Страница 5 из 15
Он думал, Рита ужасный шум поднимет, а она так перепугалась, что одно твердила: «У меня же очередь пройдет… я ж за неделю записалась к Жоржу Ивановичу!»
Говоров смекнул, что Жорж Иванович – это и есть парикмахер, мастак жечь женские волосы перманентом. Но сейчас было не до Жоржей. Надо дело быстро проворачивать. Потому что если Ритка начнет его, Михаила, проклинать, орать и плакать, он ее, конечно, отпустит.
Что ж он, зверь какой-то? Это в старые времена говорили, мол, стерпится – слюбится, а в наше советское время не может быть любви по принуждению!
Самое удивительное, что все получилось куда легче, чем ожидал Говоров. Условный противник (Рита, значит) был совершенно подавлен умело проведенной артподготовкой. Говоров этим воспользовался и немедленно перешел в наступление – все прямо выложил: и про Витьку Ефремова, и про перманент, и про свои, конечно, планы рассказал. Рита и сама знала, что Говоров на красный диплом идет, – значит, получит хорошее распределение. А может быть, его даже в городе оставят, такие возможности тоже не надо исключать. Сама она, честно сказать, училась так себе, до первой десятки выпускников ей было как до луны. Зашлют в село… Или куда-нибудь на национальную окраину! Само собой, в нашей советской стране учитель на селе – первый человек, да ведь разве сумеет городская девчонка себя сразу поставить как надо? Это только в фильме «Сельская учительница» все красиво выходило, а на самом деле тяжело приходится, даром что кулаков всех повывели. Немало есть еще у нас недостатков. Понятно, что все они будут постепенно искоренены, но до этого еще время должно пройти, а за это время с неопытным, нежным и таким красивым существом женского пола всякое может случиться.
Пока Михаил говорил, Рита смотрела в окно. Потом спросила:
– Что-то я не пойму… Значит, ты меня похитил, чтобы мне не сожгли волосы перманентом и чтобы не пришлось в село по распределению ехать?
Он вопросу так удивился, что даже онемел. И слово-то какое нашла – похитил!
– Ну? – поторопила его Рита. – Чего молчишь? Говори, Говоров! Не оправдываешь фамилию! Тебя скорей можно назвать Молчунов!
– Ну, – промямлил Михаил наконец, – ты можешь что угодно думать, только я не могу допустить, чтобы моя любимая девушка…
– Любимая? – изумленно повторила Рита. – Ты меня любишь, что ли?
– А то как же? – обалдело спросил Говоров. – Ты разве сама не знаешь?
– Любишь? – настаивала она. – Так и скажи!
Говоров вспомнил букеты-конфеты и концертно-театральные билеты, которыми так и осыпал Маргариту.
Вот девчонки… Над Михаилом уже все друзья хохочут, а Рита что – без глаз?
Хотя… как же это он забыл? От кого-то слышал фразу, показавшуюся тогда ужасно смешной и нелепой: женщины, мол, любят ушами.
На самом деле это так же гениально, как про опережающий удар по противнику на неизвестном ему направлении!
Ну, тут Михаил свою фамилию оправдал… На всю катушку! И в конце концов Рита сказала, что фамилию ему надо менять на Поцелуев.
Потом призналась, что Михаил ей всегда нравился, но она считала его тюхой по сравнению с Виктором Ефремовым. Однако даже Ефремов никогда в жизни не решился бы похитить девушку! А ее похитили… как в кино…
Ну да, нравились Рите решительные парни, что тут еще скажешь!
Вспомнив это, Говоров собрался наконец проявить решительность в налаживании супружеских отношений и тронул жену за плечо.
Она не шелохнулась.
Поцеловал пестренькую баечку халатика, обтягивавшего это худенькое плечо…
Но тут Маргарита так дернулась, что Говорову досталось по носу.
– Рита, ну хватит норов показывать! – воскликнул Говоров. – У меня с сорок четвертого не было никого, клянусь!
Маргарита тихо заплакала, уткнувшись в подушку.
Говоров ждал.
Вот женщины! Непременно надо из мужчины душу вынуть!
Нет, не все такие… не все… или та была одна-единственная?
Зажмурился, чтобы не вспоминать.
Нет ее больше. Что проку мучиться?
Он вернулся домой. К жене.
В это мгновение Маргарита села, повернулась к нему.
Говоров настороженно ждал.
Сейчас обнимет?..
– Так я и поверила! – непримиримо выплюнула Маргарита. – Ты год в Германии был! Тебе там что, фрау пресными показались?
– Перестань так со мной разговаривать! – не выдержал Говоров.
Ну, она будто только этого и ждала. Всхлипнула, стиснула руки на груди.
Говоров сам не мог понять, какое чувство сильнее: то ли злость на жену, то ли жалость к ней. И так хотелось ласки, женской ласки, любви…
А Маргарита покосилась на приотворенную дверь спальни и вдруг ляпнула – с такой ненавистью, что Говоров даже вздрогнул:
– Не могу ее видеть. Не могу! Забирай и отвози в детдом обратно.
Ее трясло от злости.
Говоров стиснул край пододеяльника:
– Чтоб этого слова – детдом – я больше не слышал, ясно?
Маргарита косилась, как на врага народа, и молчала.
Ничего! Надо сразу поставить все на свои места!
Потянулся к планшету, лежавшему на тумбочке возле кровати, открыл, подал Маргарите листок гербовой бумаги:
– У нас теперь с тобой двое детей: Константин и Лилия Говоровы!
Маргарита спросила, глядя на документ с опаской:
– Что это?
Кулаком отерла слезы, шмыгнула носом, начала читать.
«Так, – подумал Говоров, – теперь бы в какой-нибудь окопчик прыгнуть, пока не отбомбятся…»
– Метрика, – насмешливо произнесла Маргарита. – Говорова Лилия Михайловна!
Ох, сколько яду умеют женщины в самые простые слова подпустить!..
– Отец – ну, это понятно. Мать… – Она запнулась: – Маргарита Говорова?
Повернулась к мужу, уставилась, все еще не веря, что такое возможно, что он не только девчонку какую-то, нагулянную невесть с кем, привез, но и записал в метрику свою жену – жену! – как ее мать!
– Ты как это сделал? – выдавила с трудом. – Ты как посмел эту… на меня записать?!
Говоров перевел дыхание.
– Она не «эта». Она наша дочь, и ее зовут Лиля!
У Маргариты даже слезы высохли от возмущения. Сморщилась так, словно ей было не тридцать лет, а девяносто!
– А ты меня спросил?! Спросил, прежде чем такое ярмо на шею вешать?! Как с ней жить? Она же немая! Ненормальная!
Говорову казалось, что каждое слово жены – игла, которую она втыкает ему в сердце.
Хотя, наверное, со своей точки зрения она права…
Да какого черта! Нет никакой точки зрения и никакой другой правды! Лиля – его дочь! Это все, что у него осталось на память о Тасе и их любви!
И девочка останется с ним, а Маргарита от злости пусть хоть узлом завяжется!
Он выхватил метрику у жены:
– Я не спрашиваю, а принимаю решение! И тебе придется смириться. Ясно?!
Сунул метрику в планшеты, лег, отвернулся от Маргариты.
Получил любовь и ласку, фронтовик? Ну и спи бревном!
Маргарита грубо, толкая мужа, перелезла через него, соскочила с кровати, схватила подушку, бросилась к двери, но замерла.
Говоров угрюмо молчал, зажмурившись.
– Ты все испортил! – прорыдала Маргарита. – Ты нашу жизнь поломал! Я тебя так ждала…
Последние слова прозвучали до того жалобно, нежно, что Говоров открыл глаза.
Маргарита плакала, прижимая к себе подушку.
«Вот дурочка, – подумал Говоров покаянно. – Ну зачем так… подошла бы… обняла, поплакала… Все же можно уладить мужу и жене! Наверное, мне первому надо. Ладно, сейчас встану!»
Не успел.
– Забыть никогда не смогу! – процедила Маргарита с ненавистью. – И простить никогда не смогу!
И ушла на диван.
А Говоров надел гимнастерку, сунул ноги в старые, довоенные, суконные тапки и, гремя своим медально-орденским иконостасом, пошел в кухню.
Успокоиться.
Сосед-доктор жарил картошку на своем примусе. Видно, только что из госпиталя вернулся.
Даже при свете тусклой лампочки было видно, что он белый от усталости.
– Доброй ночи, Евсей Ильич, – буркнул Говоров, стараясь на него не смотреть и скользя взглядом по двум старым этажеркам с кастрюлями.