Жениться по любви...

Об этом Каттен и заговорил первым делом, когда вернулся и втащил Ламберта на кровать, прислонив, как тряпичную куклу, к стене.

— Сир Ламберт, — сказал он, безнадёжно вздыхая и булькая чем-то из тёмной бутыли, — никогда, ни-ко-гда не врывайтесь к магу без его или её на то разрешения. Вежливо постучали, дождались какого угодно отклика и медленно, без резких движений вошли. Даже если он или она заняли вашу собственную спальню. Я-то целитель, я такой клятвой связан, что даже защищаясь стараюсь никого лишнего не убить. А та же Фрида без раздумий влепит в вас ледяное копьё.

Он подошёл с чашкой в руках к Ламберту и, придерживая его голову, влил в рот огненную жидкость, в которой несложно было опознать «Пламя глубин». Ламберт раскашлялся и, хвала Девяти, смог наконец просипеть:

— И что это было?

— Гномский самогон, — усмехнулся Каттен. — Только не спрашивайте, из чего они его гонят. Не знаю и, пожалуй, не хочу знать. Для обработки ран и инструмента, для компрессов и настоев подходит идеально, а сырьё пусть остаётся тайной.

— Пойло я узнал, — голос слушался уже лучше, и даже голову удалось пристроить поудобнее. — Я про ваше колдовство.

Целитель глянул на него с таким удивлением, словно Ламберт руками полез в общее блюдо на праздничном столе.

— Обычное хирургическое заклинание для обездвиживания раненых, которым требуется срочная операция, — сказал Каттен. Он с вожделением поглядел на бутыль, но опять вздохнул и убрал её в шкафик на стене. — Как прикажете вырезать зазубренную стрелу из того, кто извивается и рвётся из рук? Того гляди либо наконечником, либо ланцетом повредишь жизненно важный орган, а так шарахнешь обездвижкой и режешь спокойно.

— И даже рот затыкать не надо, — буркнул Ламберт, пробуя потихоньку шевелить пальцами.

— Да Девятеро с вами, а обезболивающее-то на что? Действует, правда, недолго, — признал Каттен, — и после него всё болит гораздо сильнее, так что народ поопытнее обычно просит: «Не надо, я так потерплю». Но молодые сплошь и рядом игл и ланцетов боятся сильнее, чем топоров и арбалетов, вот и… режешь и шьёшь их без боли, а потом они получают откатом… — Вместо бутыли он вытащил какую-то коробочку, достал из неё отрезок толстой соломины и аккуратно поджёг кончик от головни в камине. По тесной комнате поплыл сладковатый дымок, Каттен сперва потянул его носом, потом сунул второй конец соломины в рот. — И нечего на меня так смотреть, — буркнул он. — Испортили мне романтический вечер. Пить мне нельзя, а то я не удержусь и вас употреблю вместо сбежавшей подружки, а расслабиться как-то нужно.

Он подбросил ещё дров, они тут же занялись от ярко рдеющих углей, а Каттен развалился на кровати рядом с Ламбертом, подсунув под спину и плечи подушку. На нём всё так же был один плащ на голое тело — всё тот же, не новый и не особенно тёплый, потому что присланные по приказу Ламберта подбитую волчьим мехом куртку и енотовую шапку с полосатым хвостиком он не глядя вернул с тем же посыльным. «Заработаю и сам куплю», — сказал упрямый дурак. Так и мёрз, надо думать, в плащике из тонкого, совсем не зимнего сукна.

— Болотник, что ли? — хмуро спросил Ламберт, поневоле вдыхая отчётливо пахнущий мёдом и какими-то ягодами дым.

— В основном, да. Не беспокойтесь, болотник на самом деле вредит здоровью не больше, чем ложечка ликёра в мороженном.

— Да уж.

— Серьёзно. Главная его опасность — к нему слишком легко привыкнуть. Всё равно что возить в тележке здорового — этак он ходить разучится. А с болотником перед сном легко отучиться засыпать самостоятельно. Так что я стараюсь не злоупотреблять.

Они помолчали, пока Каттен курил свою отраву, а Ламберт упрямо растирал одну непослушную вялую руку другой и наоборот.

— А теперь вы мне скажите, что это было, — потребовал Каттен, бросив остаток обгоревшей соломинки в камин. Каморка у него была крошечная, ему даже вставать толком не пришлось — только потянуться к огню. — Врываетесь, пугаете добрых людей… Женщиной этой ни вы, ни ваши братья никогда не интересовались, я у вас её не отбивал. Или вы с чего-то решили, будто я должен хранить вам верность? Простите, не вижу причин. — Он повертел перед собой узкие нервные руки, глядя то на тыльные стороны кистей, то на ладони. — Браслетов ваших я не ношу, кольца тоже не ваши, так в чём дело, сир Ламберт?

— А наденете? — как-то само собой вырвалось у Ламберта, заворожённо следившего за бликами на двух дешёвеньких с виду колечках. — Моё кольцо?

— Чтобы вы мне уже на законных основаниях устраивали сцены ревности? Сот меня упаси. Вы же сами совершенно не способны удовлетворить ни женщину, ни мужчину, а в качестве вашего фаворита я даже самостоятельно позаботиться о своём удовольствии не смогу. Я имею в виду, найти кого-то по своему вкусу, а не с собственной рукой общаться, — насмешливо уточнил он.

— Неужели приходилось? — ядовито спросил Ламберт, задетый этим «вы совершенно не способны».

— Иногда бывает лень кого-то искать, — пожал плечами Каттен. — Иногда… обстоятельства не способствуют. А зачем партнёр вам, я вообще не понимаю. Вы же зациклены на собственных ощущениях. До того, кто под вами, вам вообще дела нет. Не проще ли самому сделать так, как нравится, чем использовать для этого равнодушную куклу?

— Что ж вы спали со мной две недели подряд?

— Мне показалось, вы не безнадёжны, — чуть помедлив и без особой охоты ответил Каттен. — Увы, только показалось. Вы как хороший фермер, сир Ламберт. Вы всерьёз, без притворства, заботитесь о том, чтобы ваша скотина была жива и по возможности здорова. Ну, и сыта тоже — по возможности. А что она при этом чувствует… Вот ещё глупости какие, кому это интересно?

— Да-да, — проворчал Ламберт, в глубине души признавая, что рыжий котяра в чём-то прав, — а вы не скот, вы кот. Посидел на коленях, отогрел лапки, спрыгнул и пошёл, задрав хвост.

— Да уж не пёс точно, — усмехнулся тот этак… непристойно. — Руки отродясь никому не лизал.

— Жопы тоже, я помню. Только кое-что другое.

— А попробуйте сами хоть разок полизать кое-что другое, — Каттен ухмыльнулся совсем уж блудливо. — Чтобы хоть раз в жизни понять, что это такое — когда кто-то вашими стараниями забывает собственное имя. А не прикидывает очерёдность дел назавтра, пока вы пыхтите ему или ей в ухо.

========== Часть 14 ==========

— А маг действительно может заставить человека поступить так, как нужно ему?

Началось с того, что сира Симона попросила Ламберта размяться с нею немножко, а то форму теряет без настоящего дела. Ламберту так и хотелось предложить ей такое настоящее дело — настоящее некуда, но он сдержался. Понятно же, что наёмница на контракте в общую свалку ввяжется только в том случае, когда орки начнут штурмовать замок (чего, хвала Девяти, лет двести с лишним не случалось). Но размяться с незнакомым напарником вместо давно привычных братьев и помощников? Почему бы и нет?

Вышло… занятно. Ламберт слышал о мастерах биться двумя клинками, но вживую с такими не сталкивался. Генриху тоже стало интересно, и он подкатился к сире Симоне с просьбой поучить его держать в левой руке нож вместо щита.

— Щит на самом деле лучше, — сказала она, морщась и потирая плечо, куда ей от души прилетело хоть и деревянным мечом, зато умелой рукой. — Это так… либо покрасоваться, либо если без щита останешься.

Племянник возразил, что без щита остаться — раз плюнуть, особенно если у орка в лапищах не ятаган, а кистень.

— А чем тебе нож против кистеня-то поможет? — хмыкнула наёмница. — Ну, ладно, могу поучить, если отец позволит.

Пока что она взялась показать какой-то подлый, исподтишка, удар ножом с левой руки, пока для видимости атакуешь правой с мечом, а Фрида наколдовала кусок льда, завернула его в платок и подала Ламберту, потому что правый глаз у него начал заплывать. По-хорошему, следовало бы пойти к целителю, но рядом стояла магесса, а собравшийся народ пялился на баронского сына и наёмницу и вряд ли бы заметил даже прилёт дракона. Тут-то Ламберт и спросил, может ли маг заставить человека поступить так, как нужно ему.