Страница 6 из 38
…Покинув кабинет ошарашенного академика, молодая учёная спустилась на скоростном лифте на первый этаж, пересекла лёгкой уверенной походкой просторный холл, и вышла во мрак улицы. Было за полночь. Было тепло и безветренно. Здание Президиума Академии наук на Ленинском проспекте находилось на возвышенности, отчего здесь обычно бывает ветрено, но не сегодня… Такие ночи будто созданы для свиданий и романтических прогулок по ночной Москве… Но всё это скоро останется в прошлом, нынче на вес золото будут цениться крепкие стены и надёжные замки. Зоя огляделась: со всех сторон её окружали административные корпуса, это напоминало ей внутренний двор крепости. Но посетительница не хотела бы, чтобы надвигающиеся события застали её здесь, ибо крепости этой не суждено выдержать серьёзной осады. Её как магнитом тянуло обратно – туда, под землю, где их маленькой семье так комфортно жить и работать. «Да, но смогу ли я добраться теперь до своих? – на секунду Зоя даже растерялась от такой мысли, но тут же подбодрила себя фразой, которую с юности привыкла повторять в трудных ситуациях: «Ну, будь же мужиком!». Сверху на неё взирали циклопических размеров скульптуры, представляющие собой иллюстрации греческих мифов или символические изображения стихий. Тем не менее, огромные бронзовые боги смотрели на молодую женщину с опасливым почтением, так ей казалось, хотя по сравнению со всеми этими исполинами она выглядела букашкой. А выше скульптур, на крыше небоскрёба, светилась странная конструкция, о ней среди москвичей упорно ходят слухи, что это специальный генератор, установленный там по заказу спецслужб – на случай необходимости зомбировать население Москвы. Якобы странная инсталляция, которую в народе прозвали «золотые мозги», одновременно выполняет роль передающей антенны… Там же, на крыше, располагались огромные часы, стрелки которых показывали пять минут первого. Лишь очень немногим известно, и она в их числе, что для москвичей начинается не просто новый день, а новая эпоха… …Посетительница давно ушла, а академик всё не мог оторвать завороженного взгляда от оставленного ею на его столе бьющегося сердца. Оно лежало в пепельнице и мерно сокращалось. Прошло уже много часов, а сердце демонстрировало поразительную жизнеспособность. Даже цвет его мышечной ткани не начинал блекнуть, что указывало на абсолютное здоровье изъятого из тела органа. Неутомимый живой мотор напоминал вечный двигатель: присоедини его сейчас к венам и артериям, и оно уверенно погонит по ним кровь! «Но как такое возможно?!» – в сотый раз задавался вопросом учёный. Ему был известен лишь один пример похожей жизненной силы в природе. Медведи. Уникальная физиология этих зверей позволяет им без ущерба для здоровья впадать в спячку. И в этом много загадочного. Например, как медведям удаётся до шести месяцев в году проводить в полной неподвижности и возвращаться к полноценной жизни? Ведь во сне их дыхание замедляется до двух ударов в минуту. Температура сердца снижается на 10 процентов – у человека это привело бы к смерти от переохлаждения. Медведи регулярно теряют более половины своего жира – но мышечная ткань не страдает. Их сердце может делать паузы до 20 секунд, но кровь не сворачивается – а у человека остановка сердца всего на несколько секунд приведёт к закупорке сосудов. Но медвежьему сердцу всё нипочём. «А если это сердце обработано каким-то раствором на основе медвежьей желчи? – подумал учёный. Но сам же отверг такой вариант: Нет, она не посмела бы пойти со мной на такой трюк… Тогда в чём тут дело?».
Он с трудом поднял грузное тело с кресла и прошаркал на отёчных ногах к окну. Из-за мучительной бессонницы он часто задерживался службе почти до рассвета, и знал, как тягуче медленно тянуться ночные часы. В голову начинает лезть всякая мерзость…
В последнее время ему часто представлялось, какими будут его последние часы и минуты. Это было невыносимо! Он, который привык подчинять себе обстоятельства и людей, выстроивший себя нынешнего из ничего (!), уже видел себя беспомощно лежащим на смертном одре. Смятые простыни, нотариус, сиделка с судном, перекошенные лица домашних, и нетерпеливо предвкушающие делёж богатого наследства родственники, – во всей этой неприглядной картине, расчётливой суете вокруг его кровати виделось ему что-то глубоко унизительное. Для всех он уже надгробный памятник или банковский счёт, а не живой человек. В его видениях столпившиеся у постели люди жадно ждут от него последних распоряжений. А ещё особенных слов под запись, цитату для потомков, чего-то значительного, но услышат лишь слабый хрип немощного старика, да невнятно произнесённое, прерывающееся: «Переверните меня…Сил нет, так помирать…».
- Да-а… тяжко вздохнул академик, с таким дряхлым сердцем, какое бьётся сейчас в его груди, он уже покойник, и самое противное, что неприглядный финал может случиться в любую минуту и будет именно таким – отталкивающим и жалким…
Поэтому он так стал бояться ночевать дома. Здесь ему не так тоскливо. Лучше уж умереть на службе, словно командир на боевом коне… Вдали, за окном светились красиво очерченные голубовато-неоновым ореолом башни Сити. Некоторое время рано подряхлевший мужчина смотрел на них. Потом скользнул равнодушным взглядом по полкам с многочисленными призами. Тут были собраны самые престижные высшие научные награды мира – предел мечтаний любого исследователя; но ему что в них теперь проку? Три месяца назад он шумно отпраздновал пятидесятилетие. Как выдающегося учёного его чествовали политики высшего уровня. На юбилей съехались почётные гости со всего мира. Он много улыбался в те дни, старался выглядеть бодрячком, раздавал оптимистические интервью, но радости не испытывал. И никто из гостей даже не догадывался о том, что жить юбиляру осталось максимум полгода, и то если сильно повезёт, ведь именно столько ему дали врачи. И надежды нет. На самом деле его больное дряхлое сердце может остановиться в любой момент. Возможность операции на нём исключена из-за тяжелого диабета. Так что мирские почести перестали его радовать: что проку быть почётным профессором десяти крупнейших университетов и даже нобелевским лауреатом, если тебе уже куплен участок на кладбище и заказан надгробный памятник… Мужчина вернулся за стол и снова уставился на работающее сердце. По словам этой нахальной дамочки, уже прошло десять часов как его изъяли из тела, а оно сокращалось и сокращалось. Всем своим видом опровергая представления скептиков о пределе возможного. Он вспомнил последнее свидание с покойным отцом в больнице, когда он сжал руку отца и чувствовал, как замедляется и в конце концов замер его пульс. Его тут же увезли в реанимации, где отец умер через сутки. А ведь он так же до последнего цеплялся за жизнь, искал в его сыновьих глазах надежду… Внезапно обречённый академик ощутил, как с надеждой забилось в груди его собственное сердце, и задумался о том, о чём всегда высказывался с большим пренебрежением: «А может быть не так уж не правы древние китайцы, утверждающие, что пока сердце не покинет та самая загадочная сила, которую они называли «ци», – оно бессмертно». Никогда и никому маститый академик не признался бы в подобной крамоле, но как же она ласкала его собственное потрёпанное сердце! Он снял телефонную трубку и набрал номер:
- Да, это я, – усталый голос вдруг наполнялся силой. – Вот что, сегодня к десяти часам к вам подъедет наша «рэкетирша», так выдайте ей всё, что она просит… Да, я помню, что говорил, ну и что. Открылись новые обстоятельства, и я изменил решение. Так что пусть берёт всё, что ей необходимо для продолжения работы её лаборатории…
Глава 4
Следственный изолятор № 2, Города Москвы (Бутырская тюрьма)
Да, его не убили по дороге, но что ждёт его в ближайшие сутки-двое? Самому себе было стыдно признаться, но он нервничал. И чем ближе автозак приближался к конечному пункту маршрута, тем больше. Да что там говорить, обычное присутствие духа изменило ему! Впервые Стас усомнился сам в себе: а справиться ли? Даже на войне такого с ним не бывало. Впрочем, там ты примерно знаешь, чего следует ожидать и что следует делать. Тюремный мир – совсем другое. В нём царят свои жёсткие законы. Так что впереди его ожидает абсолютная неизвестность! Враждебная неизвестность… Отсюда мерзкое ощущение беспомощности, с которым трудно бороться. Чтобы конвоиры и попритихшие попутчики не заметили, что у него немного трясутся конечности, капитан сцепил руки в замок и скрестил ноги. И твердил про себя что справится. Во всяком случае он был готов максимально дорого продать свою жизнь и честь. А ведь в юности Стас часто имел дело с разного рода шпаной. Когда спустя несколько лет после гибели родителей родственники отца всё же забрали его из детского дома, он оказался чужаком в новом дворе и пришлось драками завоёвывать себе место под солнцем. Район был криминальный и слабаки в нём не выживали. Поэтому при первой возможности он записался в секцию бокса. Со временем появилась самоуверенность, даже нахальство. Стал частенько попадать в рискованные ситуации с хулиганьём, которые приходили на танцульки в городской парк на дискотеку. Тогда он был драчливым, лихим парнем, а ещё большим любителем женского пола, и его не однажды пытались поколотить из-за того, что он успешно уводил (а точнее увозил) за своём мотоцикле девок у местной шпаны. Самые красивые барышни доставались ему, и урок это страшно злило. Но у него оказался от природы резкий удар справа и неплохая реакция, так что ему долго всё сходило с рук. Но однажды, в классе в девятом, он всё же получил от более старших по возрасту блатных удар заточкой под сердце, отчего едва не умер в реанимации. Не сказать, чтобы с тех пор он остепенился, однако ж стал осмотрительней. Поумнел, наверное. Что же касается навыков общения с этой специфической публикой, то когда-то они у него несомненно были. Но с тех пор Стас их порядком подрастерял. Служба в полиции тут мало что дала, скорее всё сильно осложнила... …Вот открылась дверь, и Легат вошел в небольшое полутемное помещение, наполненное полуголыми людьми (из-за духотищи находиться в камере в одежде было невыносимо). С двух сторон шли переполненные людьми «насесты» трехъярусных нар. Стандартная «хата», забитая в нарушении всех положенных норм сидельцами. Бледными до синевы из-за отсутствия солнца и худыми от плохого питания, обозлёнными из-за тесноты и скуки… Новичка встретили буравящие взгляды десятков пар глаз. Его появления ждали. Тюремная жизнь небогата на развлечения, а тут такое неординарное событие – мента сажают в общую камеру! Всё равно, что отдать бычка на растерзания в клетку с хищниками. Стас поздоровался сразу со всеми, как велит тюремный закон. Но без особых эмоций, скупо. В ответ тишина. Секунд через десять среди недоброго молчания сбоку, со стороны парашы раздалось радостное восклицание высоковатым, почти женским голосом.