Страница 10 из 56
-- С оружием? -- теряя надежду и теряя твердость в голосе, спросила Ирина.
-- Не-е, на малолетке с оружием нельзя. Ракетницы у них. Как чего заметит, вверх палит... А знаешь, как сигнализация, что по забору идет, называется?
-- Не-ет, -- протянула Ирина, ошеломленная новостями и уже и забывшая, была ли у нее вообще надежда.
-- "Ночь-двенадцать". Красиво? Ночь и еще к тому же -- двенадцать. Не страшно?.. Не-е, глухой номер, -- подвела итог Ольга. -- Лучше трудись ударно, послушной дурочкой прикидывайся -- и по одной трети срока выйдешь. Успокоилась? -- вновь по-матерински обняла Ирину.
-- Но тогда... тогда... она убьет меня...
-- Кто -- убьет? -- не поняла Ольга.
-- Та, что проткнула Мурку...
Надежда растаяла дымом. Остались тьма ночи, боль в сердце, страх и уже не семь, а шесть с половиной суток сидения в спасительной камере.
-- Да не волнуйся ты! Следователь убийцу найдет. По "мокрому" делу всегда шустро ищут... А с чего ты взяла, что она тебя хотела убить, а не Мурку? -- Явно повернулась к Ирине боком Ольга. Словно в глаза хотела заглянуть, а может, и заглянула, увидела что-то своими кошачье-зелеными глазами, потому что вздрогнула Ирина.
-- Не веришь? А я точно знаю, что меня... Она уже на меня плиту сбрасывала и в пролет толкнула.
-- Да кому ты здесь нужна?! -- удивилась Ольга.
-- А кому я была нужна там, на воле? -- кивнула она на звезду в оконце. -- За что меня посадили? Ведь я не била витрины в том магазине, я не крала. В тот вечер я одна дома сидела. Мама -- на работе...
Ольгина рука скользнула с Ириного плеча.
-- Так ты магазин на уши не ставила?
-- Не-ет, -- покачала она во тьме головой. -- Я вообще ничего не понимаю... За что меня? Я никому никогда никакого зла...
Ольга вскочила, прошлась к двери, вслушалась в ее холодное, стальное молчание, вернулась к Ирине, снова села рядом. Она и верила, и не верила. В колонии ходили байки и покруче, но мало кто отнекивался от своих преступлений. Наоборот, еще и приукрашивали, чтобы выглядеть в глазах других побывалистей и поблатнее.
-- Хочешь сказать, что тебя подставили? -- попыталась она поразмышлять за Ирину. -- А кто?.. У тебя враги были?
-- Нет, -- так твердо ответила Ирина, что Ольга ей все-таки не поверила.
-- Так не бывает.
-- Но я, правда, никогда никого не обижала...
-- Ладно, -- помолчав, решила примерять к Ирине что-то свое, из прошлого, Ольга: -- А лучшая подруга у тебя есть?
Ирина удивленно дернула головой. Слишком резким был переход от темы к теме.
-- Вообще-то, есть... С моей улицы, -- вспомнила она одноклассницу Валю-Валентину, с которой она в последние год-два проводила побольше времени, чем с мамой: то в школе за одной партой, то в клубе на секции бальных танцев, то в городе просто так. -- Ну и что?
-- А ей ты не могла на кого-нибудь... ну, обиду высказать? Поугрожать чем?
-- Поугрожать? -- врастяжку произнесла Ирина, и что-то вспышкой осветило камеру.
Нет, в сыром, бетонном склепе было все так же темно, но часть этой тьмы, маленькая часть в голове испуганной, отчаявшейся, обреченной девчонки на долю секунды осветило воспоминанием. Странно, но даже оно, вроде бы помогающее что-то понять, не принесло облегчения, а, наоборот, еще сильнее сдавило сердце.
-- Ну что: было? -- Ольга не могла видеть этой вспышки, но женским чутьем ощутила что-то. -- Догадываешься?
-- Я не знаю. Не знаю, -- она в волнении потерла повлажневшими ладонями друг о дружку. -- Может, что-то и было, но я не могу так сказать, что это именно оно. Понимаешь, меня мама приучила: пока точно не знаешь, не говори. Ведь так можно человека оболгать...
-- Ну ты точно ненормальная! -- вскочила Ольга. -- С тобой если долго сидеть, то у самой крыша поедет! -- И, шумно пристроившись на своем лежаке, подытожила: -- Давай спать. Завтра, как умоюсь, будешь еще раз меня красить... Я вертухая еще разок за червонец к Артюховой сгоняю... Э-эх, на свадьбу бы так намазюкаться!
Ирина ничего не ответила. Она была далеко-далеко от камеры. Она, кажется, что-то начинала понимать.
10
Если бы люди могли читать мысли друг друга, то они бы вообще не думали. Но люди на такое не способны, и потому следователь с удовольствием, скривившем его краснощекое холеное лицо, думал о будущем свидании с Артюховой, на которое та согласилась как-то сразу, то ли с испуга, то ли оттого, что не было в колонии охотников за такими аппетитными дамами. А стоящая напротив него худющая Спицына решила, что улыбка адресована ей и что за этой улыбкой скрывается осведомленность следователя о ее тайнах, и оттого с ужасом ждала вопросов. А следователь не знал, что она ждет вопроса, и брякнул первое, что взбрело в голову:
-- Не спится Спице.
В ответ она нервно моргнула и крепче сжала рот, возле углов которого еще четче проступили глубокие, совсем не девичьи морщины.
-- Спица боится, -- продолжал подбирать рифму к ее кличке следователь. -- Спице б в больницу, чтоб подлечиться и чтобы не злиться. А Спица... -- И вдруг вскочил со стула, обошел остолбеневшую девушку, подержался за ручку двери кабинета, рванул ее на себя, убедился, что в коридоре никого нет, и, затворив ее, спросил Спицыну в спину: -- Сама признаешься или предъявить улики?
Не оборачиваясь, девушка выдавила из горла хрип:
-- Ках-х-хкие улики?
Следователь вернулся на свое место, сел на жесткий стул, осмотрел пустые стены кабинета маленького подполковника, помнача колонии по режиму, и подумал, что кабинет очень похож на своего хозяина: такой же мрачный и холодный.
-- Ножницы, -- наклонившись вперед, оперся следователь о стол локтями. -- Портняжные ножницы, которые числились по матимуществу твоей бригады...
-- Я ничего не знаю, -- отерла она пот с виска, и рукав фуфайки, чуть съехав вниз, открыл татуировку на запястье -- оскал тигра.
"Крутая хулиганка", -- сам себе мысленно объяснил символ следователь и почему-то подумал, что они одного роста, но он все же помощнее. Встречались всякие подследственные. С одной как-то пришлось борцовскую схватку минут на пять выдержать, пока он скрутил ей руки.
-- Не об ножницы ли порезалась? -- упрямо смотрел он на перебинтованную кисть девушки, которую она, хоть и старалась, а скрыть за себя полностью не смогла.
-- Что вы, гражданин начальник?! -- неожиданно стала мягкой Спицына. -- Это я на работе об гвоздь ободрала. Есть свидетели.
-- У меня тоже есть, -- нараспев произнес следователь, нутром почувствовавший, что Спицына при всей своей крутости на драку здесь вряд ли решится. -- Ты грозилась убить воспитанницу Исакевич?
-- Я?.. Ну-у-у... Если вам стуканули... Так я ж не вправду, а как бы на словах...
-- Но грозилась?
Спицына мрачно прожевала ответ.
-- В ночь убийства тебя видели в спальном помещении второго отряда. Что ты там делала?
Это уже было серьезно. Спицына твердо считала, что в колонии ее все пацанки боятся, и то, что кто-то из них не испугался, заложив ее, расстроило донельзя. Она отвернулась к окну, за которым шел нудный, как жизнь в колонии, дождь, а следователь подумал, что Спицыну потрясла его осведомленность.
-- Кололась? -- спросил он, не ожидая никакого ответа.
-- Кололась, -- так спокойно ответила Спицына, что теперь уже удивился следователь.
-- А потом, после кайфа? -- сверлил он ее взглядом.
-- Спать пошла, -- безразлично ответила Спицына.
-- И по пути... -- умышленно оборвал следователь фразу.
-- Разрешите идти, гражданин начальник? -- вдруг попросила она. -- У меня понос. Могу прямо на пол навалить.
Следователь ошеломленно поморгал и не менее неожиданно, чем Спицына, сказал:
-- А я вас и не держу. И так все ясно.
Нижней губкой Спицына куснула реденький черный усик, повернулась и качающейся матросской походкой выплыла из кабинета.
Следователь посмотрел на ее тощий зад, вокруг которого балахоном раскачивалась засаленная джинсовая юбка, и ему захотелось еще быстрее встретиться с Артюховой.