Очко

Юноша, представьте себе, прочитал за этот период множество книг. Подучился, стал более образован. Даже говорить начал по-другому. И что только делает с человеком знание... Теперь он уже верил, что научиться можно всему. Возможно, я преувеличиваю. Или он сам...

- Почему бы и нет? - проговорил мой собеседник таким тоном, словно сам хотел себя убедить. - Научиться можно. Человек может научиться всему. Только изменит ли это человеке? - добавил он вдруг.

- Сложный вопрос. В это время собирали команду для матча с англичанами. Состав у них подобрался исключительно сильный. Должен был бежать экс-чемпион Европы, с ним нынешний вице-чемпион. Ну и наши двое. Тренер, посоветовавшись с капитаном, решил; "Карман будет в самый раз. Не звезда, но одно точно - не подведет. Если и выдохнется, доползет на четвереньках". "Он нездоров", - возразил наш чемпион на длинных дистанциях Хмелинский, недолюбливавший Кармана именно за его механическую выносливость. Впрочем, он вообще ко всем более слабым относился с пренебрежением.

"Кого же ты предложишь? У этого травма. Тот хорош, но молод, ему не хватает опыта. Ну?" - "Карман болеет. Может сойти с дистанции. Такое уже бывало", не сдавался Хмелинский. "Раз или два, - защищался тренер. - И то во второстепенных матчах. А тут важно каждое очко. Каждое. - И внезапно спросил: - А ты, Хмель, не подведешь?" Парень смутился. "Ну видишь. Вот о себе и думай. Он бежит за очком. За одним-единственным".

Словом, тренер остановил свой выбор на Кармане, Разумеется, об экспериментах он не подозревал, Курс подходил к концу, но еще не был закончен. Профессор категорически возражал против каких бы то ни было стартов. Карман был в бешенстве.

- Я его понимаю.

- Я тем более. Ведь прежде чем пойти в журналистику, тоже пробовал бегать. Правда, на средних дистанциях. Не получилось, но его-то я понимаю. Столько мучиться, через столько пройти, и тут такая возможность. Гвоздь сезона: самый главный матч, самая престижная дистанция. И Профессор в конце концов сжалился.

Карман прибыл на сборы буквально в последний день. Остальные были там неделю или даже больше. Врач осмотрел его, покивал головой. "Сердце у тебя, братец, неплохое. В этом твоя сила". Карман только усмехнулся. Пережитое еще не изгладилось из его памяти.

"Об окончании курса не могло быть и речи, - рассказывал он потом, когда мы уже познакомились и подружились. - Из лагеря меня бы не выпустили ни на шаг. И я очень боялся разоблачения: вдруг все каким-то образом выплывет. Притворялся, что тренируюсь. Но тут же сходил с дорожки, делая вид, что у меня судорога или еще что-нибудь. Даже тренер, хотя и обрадовался сначала моему появлению, стал подумывать о замене, только было уже поздно. Все, поезд ушел..." Он не любил вспоминать об этом матче.

- Почему? Ведь все получилось.

- Получилось? А что вы об этом знаете? Когда их привезли на бушующий стадион, оказалось, что именно "десятка" решает исход матча. Карман смешался, ходил как во сне. Тренер отвел его в сторону. Уже начали подготавливать старт, был короткий перерыв. Стадион притих, будто речь шла о судьбах всего мира. Приближался вечер. Тренер отвел его в сторону вместе с Хмелинским.

Он сказал: "Никакого риска, ребята, рисковать не имеем права. О победе не мечтайте. Ты, Карман, от старта до финиша идешь за одним очком. Идешь ровным шагом от начала и до конца. Пусть ничто тебя не касается. Как всегда, шансов у тебя нет. Ни единого шанса. Ты бежишь за очком. Только выдержи, обязан дойти хотя бы на четвереньках". Карман молча кивнул. Вы помните этот жест? Его худое лицо словно ныряло между смешными, маленькими плечами,

"Ты же, - повернулся тренер к Хмелинскому, - сделай все, чтобы разделить англичан. Я прошу от тебя только этого. Тогда поражение будет почетным. А если вдруг... Нет, нет, - тренер словно испугался собственной мысли, - у тебя нет финиша, Хмелинский. Вот так. Конечно, если бы твой партнер всю дистанцию подтягивал группу, форсировал темп... Да, но Карман не вытянет". - "Может, стоит попробовать?" - вмешался Хмелинский, с легким презрением посмотрев на напарника, "С вызывающим презрением", по словам Кармана.

"Нет, - быстро сказал тренер, - исключено. Его очко тоже важно. Еще как важно! Иди, Карман, до конца. Если Хмелинский, дай бог, разделит англичан, заработаем четыре очка. Разгрома не будет, честь спасена. А если ты, Хмелинский, сойдешь с дистанции... Нет, не рискуй. Разве что у тебя в последний момент получится. Но не советую. Запрещаю", - заключил тренер.

Карман уже немного опомнился. И впервые с иронией, хотя и не имел пока на нее никакого права, посмотрел на своего тренера. "Только в этот момент понял, какое это ничтожество", - так он рассказывал мне потом.

Когда тренер отошел, Хмелинский дружески похлопал Кармана по плечу и шепнул: "Не слушай старого. Чувствую большую силу в ногах. Выиграю. Только подтяни темп на первых трех тысячах. Тяни, сколько сможешь. Сделаешь?" Для Кармана это было словно вода на мельницу.

Профессор запретил ему вырываться вперед. Все должно было выглядеть нормально. Только на финише Карман якобы неимоверным усилием оторвался бы от остальных и ринулся на ленточку. Последние пятьдесят Метров - вот была его роль. И он ничего не ответил, просто кивнул. Хмелинский вновь похлопал Кармана по плечу. Раньше он так никогда не делал, и тому стало приятно.

Он еще не победил, но уже почувствовал свою значимость. Интересно, как бы он бежал, окажись все эти ученые штучки обыкновенной липой?

- Откуда вы знаете - может, отчасти и были. Может, помогли таланту...

- Таланта у него не было ни на грош, готов в этом поклясться. В беге я разбираюсь, сам недавно бегал, Потому и работаю спортивным обозревателем, что там мне не повезло. Как и ему. Да вы наверняка знаете, что сделал этот безумец.

- На матче я не был. Но, конечно, читал.

- Не были? Жаль! На первых же метрах Хмелинский сделал рывок и, проходя рядом с Карманом, шепнул: "Форсируй, форсируй темп!"

И Карман рванул вперед. Обошел обоих англичан, только успел уловить их удивленные взгляды. И выскочил перед Хмелинским. "Хорошо, - кивнул тот, давай дальше". Карман шел все быстрее, за ним Хмелинский, словно привязанный.

Англичане работали спокойно. Длинный шаг, точные движения рук, мягкость, эластичность. Они потом признавались, что, учитывая свою форму и предыдущие результаты, проигрыш полякам считали невероятным. Правда, второй, вице-чемпион Европы, побаивался Хмелинского. Но только чуть-чуть. А тут Кармана понесло. Он уже забыл о предостережениях ученого и наказах тренера. Когда, оторвавшись на сотню метров, он в одиночестве пробегал перед трибуной, под которой стоял тренер, тот крикнул: "Идиот! Загонишь себя, загонишь его..." Дальше Карман не слышал.

- И зачем его понесло? - огорченно вставил мой собеседник.

- А вас бы не понесло в такую минуту? Расплата за столько лет неудач... Карман шел все быстрее. Стадион сначала свистел - все боялись уже полного разгрома, - затем притих, потом на трибунах раздались одиночные одобрительные возгласы... Карман обошел на круг сначала англичан, потом и Хмелинского. Тот, измученный невероятным темпом, не в силах был уже что-нибудь крикнуть, только повернул к сопернику искривленное гримасой лицо. Но Карман уже ничего не видел. Не почувствовал даже меткого плевка тренера. Лишь машинально вытер себе щеку стремительным, ускоренным жестом.

А трибуны уже ревели. Когда Карман обошел других еще на один круг, даже судьи повскакивали на столики и кресла. Карман бежал все быстрее. Он рассказывал мне, что скорость заглушила в нем все чувства, кроме одного; благодарности к Профессору, к его науке, Струна в груди звенела высокой, триумфальной мелодией, мозг работал ясно и четко. Он выдавал приказы, которые рождались в этой ясности один за другим.

Уже на третьем обгоне заметил, как оба англичанина обходят вконец измотанного Хмелинского, Он говорил мне, что воспринял это как кинокадр, как вещь, которая не имеет к тебе отношения. Вот такое у него было ощущение.