Страница 2 из 14
Теперь первый секретарь горкома партии Михаил Иванович Говоров ездил на черной «Волге». Однако за рулем по-прежнему сидел незаменимый Егорыч.
Горячо расцеловавшись с ним (Шульгин не забыл, какую роль сыграл тот в его судьбе, не побоявшись в самый разгар бериевщины поехать в Москву и передать письмо Говорова Рокоссовскому!), Дементий Харитонович протянул руку старинному приятелю куда сдержанней и не без опаски. Никак не мог понять, зачем тому понадобилось настаивать на встрече.
Может быть, это как-то связано с Тасей? Что, если Говоров опять начнет говорить о своем желании вернуть Тасю? А если Тася потому отказалась идти на вечеринку, что задумала уйти от Шульгина – и не хочет понапрасну мелькать перед посторонними в качестве его жены?
Словом, Шульгин, накрутив себя, уже был готов к самому худшему, когда автомобиль остановился у городской столовой и Говоров предложил:
– Выходи. Пойдем-ка пообедаем!
– Спасибо, – отказался было Шульгин, – меня жена дома кормит!
Но Михаил Иванович настаивал:
– Пошли, пошли!
«Значит, не хочет при Егорыче заводить разговор!» – решил Шульгин.
Однако Говоров вдруг спросил:
– Егорыч, а ты что сидишь? Пойдем с нами!
– Нет, Михаил Иванович, помилуйте, – стонущим голосом отозвался шофер, – с меня прошлого раза хватит!
– Миша, у меня совсем нету времени, – попытался отказаться Шульгин.
Но Говоров властно подтолкнул его вперед:
– Пошли, сейчас сам все увидишь!
Они поднялись на крыльцо столовой – и отшатнулись, пропуская выходившего мужчину, который вел на поводке громадную псину.
– Во! – удивился Говоров. – С собакой – в столовую!
Наконец они вошли в новое современное здание столовой, выстроенное, как слышал Шульгин, по проекту какого-то московского архитектора: чтобы и в Ветровске было все «как у людей».
Ну что, и в самом деле все было как у людей: широкие лестницы, облицовка и пол белые – «под мрамор», полированные перила, тонконогие столики с пластмассовыми столешницами и стулья с неудобными, зато очень нарядными разноцветными сиденьями. Имелось также мозаичное панно, изображавшее какую-то грудастую жизнерадостную особу в беленькой косыночке на фоне заводских труб и колхозных полей.
Панно, правда, было не столь большое, как в столичных кафе, но тоже – как у людей!
Впрочем, разглядывать интерьер особо не хотелось. Хотелось зажать нос и поскорей броситься вон.
Тут не просто плохо пахло. Тут воняло!
– Смотри, смотри! – воинственно воскликнул Говоров. – Нравится?!
– Да, – уныло кивнул Шульгин. – Особенно запах.
– Смотри! – снова призвал Говоров прокурорским тоном. – Грязь, мухи… Столы вот без скатертей. Салфетки видишь где-нибудь?
– Нет, – огляделся Шульгин.
– Салфеток нет! А еда!.. – горячился Говоров.
Ринулся к стойке раздачи:
– Пойдем, покажу тебе. Мы с Егорычем заехали сюда случайно давеча. Так я чуть не отравился.
Он схватил с раздаточной стойки тарелку с чем-то… Шульгин затруднился бы определить, с чем.
– Ну-ка, понюхай! – Говоров сунул тарелку ему под нос.
Шульгин с отвращением сморщился.
– Эй! – раздалось вдруг возмущенное восклицание, и тощенькая кассирша обратила к ним сморщенное от негодования личико. – Вы чо хулиганите?! А еще приличные люди! Вы чего носы сюда суете, а?!
– Вот это, – Говоров швырнул перед ней тарелку, – вот это что такое?!
– Это – рыба! – яростно рявкнула кассирша. – И пахнет она – рыбой! Потому что у нас сегодня рыбный день! Кушать будете?
– А рыба небось забыла уже, в каком году ее выловили? – насмешливо спросил Шульгин.
Кассирша смертельно обиделась:
– А ну давайте топайте отсюда! Повеселиться охота? У нас, чтоб вы знали, между прочим, не наливают!
– Ах, не наливают? – состроил жалобную гримасу Говоров. – Нет, это не для нас!
И потащил Шульгина к выходу.
– Нет, девочки, вы видели? Вы их видели?! – заорала вслед кассирша, но Говорова с Шульгиным уже и след простыл.
С наслаждением глотнув свежего воздуха на крыльце, сели в машину.
– Ну? – задорно спросил Говоров. – Что скажешь?
– А что? – пожал плечами Шульгин, который так и не понял, зачем совершил экскурсию по этой смрадной и грязной едальне.
– А то! – рассердился Говоров. – Не засиделся ли ты в своей партшколе, Дементий? Хочу, чтобы ты взял на себя потребкооперацию. А то, вишь, они мне рапортуют, мол, все в ажуре, а на поверку выходит – сам видел! Начальника их я уже погнал, к лешему, за плохое и неумелое руководство.
– Да ты что, – растерялся Шульгин, – я ничего в этом не понимаю!
Говоров презрительно хохотнул:
– Нет таких крепостей, Дементий, которые не взяли бы большевики! Разберешься! Хозяйство у нас огромное: семьдесят девять потребобществ. Почти полтыщи магазинов, ларьков, лавок…
Шульгин порывался что-то сказать, но остановить Говорова было невозможно:
– …тридцать девять предприятий общественного питания. Базы, хлебопекарни! Пятнадцать лет, как война закончилась, а мы вот только-только выходим на довоенный уровень! А народ должен жить хорошо!
Говоров почти кричал, и Шульгин поглядел на него изумленно: такого пыла он не ожидал.
Однако не согласиться было трудно.
– Должен, – кивнул он.
– Вот! – воскликнул Говоров с таким торжеством, словно только что лично доказал здесь, в своей персональной «Волге», как минимум теорему Ферма. Но тотчас сбавил тон: – Подумай, Дементий, я тебя попрошу.
Уставился в окно и буркнул:
– С женой посоветуйся…
Шульгин подавил тяжкий вздох и повторил насмешливо:
– С женой? О Тасе хочешь спросить? В институт поступила. На филфак.
Говоров резко отвернулся от окна и уставился на Дементия, чуть ли не с ужасом переспросив:
– Куда?!
– Туда же, – кивнул Шульгин.
Он отлично понимал, с чего так перепугался Говоров. Ведь Лиля тоже училась на филфаке. Правда, Тася была еще только на первом курсе, да и то – на заочном отделении, однако все равно – случайной встречи рано или поздно не миновать.
Шульгин отлично понимал, что ради такой встречи, ради того, чтобы хоть изредка видеть дочь, Тася и пошла учиться.
– Да… – протянул Говоров. – Привет ей передавай.
– Передам, – кивнул Шульгин.
– Тебя куда, домой? – угрюмо спросил Михаил Иванович. У него всегда портилось настроение, когда он спрашивал Шульгина о Тасе. А не спрашивать не мог…
– Нет, к партшколе, если не трудно, – попросил Шульгин. – У нас, видишь ли, сегодня вечер…
И тут же прикусил язык. Ох и болтун…
Сейчас Миха прицепится.
Ну, а как же, так и вышло!
– А я смотрю, что это ты при таком параде… – протянул Говоров. – А Тася что, не идет с тобой?
Вот же… все насквозь видит! И какая надежда в глазах…
– Разумеется, идет! – сухо ответил Шульгин. – Она вообще уже там. На такси приехала и ждет меня.
Глаза Говорова погасли.
– Ладно, Егорыч, давай к партшколе, – буркнул он и больше не произнес ни слова.
Шульгин вышел у подъезда, проводил взглядом машину… Настроение было – хуже некуда! Стоило только представить, что сейчас надо идти на люди и притворяться там записным острословом, каким его все привыкли считать…
«Может, домой вернуться?»
Ну, вернется. И что? Можно подумать, Тася будет ему рада.
Не будет. Не любит она его и не полюбит никогда!
Так какого же черта он явится мозолить ей глаза? Пусть хоть один вечер от него отдохнет. А он…
А он сейчас напьется – и повеселеет. Никуда не денется!
Тася почувствовала, что глаза начали слипаться. Взглянула на часы. Ого, да времени почти полночь! Ну и засиделась она…
Она засиделась, а Дементий что-то задержался. Пора бы и вернуться уже.
Тася умылась, приготовила себе постель на прочно обжитом диванчике в гостиной, однако ложиться не стала: взяла книжку и села в кресло.
Дементий вот-вот вернется. Пусть видит, что она сидит и ждет его. Наверное, ему будет приятно, что жена – ждет.