Страница 59 из 73
Я теряю дар речи, потому что... потому что, черт возьми, парень начинает вести нечестную игру, пытаясь ввести меня в заблуждение внезапным пробуждением совести. И я яростно настраиваю себя не верить Миднайту, но сердце предательски екает при виде грустных, светло-голубых глаз напротив.
— Не искушай меня подпортить твое смазливое лицо, — пытаюсь огрызнуться я, но выходит откровенно отвратительно.
— Мне жаль, что Ешэ погиб, — повторяет он, не сводя с меня впивающегося взгляда. — Однако... — Миднайт опирается ладонями о край дивана, наклоняясь к моему лицу. — Я не сожалею о жертве, которую принес мальчик. Я рад, что он убрал метку прежде, чем что-то убило его.
— Ты... — сквозь зубы шиплю я, ощутив внезапные слезы на глазах.
— Не сдерживайся, — настаивает Миднайт, пронизывая меня насквозь бездонными глазами. — Можешь ненавидеть меня, но я не изменю своего мнения. Все, что я хочу, это вернуть свою семью, Анна.
Я подаюсь вперед, чтобы схватить его за воротник и встряхнуть.
— Как ты можешь говорить так равнодушно? — рычу я с обжигающей злостью. — У Ешэ тоже могла быть семья!
Миднайт даже не пытается убрать от себя мои руки и сказать что-то в свое оправдание. Я хочу сделать ему больно. Мечтаю снять с его лица эту непроницаемую маску бесстрастия и увидеть то, что он испытывает на самом деле. Ведь должно же быть что-то за этим холодным взглядом... Должно быть...
— Я предпочту смотреть на боль других, чем буду страдать от собственной, — отчеканивает Миднайт. — Каждый бы сделал так. И ты не являешься исключением. Мы все, — он растягивает слова, добавляя своему голосу мрачности, — думаем лишь о том, как сделать свою жизнь менее паршивой.
Я влепляю ему пощечину, и его голова отходит в сторону.
— Не все такие конченые эгоисты, как ты, — процеживаю я, ощущая соленый вкус слез на своих пульсирующих губах. — Ешэ не был таким. Он знал, что за моей меткой кроется нечто более зловещее, но помог мне… нам. Потому что чувствовал, как сильно ты желаешь вернуть свою семью! — я толкаю Миднайта в грудь, и он плюхается на пол, по-прежнему не поднимания на меня взгляда. Я судорожно набираю в легкие воздух. — Потому что, черт подери, он видел, что я слишком сильно люблю свою гребаную жизнь!
Я сокрушенно роняю голову вниз и, не в силах сдерживать рыдания, скрываю лицо за ладонями. Меньше всего хочу, чтобы Миднайт знал, насколько сильно смерть Ешэ ранила меня, но ничего не могу с собой поделать. Слезы душат, и мне необходимо избавиться от них, чтобы стало легче. Эта боль вонзается в тело сотней ножей, нанося удары в одни и те же места снова и снова, проделывая огромные, зияющие дыры, которые никогда не перестанут кровоточить и не затянутся.
— Его убили не мы, Анна, — тишину и мои всхлипы обрывает обращение Миднайта. — Ешэ сделал выбор, зная, какие последствия ждут его.
Я вспоминаю слова мальчика, которые он сказал мне вечером перед ритуалом. Миднайт только что повторил их.
Отдельно принятое решение каждого из нас выпустило Тьму — так назвал это Ешэ. Какую опасность она скрывает? Что, если я не смогу контролировать эту силу?
Сейчас я не чувствую, как трансформируюсь в машину для безумств и убийств. Но возможно, это лишь потому, что вместе с ведьминскими силами сыворотка блокируют и Тьму. И как только закончится ее действие, я перестану быть собой, превратившись в кого-то, кто движим злом.
***
Я так голодна, что за пару минут уплетаю наиужаснейший омлет со спаржей и цветной капустой, представляя на его месте горячую пиццу с пятью видами сыра, беконом и куриной грудкой, рисую в воображении, как тает во рту пышное тесто. Я готова заплакать, потому что неописуемо скучаю по американской еде с кучей калорий.
Наш самолет пролетает над Тихим океаном, но моя душа уже в Дайморт-Бич. Я вспоминаю, как иногда по воскресеньям заходила в крохотную булочную двумя кварталами ниже моего дома, которая может составить достойную конкуренцию лучшим кондитерским Америки. Я занимала свой столик в дальнем углу у окна, чтобы перекусить отменной выпечкой: вкуснейшим в мире черничным пирогом, клубничным чизкейком и эксклюзивным десертом лично от владелицы булочной — шоколадными капкейками с нежнейшим кофейным кремом. Только ради того, чтобы снова попробовать эти кулинарные шедевры, стоит жить.
Но очень скоро я возвращаюсь в реальность, когда дожевываю омлет и тянусь к бокалу с «Амароне», спеша заглушить приторной сладостью пресное послевкусие спаржи. Я поднимаю взгляд от тарелки, которую еле опустошила, на Миднайта. Он кажется совершенно незаинтересованным в еде, задумчиво глядя в иллюминатор. Он вообще голоден? Я только сейчас понимаю, что за все время, что мы вместе (скитаемся по миру), ни разу не видела его за завтраком, или ужином. Отсутствие нужды в еде является одним из плюсов сущности фамильяра?
Я издаю вздох, но слишком громкий, потому что Миднайт обращает на меня внимание. Я тут же отворачиваюсь, уперев взгляд в потолок. Делаю небольшой глоток красного, сухого вина, и жидкость попадает не в то горло, поэтому я начинаю скрипуче кашлять. Смаргивая выступившие слезы, я ставлю бокал на сервировочный столик на колесиках и стучу себя кулаком по груди, пытаясь избавиться от сумасшедшей перхоты. Миднайт побегает ко мне и начинает хлопать по спине. И, черт бы все побрал, кашель моментально стихает. Дышать вновь становится легко.
— Спасибо, — мямлю я, стараясь не смотреть в глаза блондину.
Пару часов назад мы выпустили пар… ладно, я выпустила пар, накричав на Миднайта, и на душе уже не так паршиво. Но временное затишье (а оно определенно не будет длиться вечно) не значит, что я перестала злиться на него.
То, что Миднайт говорил о смерти Ешэ, было феноменально жестоким. И мне стоит акцентировать внимание именно на этом: его бессердечии и бесконечном эгоизме, вместо того, чтобы пытаться ухватиться взглядом за другую сторону медали и отыскать там причину моему снисходительному отношению к нему. Время остудило мой пыл, и я с тягостным ощущением в сердце понимаю, что хочу обличить хладнокровность Миднайта в сладкую ложь, которая бы утешила меня.
Правда в том, что я отказываюсь верить его равнодушие к гибели ребенка. Гореть мне вечно в аду за эти слова, но я думаю, что Миднайт гораздо лучше того, кем пытается казаться.
— Ты в порядке? — негромко спрашивает он, его ладонь по-прежнему мягко хлопает меня по спине.
— Да. Порядок, — я спешу отодвинуться от него в сторону.
Миднайт думает, что его прикосновение неприятно мне, хотя на самом деле я чувствую неловкость, и убирает руку.
— Я хочу, чтобы ты кое-что прочла, — внезапно заявляет он, приподнимаясь с дивана.
Мне становится любопытно, но внешне я стараюсь оставаться не тронутой заинтересованностью. Когда раздаются его плавные, отдаляющиеся шаги, поднимаю голову, чтобы понаблюдать, как Миднайт берет со спинки кресла свой пиджак и достает из внутреннего кармана книгу. Он возвращается ко мне и протягивает ее.
— Что это? — спрашиваю я, принимая в руки вещь в мягкой, потертой обложке из темно-коричневой кожи.
— Дневник Дианы Гарнер, — отвечает Миднайт, а затем дает пояснение на мой немой вопрос в глазах. — Я попросил об одолжении забрать его на некоторое время, и та семья из Иерусалима любезно согласилась.
Я окидываю его недоверчивым взглядом и принимаюсь разглядывать старую тетрадь, от которой веет тайнами чужой истории и прошлым. Я вдыхаю запах пожелтевших страниц, исписанных витиеватым, аккуратным почерком и отмечаю, что записи двухсотлетней давности находятся в превосходном состоянии, будто прошло несколько месяцев с момента их написания.
Поначалу я не уверена в том, что могу прочесть личный дневник своего предка. В смысле, кому бы понравилось, что копаются в его мыслях? Даже если с момента моей смерти пройдет два века, я бы не хотела, чтобы мой личный дневник был кем-либо прочтен.