Семейное счастье

— О, сира Изабелла нас просто спасает, — отозвалась кастелянша. — Каждый месяц берёт по три-четыре штуки полотна и заказывает белошвейкам бельё для нашего приюта. Нам бельё, белошвейкам заработок — святая женщина!

— А сама она здесь бывает?

— Была несколько раз, — покивала сестра. — Тогда и решила, что просто обязана нам помогать. Так вам откроить на полдюжины рубашек?

Колоть себе пальцы, сшивая грубое серое полотно совершенно не хотелось, но кастелянша наверняка разболтала бы половине города об отказе, так что Лотта, проклиная себя за глупость, согласилась взять отрез, а вернуть готовые рубашки. «Первый и последний раз, — решила она про себя. — И пусть отец Мартин болтает что ему угодно про благотворительность».

С распродажами вышло не лучше. Нет, приняли Лотту охотно, взяли у неё платье, которое из-за растущего живота уже не сходилось в талии, угостили овсяным печеньем и вином (так себе, куда дешевле и кислее, чем подавалось у Вебера), сердечно поблагодарили и прикололи к платью бумажку с надписью «От сиры Шарлотты из Паучьего Распадка». И всё, знакомиться с нею никто не торопился. Из дома, впрочем, никто её не гнал, и Лотта какое-то время смотрела, как серыми мышками шныряют между вешалками худосочные девицы с тусклыми глазами, но никакой радости от этого не получала. Что пожертвованные платья надо перешивать, да сплошь и рядом так, чтобы спрятать или обойти неотстиранные пятна, видела и она, и мыши. Что атлас потускнел от стирок, а бархат на локтях опять же сплошь и рядом вытерся до самой основы — тоже. Не удивительно, что за её платье мыши чуть не подрались: оно-то было совсем новеньким. Нет, или отец Мартин был… прости Сармендес, не очень умным человеком, или она чего-то не понимала в благотворительности, но дарить ещё одно платье нищебродке, пусть и из первого сословия, Лотта больше не хотела. Она вполне могла надеть его сама после родов — не всех же после них так разносит, как матушку.

Тётушка, впрочем, её похвалила, хоть и посоветовала не усердствовать: всех не оденешь. А шить рубашки для сирот… да, это угодно Канн, но только тогда, когда это не в ущерб собственному ребёнку. Ведь за то время, что «полевой цветочек» потратил на сиротские распашонки, можно было простегать половину одеяльца для своей кровиночки, разве не так? Лотта с облегчением согласилась, что так и есть, и мысленно послала отца Мартина заниматься мужскими делами, а в женские не лезть. И уж его совет потребовать у консорта отчёта по собственному владению… Если только отца попросить, чтобы проверил, не обворовывают ли её. Там же распоряжается веберовский кузен — что им стоило сговориться?

Словом, всё пошло по-старому, только её начала мучить неодолимая изжога. Не помогали ни сборы трав, ни мерзкие слизистые отвары, только яблоки немного спасали, но от них страшно пучило живот, а он и так рос, словно на дрожжах, не позволяя даже обуться без помощи служанки. Из-за непрерывной изжоги Лотта стала раздражительной и нервной, даже тётушки укоряли, что так нельзя и надо хоть немного сдерживаться, а её так и тянуло ответить им что-нибудь в духе ведьмы Голд. Как она там выразилась, когда Лотта рассыпала её сушёные травки? «В рот тебя через задницу?» Не очень понятно, как это, зато ясно, что приличным женщинам такое даже знать не полагается, не то что произносить. Но так хотелось громко и внятно сказать старым гадюкам: «В рот вас всех через задницу! Задрали уже своими нравоучениями!» После этого, конечно, ни о каких приглашениях уже и речи бы не шло, однако временами казалось, что это невеликая плата за удовольствие посмотреть, как тётушки пучат глаза и разевают рты, пытаясь ответить что-то достойное на такое пожелание.

А к Макушке Зимы вернулся мелкий паршивец Рутгер, да не один, а с двумя не менее мерзкими детьми — девчонкой шести-семи лет и мальчишкой чуть постарше. Кто они были такие и зачем их привезли в Излучину, никто, естественно, Лотте не объяснял. Зато теперь они то и дело носились по дому, и их вопли пополам с идиотским смехом звенели, отражаясь от высоких потолков и заставляя Лотту страдальчески кривиться.

«Нет, — думала она, болезненно морщась от крика: „Не догонишь, не догонишь!“ — за неплотно прикрытой дверью, — мой Ад… нет, Эрнест таким не будет. Это будет спокойный и воспитанный мальчик, не то что веберовское отродье…» Конечно, они с братьями тоже любили побегать-поиграть, но даже во дворе замка не позволяли себе поднимать такой шум, только за его оградой. Где отцу их игры точно не помешают.

Она представила себе, как гонится за Норбертом, а он кривляется, оборачиваясь, и кричит: «Не догонишь, не догонишь, дура косолапая!» — а отец в это время въезжает во двор… Она зажмурилась и потрясла головой, отгоняя кошмарное видение.

— Послушайте, — сказала она Веберу за столом, где сидели, несмотря на юный возраст, оба мелких гадёныша, — это невыносимо. Почему эти дети носятся по всему дому и вопят? У меня голова лопается!

Вебер усмехнулся и посмотрел на мальчишку.

— Почему, Карл? — спросил он.

— Потому, дядя, — серьёзно ответил тот, только Лотта ни на миг не верила в серьёзность мелкой пакостной твари, — что после арифметики и чистописания Эрлан всегда отправляет нас выпустить скопившийся в попе скипидар. Он говорит, что иначе у нас мозги закипят и история или землеописание там уже не поместятся. Правда, Эрлан?

— Точно, — кивнул ухмыляющийся нелюдь. — Именно так. Дети бегают, отдыхают от уроков, а потом с новыми силами идут заниматься. Я понимаю, сира, вас это может раздражать, но ведь я всегда отпускаю детишек побегать в одно время. Вы могли бы гулять в саду, пока они носятся. Вам совсем не полезно целыми днями сидеть в своей комнате.

— Спасибо за совет, — прошипела она. — А раньше вы не могли мне это сказать?

— А разве вы не заметили, что дети всегда играют в одно время?

Что она точно заметила, так это что в доме ступить некуда, там непременно окажутся эти несносные дети. Но суффирских мау, видимо, не спрашивают, хотят ли они, чтобы в доме завелись целых три невоспитанных гадёныша.

— Нет, — отрезала она. — У меня такое чувство, будто они сутками скачут по моей постели.

========== Сама себе хозяйка ==========

Мелкую паршивку, оказывается, звали Эрнестина. Лотта, услышав её имя, почувствовала себя обворованной, но делать нечего — следовало придумывать новое имя для сына. Не называть же его Эрнестом после… после этой.

Зима заканчивалась, солнце светило всё ярче и всё дольше, снег начал покрываться ледяной коркой, небо набирало цвет и глубину — Лотта поневоле замечала всё это, гуляя в саду часа по полтора в день, пока бедные сиротки с дикими воплями носились по этажам и лестницам. Сиротки, да. Их матушка, оказывается, овдовев и кое-как выдержав год траура, собралась замуж снова, а её возможный жених не хотел чужих детей в приданое. Узнав об этом из письма Рутгера, Вебер написал отцу, что они с Эрланом рады будут принять племянников в любое время и в любом количестве. Мнением законной супруги о такой мелочи, как двое дикошарых детей, консорт, разумеется, не интересовался. Она историю их появления в доме узнала-то совершенно случайно — услышала, как Вебер хвалит Рутгера за то, что вовремя написал и избавил его племянников от отчима, заранее их невзлюбившего. А вот Лотта этого самого отчима понимала очень хорошо. Если бы её брат собирался жениться на вдове с такими буйными тварями вместо нормальных детей, она бы охрипла, отговаривая его, но постаралась бы убедить.

Солнце пригревало так, что с толстой ветки отломилась, подтаяв, сосулька. Лотта подобрала её и, подумав, сунула в рот. Изжога чуть поутихла от талой воды. «Скорее бы уже», — тоскливо подумала Лотта.

«Скорее бы уже, — повторяла она про себя, как молитву. — Скорее бы…» Избавиться от этого ужасного брюха, избавиться от непрерывной изжоги, избавиться… Охотнее всего она бы избавилась от консорта и стаи мелких тварей, отравлявших ей жизнь своим присутствием в доме, где она и без того была чужой. Может быть, найти Адриана и поговорить с ним? Ведьма Голд откуда-то знала, что таинственная Ночная Семья подрядилась её убить, стало быть, у Гильдии Наёмников есть какие-то связи с этой самой Семьёй? И наёмник вроде Адриана может узнать, как выйти на этих мерзавцев? Или вообще… сделать всё сам? Пообещать ему половину содержания, которое она будет получать по завещанию. А лучше вообще предложить всё-таки обвенчаться после короткого траура: теперь-то она не бесприданница, а владетельница имения. Проклятие с него отец Мартин снял, можно там спокойно жить… а лучше нанять управляющего, а самим оставаться в столице графства… И уже после венчания открыть Адриану тайну отцовства…