Страница 2 из 12
Какие-нибудь Сидоровы обязательно становились Сидорини. Придумывали себе новые фамилии типа Манжелли, Келанс, Флорено, Польди, Бартар, Эсве, Буше и так далее. Настоящих иностранцев тоже хватало. Женились, оставались в России, давали потомство. Тут тебе и Кисс, и Лапиадо, и Труцци, и Чинизелли со всеми остальными. Итальянцев было пруд пруди в России. Отсюда и мы, Сарелли-итальянцы, правда, доморощенные…»
Сашку Сарелли в училище тоже пытались как-то обозвать. То он был Челентано, то Марчелло, то Мастроянни. Но как-то не прижилось. Его собственная экзотическая фамилия уже сама была красивым прозвищем. Так всё и осталось без изменений.
Никонов сидел в машине и вдруг решил, что никуда больше не поедет. «Не хочу! Надо будет, работа сама меня найдёт. Устал…» Он расслабился, откупорил купленную бутылку, сделал шипящий глоток. Газ приятно защекотал ноздри. У «Белорусской» толкался народ. Вокзал!.. Людям везёт – по поездам и в дорогу… Защемило… Сейчас бы к окну и смотреть, смотреть, как меняются пейзажи!.. Ирка обычно спрашивала, когда он уходил из купе в вагонный коридор: «Опять телевизор смотреть?» Сколько он насмотрелся за свою жизнь в этот «телевизор»…
Никонов отпил очередной глоток. Огляделся, словно видел это место впервые. Здесь столько хожено-перехожено, прожито-пережито!..
На четыре года он тогда стал москвичом, пока учился в Государственном училище циркового и эстрадного искусства. Гордился этим несказанно! Отсюда на восемьдесят втором автобусе до училища минут десять. Пешком, дворами – немногим больше… Студенчество, общага на Расковой, пацаны…
Ещё один его друг, Витька Ангарский, в цирковое училище поступил тоже без проблем. С первого тура на экзаменах стало ясно – быть ему студентом ГУЦЭИ. Подготовка профессиональная. С детства – в цирке. Можно было и не поступать – родители цирковые. Но нужен был диплом и среднее образование. «Без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек!» – так любил говаривать Витькин отец, первоклассный эквилибрист в групповом номере.
Не мудрствуя лукаво, в студенческих кругах его тут же стали звать Ангара. И первым это сделал он, Володька Никонов,– его друг и партнёр. Будучи студентами, они частенько «халтурили» на каких-нибудь концертах, работали силовую пару. Вовка нижним, Витька на руках вверху. К скудной стипендии приработок был…
«Ангарой» он стал в момент. Оно и понятно! Витька не сопротивлялся. А что – звучно, не обидно. Корни фамилии наверняка шли от названия этой могучей реки. Он ерепенился только, если слышал в свой адрес – «Вангара». Это была фамилия одиозной и единственной в нашем цирке женщины – силового жонглёра. Тут уж Витька спуску обидчикам не давал…
Потом к их троице присоединился «Шах». Владислав Шацкий…
В ГУЦЭИ тот появился неожиданно, по мнению большинства – случайно. Все ждали, когда пройдёт эта мимолётная блажь и он заберёт свои манатки назад к папе с мамой. Шли месяц за месяцем, а он и не думал освобождать место на репетиционном манеже. Мало того, репетировал с какой-то остервенелой жадностью и целеустремлённостью. Так припадает к источнику уставший путник, не пивший много дней…
Единственный сын работника Торгпредства и учительницы музыки какое-то время был белой вороной среди своих сокурсников, пока к нему не привыкли.
Жили они в центре Москвы в старом доме на улице Марии Ермоловой в четырёхкомнатной квартире с высокими потолками. Там же проживала и его бабушка Роза Марковна. Все, кто потом приходили сюда в гости, отмечали достаток, чистоту, порядок, уют и какой-то церемониальный покой, соблюдавшийся бабушкой незаметно, но неукоснительно. Отец был в постоянных заграничных командировках. Мать, как верный Санчо Панса, была при нём. Воспитывала подрастающего Шацкого в основном бабушка, некогда преподаватель французского языка Московского университета. С раннего детства Влад играл на фортепьяно, свободно говорил на английском и французском, чем наповал сражал своих сверстников. Ему бы быть по всем приметам дипломатом или известным музыкантом. Ан нет! Он связал свою судьбу с цирком хоть и случайно, но всерьёз и надолго. Дело обстояло так. Когда однажды на семейном совете встал вопрос о его будущем, энергичный и подвижный, как ртуть, Шацкий с порога отверг все навязчивые и предсказуемые предложения родителей. На вопрос, чего же он хочет, юный отрок пожал плечами. Родителей и бабушку тревожила компания подросших пацанов, собиравшихся во дворах, куда с невероятной силой тянуло ещё сопливого Влада. То он придёт с подбитым глазом, то от него вдруг пахнёт табачным дымом. По мнению родных, он катился по наклонной в пропасть. Семья пребывала в унынии и отчаянии!..
Цирк располагался рядом, внизу, у рынка. Как-то сидя на представлении, бабушка обронила в сердцах: «Будешь продолжать так себя вести, отдадим в цирк!» Сказано было вскользь, но идея засела в мозгу Влада – словно кто-то шепнул ему: «Это твоё!» Через месяц, после долгих уговоров и слёз, отец привёз-таки его на экзамены в цирковое училище. Влада неожиданно приняли в младшую группу. Стала бабушка ежедневно возить внука на пятую улицу Ямского поля в круглый дом под номером двадцать четыре, пока внук не стал это делать самостоятельно, быстро повзрослев.
Кто-то однажды назвал его Шахом. Так и стали его звать с училищных времён. Когда Шацкий окончил восьмой класс, все они и встретились на одном курсе… Выпускались тоже вместе. Каждый со своим номером. Влад Шацкий – эквилибрист на катушках. Сашка Сарелли – соло-жонглёр. Витька Ангарский – эквилибрист на пьедестале, блистательный стоечник, которого тут же взяли на программу в Старый цирк. Володька Никонов – руководитель группового номера акробатов-вольтижёров…
Дальнейшая судьба связала их на всю оставшуюся жизнь, хоть и работали они в разных городах необъятного тогда Союза. Друзья частенько упрашивали Главк соединить их в одной программе. И тогда, как в том анекдоте: «На третий день в город N въехал поручик Ржевский, и тут такое началось!..»
Лидером и заводилой всегда был Влад Шацкий. Черноволосый красавец с холёными усиками и загадочной полуулыбкой голливудского киногероя. С выразительными, чуть навыкате, глазами-маслинами, полыхающими каким-то завораживающим огнём. На этот огонь бабы летели, как мотыльки на пламень свечи. В этом пожаре погибла не одна крылатая красавица-однодневка… Хорошо сложён, обходителен, эрудирован – идеальный образчик классического сердцееда. Однажды какая-та пассия с восторгом и придыханием обронила: «Он такой сладкий! Мм-м!.. Как мармелад!..» Шурка Сарелли тут же переделал: «Мармевлад». Так и осталось…
Сладкий Влад через какое-то время встретил свою Аллу. Девочка семитских кровей, черноволосая, улыбчивая красавица, лёгкая, как баттерфляй, заботливая, хозяйственная, компанейская, она охомутала Влада в несколько месяцев. Он вдруг остепенился и оказался первым из них по-настоящему женатым человеком. Она стала ассистенткой в его номере… Теперь у них двое дочерей. У одной из них уже маленькая дочурка. Шацкий – дед! Хм… Вот жизнь! Пролетела, как метеорит в августовском небе ночью…
Сколько его помнили, Шацкий постоянно учился. И это невзирая на то, что он был отцом двух очаровательных близняшек, которые катались на нём, как на цирковом пони. То он ломал извилины в Высшей партийной школе – было такое в прошлой жизни. То окончил курсы инспекторов манежа и стал носить фрак. То ходил на какие-то бухгалтерские курсы на стороне, чтобы разбираться в финансовых хитросплетениях цирковой системы. Когда он успевал готовиться к сессиям и экзаменам в этом цирковом круговороте ежедневных выступлений, репетиций, молодых загулов и всевозможных конкурсов, никто понять не мог. Не успели моргнуть глазом, как тот окончил ГИТИС с «красным дипломом» и стал иметь ещё и профессию режиссёра. Ставил тематические цирковые спектакли к разным датам, детские новогодние представления-сказки. Делал он это талантливо, легко и с удовольствием.
Шацкий был прирождённым лидером. Люди к нему тянулись, полностью доверяли. Много позже, уже в зрелом возрасте, он понял, что его век эквилибриста на катушках подходит к концу, а профессия режиссёра цирка весьма эфемерна – нужно иметь ещё что-то, чтобы выживать. Он снова оказался в родных стенах альма-матер, но уже на продюсерском факультете. Самое смешное, что в это же время на параллельных факультетах учились и его подросшие дочери. При случайной встрече с ними где-нибудь на лестничных маршах этого старинного учебного заведения великовозрастный студент-отец неизменно прикладывал палец к губам и нарочито строго грозил им пальцем. Дочери прыскали от пикантной ситуации и жестом клялись: «Папочка! Мы – могила!..»