Страница 71 из 102
Рыков первым поднялся с пола, обмотал живот простыней и на время превратился в древнегреческого философа. На его лице читались удивление и страх. Он будто бы первым из философов на земле сумел только что осознать, что жизнь - это наказание, а не поощрение.
- Ты... знаешь?
- Потому я и уволился! А не по семейному... Нет у меня семьи! И ты сам это знаешь!
- А эта... Наташа... Она хорошая девушка. Ты был бы счастлив с ней...
- Она отказала мне, - ответил Марченко и ощутил невероятное бессилие.
Три слова выжали из него больше, чем пытки в гараже, нудные часы
в плену и драка с десятипудовым Рыковым. Почудилось, что он даже
не сможет встать.
Но он встал.
Залитая светом спальня Рыкова выглядела чернее гаража. На высоченном резном шкафу с зеркалами, на комоде с коваными ручками ящиков, на кровати, на шелковых обоях лежала грязь, грязь, грязь. Но ее не видел никто, кроме Марченко. И он вдруг понял, что сыщик - такая же грязь, и он только замажется об него.
А ототрется ли - еще неизвестно.
- Где у тебя выход? - раздраженно спросил Марченко и отвернулся
от Рыкова.
Глава сорок девятая
ДЕНЬГИ ВСЕ-ТАКИ ПАХНУТ
Куча денег, настоящая, на стол сваленная куча денег - это нечто живое.
Жора Прокудин сидел в волшебном кресле зама по материально-техническому обеспечению, смотрел на кучу и ему казалось, что она что-то шепчет ему. Легкий ветерок, дующий в распахнутое окошко, шевелил мятыми купюрами, а иногда, осмелев, мог даже сдвинуть парочку банкнот, и тогда они с шорохом осенних листьев сползали к основанию цветного холма.
- Сколько же вас, родные мои? - уперевшись локтями в стол,
уткнул Жора Прокудин подбородок в ладони. - Сколько?
И в шорохе ему почудилось, что куча ответила:
- Ма-ало. Очень ма-ало...
- Почему же? - удивился он. - Тысяч двадцать - двадцать пять "зеленых" по курсу...
- Нас не бывает слишком много, - ответили деньги.
- Серьезно?
Купюры шептали ему о том, о чем он и без того уже сто раз думал. Куча будто бы высасывала эти мысли из глубины мозга и с шипением и шорохом озвучивала их.
- А если заиметь все деньги мира? - спросил он.
- Одному человеку?
- Да. Мне одному! Все какие есть! Доллары, франки, фунты,
динары, леви, рупии... Все, абсолютно все!
- А не жирно будет?
- А если прикинуть, что можно? А? Все "бабки" мира у меня
одного! Тогда вас тоже будет мало?
- Конечно! Тебе же придется содержать все остальное
человечество, то есть платить зарплату, пособия, премии, вкладывать деньги в заводы, фабрики, фермы, содержать армию и полицию. Да ты уже на второй день поймешь, что денег не хватает и включишь печатный станок!
- Странно... Почему деньги - такая непонятная вещь? - горько вздохнул Жора Прокудин. - К ним никто не равнодушен. Для одних они - счастье. Для других - горе. Но безразличных нет. Ни одного человека на земле...
- А дикари?
- Какие? Курортники, что ли?
- Нет. К примеру, индейцы Амозонки. Они живут без денег. И не испытывают желания их заиметь.
- Это им только кажется. Ведь у них есть хоть что-то из
предметов цивилизации?
- Есть. Кастрюли.
- Ну вот! Они же их за что-то купили!
- Индейцы выменивают их у торговцев на лодках за обезьян и змей.
- Бартер, значит?
- В чистом виде.
- А торговцы потом продают обезьян и змей?
- Естественно. Скупщикам диких зверей.
- Вот видишь! Все равно без вас не прожить! - воскликнул Жора Прокудин и окунул лицо в кучу.
Приятно прошуршав, деньги впустили его лицо вовнутрь. Жора втянул ноздрями странный, никогда прежде не испробованный запах. До этой минуты он никогда не был так близок лицом к деньгам. Считал купюры миллионы раз. Но не менее чем в двадцати сантиметрах от носа. Он даже буквально верил в образное выражение одного американского миллионера, что деньги не пахнут.
Втянул воздух - и понял: пахнут. Еще как пахнут!
Точнее - воняют. Старые купюры, прошедшие по тысячам пальцев шахтеров, шоферов, торговок, домохозяек, воров и пацанов, воняли пыльной изношенной одеждой. Новые - свежей краской. Смешиваясь, два запаха создавали странный дурманящий коктейль. Такого Прокудин не встречал нигде и никогда.
- А если вас дезодорантиком... того... Вы тоже, господа
банкноты, будете так вонять? - спросил он у кучи.
Жорик, тебя там требуют, - ответила она голосом Топора.
- Чего?
Вырвав голову, уже по уши погруженную в деньги, Жора Прокудин с неприятным удивлением увидел физиономию Топора в дверном проеме. Не хватало еще, чтоб он услышал его разговор с кучей.
- Чего тебе? - как можно величественнее сел он в кресле.
- Я ж сказал, зовут тебя.
- Кто?
- Ну, этот... здоровый как тюрьма...
- Софрон?
- Он не сказал, как его зовут. Он так в дверь долбанул, что я открыл... А что, неправильно сделал?
- Мент ушел? - догадался Жора Прокудин.
- Как обычно. Пятнадцать минут назад... Ты "бабки" пересчитал?
- За полчаса? Ты думаешь, у меня в башке калькулятор?
- Этот... как его? Зовет тебя...
- Софрон.
- Ага!.. Софрон! - после повтора имени Топору стало значительно легче. - Он это... сидит и на Жанетку зенки пялит... Вот... И мешает этим ей, значит, отчетность в книге подбить...
- Мешает, говоришь?
- Однозначно.
- Значит, судьба, - вздохнул Жора Прокудин. - Пойду с другом Софроном поговорю...
- Ты скажи, чтоб он того... на Жанетку не зырил!
Жора нехотя выбрался из обжитого кресла. Свежий порыв ветра взъерошил деньги, и они будто бы зашептали: "Штой... штой... Не ух-ходи-и-и...
- Жди меня здесь, - приказал он топору. - Из кабинета ни на шаг!
- Что ж я? Совсем, что ли? Не понимаю - деньги!..
В холле дворца культуры рядом с Жанеткой и Бенедиктиновым сидел не только Софрон. На подоконнике грачами шумели пацаны, пришедшие явно вместе с ним. Самому младшему из грачей было лет четырнадцать, у старшего на лысине читалось сорок с гаком. Ничего, кроме черных джинсовых рубашек и таких же черных джинсов, на них не было. Из-за этого они все казались матросами.
- Короче, мы за вшивками причапали, хозяин, - негромко объявил Софрон.
В ноздри Прокудину ударил густой винный запах и он чуть не чихнул.
- Я не понял, - изобразил дурачка Жора.
- Ну ты красавчик!.. За "бабками" мы. Как договорились. У народа трубы горят. Пора остудить...
Народ загыгыкал и тремя одновременными плевками добил до Жорика. Два попали на левую кроссовку, один, самый густой и тягучий, зацепился за низ джинсов. Они у Прокудина были синие с подваром. В эту секунду он навсегда решил для себя, что больше не станет покупать синих с подваром джинсов, как будто эти, опозоренные, отвечали за всех своих остальных собратьев.
- Короче, кидай леща и мы линяем...
Теперь уже Софрон не смотрел на Жору. Улыбаясь, он действительно, как заметил Топор, пялился на Жанетку. Прокудину стало холодно от мысли, что такой лакомый кусочек Софрон точно не упустит. Он еще хотел подумать что-то плохое о госте-гиганте, но не успел.
Бешеный удар вышиб дверь. Шпингалет, удержавший ее, перелетел через холл и ткнулся Софрону в шею. Скорее всего, он его даже не ощутил. Иначе бы хоть на пол посмотрел, куда упал шпингалет. А так только на дверь.
А в ней стоял коротышка с землистым лицом. Клетчатая рубашка на его груди и армейские брюки цвета хаки да еще и с сними офицерским летчицким кантом смотрелись на нем смешно. Мужичок воспринимался слесарем местного домоуправления. как он сумел вышибить дверь, Жора Прокудин даже не мог представить, но на всякий случай посмотрел на кулачки гостя.
На левом из них синие буквы татуировки образовывали имя Вова.
- Здо-орово, Со-офрон, - с легким заиканием сказал он.
- А-а, это ты... Хрипатый, - нехотя встал Софрон.