Жениться по любви...

— Ну, — сказал мастер, что-то такое про себя прикинув, — можно попробовать. Якобу-то вы, надо думать, тоже работёнки подкинули, вашмилсть? Стол там новый, с ящиками, со всякими подставками, кресла…

— Тумбочку при кровати, — кивнула Елена. — Новую полку над камином. Да, ему работы тоже хватит. Потому вас и спрашиваю, возьмётесь или нет.

***

В первый момент Ламберту показалось, что он попал в какую-то другую, не свою спальню. Дошёл, всё ещё в мыслях о ремонте крепости у Нижних Бродов, до привычной двери, рванул её на себя — и остановился на пороге, соображая, куда попал. Знакомая комната стала как будто просторнее и светлее, хотя мебели в ней заметно прибавилось. Собственно, старой оставалась только кровать. Вроде бы. Её сдвинули в самый угол и поменяли над нею пыльный выцветший балдахин на что-то золотистое и даже на вид тёплое и мягкое. В противоположном углу вместо старого бюро появился новенький, ещё пахнущий свежим деревом стол со множеством ящиков и полочек, на нём обосновался роскошный письменный прибор из тех, что делали гномы, презиравшие гусиные перья, и гномская же лампа с наборным колпаком из прозрачной мозаики. Ближний правый угол комнаты заняла стойка с висевшей на новомодных перекладинках-«плечиках» одеждой, а на новой каминной полке встали по краям два бронзовых подсвечника, между которыми взлетал вырезанный из дерева дракон. Движение, которым мощные лапы отталкивались от поверхности, а крылья должны были бросить могучее тело вверх, было таким живым, что казалось, будто деревянная фигурка парит над полкой, не опираясь на неё. «Однако, — в замешательстве подумал Ламберт, — ничего себе жёнушка развернулась. Вот так уедешь на две-три недели, потом вернёшься, а замка твоего уже нет…»

Жёнушка за столом что-то строчила в толстенной тетради, время от времени гоняя левой рукой шарики абака и сверяясь с пухлой пачкой бумаг. Новый стол уже весь был завален какими-то хозяйственными книгами, потрёпанными томами, стопками бумаги… Кажется, Елена потратила это время не только на смену обстановки в супружеской спальне.

— Я смотрю, вы без меня не скучали?

— Со скукой — это к благородным сирам, не к конторским крысам вроде меня, — не оборачиваясь, буркнула она. — Прошу прощения, ещё пять-шесть строчек…

Наверное, следовало возмутиться: разве так встречают супруга после почти трёхнедельной разлуки? Но Ламберт, честно говоря, столь прохладное приветствие воспринял с облегчением. Всё же совесть у него была не совсем чиста, оттого что он бросил новобрачную одну в незнакомом месте, в чужой семье, а сам уехал, пусть и по какой угодно важной причине. Понятно, что она не юная девица с головкой, забитой романтической чушью, но хотя бы познакомить её с обитателями замка следовало всё-таки ему… а у него были дела поважнее. Действительно поважнее, но объясните-ка это женщине, брошенной на второе утро после свадьбы! Выслушивать вполне справедливые упрёки однако не хотелось, и Елена приятно удивила Ламберта, ни слова по поводу его отъезда не сказав.

Собственно, досчитав и дописав, она встала из-за стола, повернулась к супругу и сразу же, нахмурившись, спросила:

— Что у вас с рукой?

— Ерунда, царапины и пара синяков, — отмахнулся Ламберт. Он, против воли осторожно ступая по новому ковру, подошёл к ней и опять удивился, насколько она ниже его. А ведь за пять-шесть шагов чудилось, будто они чуть ли не одного роста — поневоле вспомнишь винсентовскую «виконтессу». — Спасибо вашему отцу за стальные браслеты.

— Он не хотел заказывать аспидные, — возразила Елена. — Это я настояла, а мастер меня поддержал в том, что настоящему мужчине нужна сталь, а не золото.

— Вот как? — Ламберт с новым интересом глянул на супругу: настоящий мужчина, да? — И зачаровывать вы отдавали?

— Там нет никаких чар, — удивилась она. — Кто вам сказал, что он зачарован? Травница?

— А руны? — не согласился он, поддёргивая левый рукав. В пламени камина руны на обоих браслетах затлели багровыми росчерками, но Елена непочтительно фыркнула.

— Рунами на обоих браслетах написано «Я возьму сам», сир Ламберт. И если вы этого не знали, гномы вообще неспособны к магии. Совершенно. У них есть такая штука — технология, если я правильно запомнила и выговорила. Все их чудеса сотворены с её помощью. Ну, насколько я могу об этом судить, конечно, — с усмешкой уточнила она. — А я, во-первых, верзила, и следовательно, бестолочь по определению. Во-вторых, женщина, которой лишнее знать просто ни к чему, а то невеликие бабские мозги расплавятся и закипят.

Пока Ламберт шёл к ней, он прикидывал, стоит ли её хотя бы обнять. Наверное, стоило, но делать это надо было сразу, потому что вот эту самоуверенную особу, знающую о гномах побольше многих мужчин, обнимать как-то не очень и хотелось.

— Я бы хотела поговорить с вами, — сказала она, не делая ни одного движения ни к нему, ни назад, от него. Напряжённо застывшей она, впрочем, тоже не выглядела. Никаких чувств он в ней не вызывал, ровно никаких, и он не мог решить, радоваться этому или оскорбляться. — Но вы наверняка устали, голодны и хотите помыться с дороги. Когда у вас найдётся часок времени для меня?

Ламберт дёрнул плечом. Ему следовало срочно переговорить с Георгом о пострадавшей от пожара стене форта. Полевые работы закончены, собрать мужиков для починки недолго, но это же крестьяне. Они могут таскать камни, мешать раствор, сколачивать леса — однако доверить ремонт, а лучше строительство новой стены следовало бы всё же настоящим каменщикам. А тут дорогая супруга с неистребимым женским «я хочу поговорить».

— Давайте после ужина, — сказал он.

После ужина его задержала мать. Долго расспрашивала о том, как и когда он был ранен, чуть ли не потребовала размотать повязку, чтобы лично убедиться, что рисовавшиеся ей ужасные раны — это на самом деле просто царапины. Расстроилась из-за нападения на Моховое и из-за пострадавшего форта, а ещё, брезгливо поджимая губы, потребовала, чтобы он напомнил безродной хамке, где её место. Сказать ещё раз, с нажимом, что это подарок безродной хамки защитил и, можно сказать, спас ему руку, Ламберту очень хотелось, но он представил себе, насколько это затянет и без того тяготивший его разговор, и малодушно промолчал. Зато спросил, чего именно Елена наговорила свекрови, что удостоилась такого звания. Матушка ещё плотнее сжала губы, помолчала и очень неохотно ответила: «Спроси её сам. Я не желаю это повторять». Ламберт нахмурился: спускать супруге, будь она хоть ненаследной принцессой, непочтение к его матери он не собирался. Но разумеется, готов был дать Елене возможность объясниться: вполне могло статься, что немолодой женщине, которую подводили и зрение, и слух, послышалось что-то не то, а остальное она наверняка напридумывала себе сама. В любом случае с этим следовало разобраться, и как можно скорее.

В таком настроении Ламберт и вошёл в бывшую свою, а теперь супружескую спальню, наполовину превращённую Еленой в кабинет. «Могла бы, между прочим, и посоветоваться перед тем, как всё это затевать», — раздражённо подумал он.

Ещё больше его разозлило, что перед сидящей боком к столу Еленой стояла Герта, и лицо девочки было бледным и опухшим от слёз, а говорить она просто не могла, только икала да хватала воздух ртом, задыхаясь от рыданий.

— В чём дело?! — рявкнул он, рывком, в два шага, оказавшись рядом. — Что вам нужно от моей дочери?!

Герта взвизгнула, шарахнулась от него, а Елена, вскочив, задвинула её к себе за спину, загораживая собой от Ламберта.

— В чём дело? — зашипела она. — Это меня отец бедного ребёнка спрашивает? Это я вас спрашиваю! Что вашему брату нужно от девочки и зачем было тащить её в ваш гадючник?! Она всего только облила чернилами паршивую тетрадку ценой в пару медяков, а рыдает так, будто спалила половину замка! Не хотите возиться с нею, так верните матери и деду с бабкой! Вы хоть знаете, как вашу дочь зовут ваши родственнички? Герта Мучной Нос!