Страница 2 из 43
— Стильно, — признал Грен и начал приводить себя в порядок.
Он вышел из ванной через полчаса. Он бы пробыл там и дольше, но привычка экономить воду была вбита в него с младенчества. Хотя так хотелось принять ванну…
Тут были ароматизированные пихтой, полынью, лавандой, мелиссой, лаймом, морскими водорослями и сандалом соли для ванн. Тут было упоительно ароматное мыло — желтые, коричневые, оранжевые куски неправильной формы. Тут был густой, легко пенящийся шампунь совершенно без запаха, и без запаха же оказался дезодорант. Тут были деревянные, покрытые лаком расчески, слабо пахнущие сосной, и прозрачная зубная паста с запахами меда, корицы, имбиря. Зубная щетка оказалась простой и примитивной, серые полотенца того же оттенка, что и простыни — огромными и толстыми, как ковры. Позолоченный маникюрный набор в кожаном футляре словно вышел из прошлого века, но им явно еще никто не пользовался.
В сером халате почти до полу, с расчесанными волосами, Грен вернулся в спальню и увидел, как солнечный луч бьет в зеркало, а его отражение играет на стенах, превращая их в драгоценность. Он подошел к окну, чтобы взглянуть на солнце, и зажмурился. Оно было таким ярким! Таким большим!
Грен никогда не был на Венере, но точно знал, что ни на одном из спутников, кроме, наверное, Луны, солнце не бывает таким сияющим, таким огромным и таким теплым. Значит, Венера? И что, вот так совпало, что он проснулся венерианским утром? Он покачал головой. Солнце выкатывалось на небосвод слишком стремительно для Венеры, и выкатывалось, как положено, вверх и вправо, а не влево, как было бы на Венере. Но это и не Марс. Далекое холодное марсианское солнце Грен помнил очень хорошо. И потом, эталонная освещенность в Альба-сити поддерживалась искусственно. А тут просто было солнце.
— Не понимаю, — признался Грен и застелил постель.
В гардеробной на полках стояли контейнеры, сплетенные из каких-то растительных полос, что-то вроде высушенных длинных листьев. Первым делом он надел трусы — черные облегающие шорты без этикетки и логотипа производителя. Вспомнил, что ни на одном флаконе и тюбике в ванной знаков производителя не было тоже. Только название, состав и инструкция по применению на старомодном английском языке. Постоял перед зеркалом, снова оценивая изменения тела. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь так выглядел. Словно за него взялся талантливый скульптор и стесал все лишнее, а потом загладил и отполировал, как мраморную статую, оставив необходимые детали и убрав все, что не вписывалось в замысел.
— Аллегория юности, — буркнул Грен. — Мне, кстати, почти тридцать.
Он надел свои старые серые брюки и новую синюю рубашку, какой у него раньше не было. Все собирался купить, но никак не доходили руки, да и денег было в обрез. Подпоясался черным ремнем, затянув его на три новых дырочки. Черные носки, легкие черные туфли. На неприметной полочке справа от зеркала обнаружилась коробочка, полная резинок и зажимов для волос. Грен собрал свою гриву в низкий хвост и вышел из комнаты в поисках ответов.
Лестница из неровных досок с извилистыми лакированными перилами вела в гостиную, но некоторое время Грен постоял на верхней площадке, оглядывая открывшееся пространство. Из пола, выложенного срезами бревен разного диаметра, словно вырастали мощные ошкуренные стволы. Их оплетали зеленые лианы — он узнал только плющ. Балки, похожие на те, что были в спальне, но гораздо более мощные, пересекали потолок. Часть стен была прозрачной, из стекла, и большие пласты солнечного света ложились на пол, заставляя древесину и лак светиться. Пахло деревом и древесным углем.
Он спустился вниз, оглядел комнату. Вот дверь — входная, похоже. Горящий камин и аккуратная поленница перед ним. Обтянутые кожей и покрытые грубыми покрывалами кресла и диван. Здоровенный плоский экран перед диваном. Столики между кресел. Вся мебель выполнена в том же стиле, что и мебель в спальне. И нигде ни души, но ощущается чье-то присутствие.
— Привет, — на всякий случай сказал Грен. Никто не отозвался.
Он сунулся в первую попавшуюся дверь и оцепенел. Кажется… Да нет, это бред. И все же…
Свой саксофон, самодовольно устроившийся в деревянной стойке, он узнал сразу. Он бы узнал его где угодно. Но два других — альт цвета меди и покрытый черным лаком баритон — были совершенно незнакомы. Как и рояль. Рояль оказался первым предметом с названием производителя, который он здесь увидел. Yamaxa. Кажется, до Катастрофы был такой производитель музыкальных инструментов.
Кроме саксофонов и частично белого, частично прозрачного рояля, в комнате были книжные полки, стол и кресло, два окна, кожаный табурет, древний ноутбук на столе. Грен заметил качественно замаскированные розетки, сообразил, что провода, похоже, спрятаны в стены.
Книги на полках оказались его собственной библиотекой. В старомодной, похожей на древний чемоданчик, коробке на столе лежали его партитуры. Во второй, поменьше — фотографии. Там нашлась даже та, разорванная и заново склеенная.
Грен все меньше понимал в происходящем. Интуиция требовала: «Изучай. Не ищи объяснений. Не ищи логики. Жди». Действительно, данных для анализа решительно не хватало, да Грен никогда и не был силен в анализе.
Ну, по крайней мере, ему здесь нравилось. И кто-то позаботился и о нем, и о его вещах. Разумеется, он их бросил. Невозможно взять с собой на тот свет что-то материальное. Но он не умер, и важные при жизни вещи тут, с ним. Значит, это точно не посмертье.
Он убрал фотографии на дальнюю полку, порылся в партитурах, достал одну, поискал ручку или карандаш. Нашел в ящике стола. Ручка оказалась чернильной, с позолоченным, а может, и золотым пером. Он перечитал запись, сделал пару исправлений и сел за рояль.
Рояль оказался электронным, но с таким хорошим звуком, какой редко встречается и у классических. Грен пробежался пальцами по клавишам, разминая руки, проиграл несколько арпеджио и решил, что попробует что-нибудь еще, но передумал. Кто-то же есть в этом доме.
Восемь спален на втором этаже были пусты и гораздо проще обставлены, чем та, в которой Грен проснулся. Проще были и ванные комнаты, числом три. Душевые кабинки и ванны, тонированные под дерево, ни полотнец, ни уходовой косметики. Простые двуспальные кровати с матрацами и сложенными в ногах одеялами, но без постельного белья. Ни зеркал, ни растений, ни ковров. Решетчатые дверцы пустых стенных шкафов, голые окна без занавесок. Грен выглянул в каждое окно и теперь имел представление о том, что окружает дом. Бассейн во дворе был — большой, без воды, выложенный синей плиткой. У забора росли какие-то невысокие хвойные деревца. Никаких цветов, только невысокая трава и разбегающиеся дорожки, выложенные мелкими камушками.
Шаги гулко отражались от стен и потолка. Грен взялся за ручку последней двери на втором этаже, повернул ее и вошел. Комната была зеркальной копией его спальни, и в постели, на яблочно-зеленых простынях, кто-то лежал. Грен подошел поближе.
Это была девушка. Длинные волнистые русые волосы разметались по подушкам, одеяло сползло до пояса, открывая грудь, круглое, почти детское лицо безмятежно. Грен заметил маленькое ушко, голубоватые вены на груди, перевел взгляд ниже и почувстовал, как к щекам приливает жар. Стараясь двигаться бесшумно, он повернулся и вышел. Ему было не по себе.
Он продолжил исследовать дом, стараясь не думать о круглой груди с аккуратными розово-коричневыми сосками. Это было все равно что не думать о белой обезьяне. Хотя казалось бы, что такого удивительного в женской груди? У него и самого раньше была такая. Он никогда не интересовался грудью слишком сильно. Озабоченность ровесников сиськами была ему мало понятна. Ну, может быть, лет в шестнадцать…
Но зрелище висело перед внутренним взором, наводя на мысли о том, какова эта грудь на ощупь и на вкус, и Грен вздохнул. Здоровье — это хорошо. А вот зацикленность на таких вещах мешает.