было ночью. Олаф прильнул к ее спине, провел губами по волосам, шершавыми пальцами сжал измученную, ноющую грудь. Нет, не сильно - нежно, хорошо. Дохнул в ухо неуверенным, дрогнувшим выдохом…

Оранжевое солнце, будто раздвинув мягкие губы полосатых туч на горизонте, пронзило пространство плотным пучком лучей, осветило замершую над брачным ложем статую Планеты. Долгий полярный день шел к концу, Ледовитый океан тяжело бил волнами в высокий берег, бирюзовое небо раскинулось над головой.

Тело замирало от страха перед новой болью, но Ауне повернула лицо к Олафу, приподнявшемуся на локте, и улыбнулась - наверное, получилось жалко, вымученно. Милый Олаф… Его взгляд, полный вожделения, был и умоляющим, и испуганным, и решительным - он не смел требовать, и не умел вызвать ответное желание, и сдержать своего не хотел. Он так долго ждал этого дня…

Ауне еле заметно кивнула, и счастье вытеснило страх перед болью.

- Оле, а если он умрет?

- Кто? - сонно спросил он.

- Наш малыш.

- Вероятность шестьдесят три с половиной процента, - пробормотал Олаф. - В нашем поколении.

Он учился на врача и был очень умным, не только отчаянным и сильным. Во всяком случае, Ауне так считала.

- Тебе его не жалко?

Олаф не ответил - вздохнул снисходительно.

Она еще не знала, смогла ли зачать, но мысль о смерти ребенка кольнула остро, до слез. Раньше это ее не трогало, она знала, что большинство ее детей умрет сразу после рождения, останутся те, кого выберет Планета, кто будет дышать воздухом сам. У ее матери в живых осталось трое детей из одиннадцати рожденных, у матери Олафа - двое из восьми.

В допотопные времена вулканы не выбрасывали в небо столько пепла и углекислоты и все дети рождались способными дышать - Ауне с тоской подумала о том, что до потопа ее нерожденный малыш выжил бы непременно. И устыдилась своих мыслей. Они гипербореи, потомки тех, кого выбрала сама Планета - гневная Планета, - кого она оставила в живых, когда суша опрокинулась в океаны: не сожгла лавой, не разбила чудовищными волнами, не отравила углекислотой, не засыпала пеплом…

Ауне посмотрела в лицо статуе: не только гневная и немилосердная, но и дающая, родящая…

- Пожалуйста, выбери нашего малыша, - шепнула Ауне одними губами. - Пожалуйста!

Задремавший было Олаф прыснул:

- Молишься Планете?

Ауне смутилась, а он высвободил руку из-под ее плеча, легко поднялся на ноги и развернул широкие плечи - должно быть, ему надоело валяться.

- Мы - гипербореи. Мы не должны просить.

- Почему? - спросила Ауне, испугавшись вдруг за него, за его дерзость и самоуверенность.

- Потому что Планета помогает сильным.

- Но ведь это от нас не зависит…

- Это не зависит от нас сегодня, сию минуту. А через триста лет дети не будут умирать. А может, даже раньше.

Благословенна теплая и солнечная гиперборейская весна, и благословенна Восточная Гиперборея, страна счастливых и сильных людей, что, подобно своим легендарным предшественникам, живут в труде и веселье, не зная раздоров и смуты.

Ауне казалось, что родила она легко, хотя солнце обошло по небу целый круг с той минуты, как она ощутила первую схватку.

Ребенка сразу унесли, не позволив ей и взглянуть на него, - она слышала только, что родился мальчик. И Ауне хотела бежать на берег океана, туда, где Планета сейчас решит, останется ли ее сын в живых. Пусть, пусть это обязанность отца. Она должна быть рядом с младенцем, помочь ему - хотя бы своим присутствием… Но врач долго накладывал швы, слишком долго… Наверное, нарочно.

Красное полуночное солнце замерло над океаном, у самой его кромки, разрисовало небо в сумасшедшие цвета, от ясной зелени до зловещего густого багрянца. Ауне нетвердо поднялась на ноги и, ступая узко и осторожно, направилась к берегу.

Она никого не встретила. И теперь все стало ясно, хотя бы потому, что не слышно было ни приветственных радостных криков, ни детского плача. Хотя бы потому, что ей не принесли младенца. Все было ясно, и тешиться надеждой Ауне не стала. Она всю зиму представляла себе этот страшный миг, просыпалась в холодном поту, прижимала к животу руки, гладила и ласкала неродившееся дитя, ужасаясь тому, что может его потерять. И теперь, когда это произошло, ощутила не острую боль, а тяжесть, придавившую ее к земле. Наверное, виной тому усталость?

Тишина и безветрие, полночное солнце и неподвижная Планета с гордо поднятой головой. Ауне посмотрела ей в лицо без осуждения и не сразу заметила сжавшегося, скорчившегося у ног статуи Олафа - маленького, уязвимого рядом с ее могуществом.

У него тряслись плечи. Ауне никогда не думала, что Олаф может плакать. Она опустилась возле него на колени и провела рукой по его спине - он всхлипнул и вскинул мокрое от слез лицо с опухшими губами.

- Это был мой сын… - выговорил он полушепотом.

Ауне не смогла улыбнуться, только погладила его снова - рука была деревянной, негнущейся, дрожащей - и сказала ломким, как сухая трава, голосом:

- У нас будут еще дети. Еще много детей.

____________________

В море соли и так до черта,

Морю не надо слез.

Ледяная вода оглушила, выбила из груди воздух, сжала горло спазмом - и кромешной тьмой сомкнулась над теменем. Мелькнула в голове трезвая, спокойная мысль: это смерть, довольно быстрая и не такая мучительная, какой стала бы со спасательным жилетом. Но Олаф не был бы гипербореем, если бы сдался сразу: рванулся вверх, поборол спазм, вдохнул судорожно мокрого соленого ветра - ледяного шквального ветра. Волна тяжело ударила в лицо на следующем вдохе - Олаф хлебнул, закашлялся, вдохнул снова. Молния осветила уходивший под воду нос катера в центре воронки…

Холод еще не стал болью, но жег пронзительно, и паника билась в голове так же, как со всех сторон беспорядочно бились волны шквала. Ветер рвал пену с воды и обдирал лицо, не давал дышать, к босым ногам подбиралась судорога, холодом сдавливало грудь. Олаф кашлял, отплевывался, фыркал и задирал голову, проваливался между волн, поплавком взлетал над океаном и снова оказывался с головой накрытым ледяной волной.

Молния ударила в воду почти одновременно с оглушительным треском грома, высветила в пелене тумана черные скалы Гагачьего острова по правую руку. Метров триста. Сколько у него времени? Минут пятнадцать. Может быть, двадцать, но не больше. Скалы. Даже если доплыть до берега, на него все равно не выбраться - разобьет. С северной стороны берег пологий - вытертый тяжелыми животами Больших волн Ледовитого океана. А может, и нет… Не успеть. Обогнуть остров - это километры.