Страница 9 из 17
— Ага, дочка это ейная.
— Какая дочка! Сын у Мясничихи был, и того повесили о позапрошлом годе.
— И ничего не повесили, а четвертовали, с тех пор Мясничиха и совсем того… взбеленилась. Всякий страх потеряла.
— А то он у ней был, страх-то.
— Ну да, так и есть, сына казнили, а таперь вон дочь подросла, мажеское отродье. Вся в матушку, такая же кровопийца…
Девица уже рот приоткрыла, чтобы гневно возразить болтливым недоумкам, но Марк крепко наступил ей на ногу под столом, так что она только охнула. Глаза у неё опять сверкнули опасной зеленью, но дурой она, как ни крути, не была, так что они втроём молча доели своё рагу, чинно расплатились и не спеша вышли из харчевни.
Городишко был маленьким, все его лавочки-мастерские вполне умещались на одной улице: побогаче — в центре, победнее — к окраинам. Марк углядел вывеску с ножницами и мотком ниток и поволок свою подопечную туда.
— Вот этой сударыне, — сказал он чернявенькой, очень даже ничего такой хозяйке, — что-то бы поприличнее для верховой езды, а то мальчишка мальчишкой. Лучше бы уже готовое, — он кинул на стол с какими-то лоскутками серебряную монету, та покатилась, но хозяйка ловко прихлопнула её ладошкой.
Смотрела она на двух здоровых мужиков и рассерженную девицу всё равно подозрительно, несмотря на монету, и Марк заметил, как улыбчивая служаночка подала хозяйке складной аршин, а сама выскользнула во внутреннюю дверь вроде как за другими портняжными причиндалами. Ясно, побежала через чёрный выход за стражей. Вряд ли бабёнки решили, что их посетительница и есть ведьма — дочка Мясничихи. Скорее, они подумали, будто девицу хотят то ли похитить, то ли силой вернуть отцу либо жениху, и боятся оказаться соучастницами в тёмном и скользком деле. Если так, то хозяйка была выше всяких похвал — тут же накидала на стол разных платьев, поясняя надутой колдовке, как легко их переделать для верховой езды. Куда легче и быстрее, чем шить новые с раздвоенной юбкой. Или госпожа поедет в дамском седле? В городе, правда, никто такое сделать не возьмётся, наверное: некому тут ездить по-столичному… Зубы она заговаривать умела — только держись. Даже девица оттаяла слегка и отвечала что-то, насколько ей хватало краснолесских слов.
А в лавочку вроде как справиться о дочкином заказе заглянул мордатый тип с вислыми усами и с красной сеточкой прожилок на носу и на щеках. Он первым делом спросил у хозяйки, нет ли пивка холодного, а то на улице просто неописуемое что-то, прям пески абесинские. Богато, хоть и по-мальчишески одетой девице он слегка поклонился, а по наёмникам мазнул безразличным вроде бы взглядом, но можно было даже не сомневаться: запомнил и если что, опишет до последней пуговицы, да и сам узнает хоть через год и в каком угодно виде.
— А вы, извиняюсь за любопытство, — сказал он, слегка рыгнув и вытерев усы ладонью, — проездом к нам или как, сударыня?
— В Плавничи мы её везём, сударь, — за девицу ответил Марк, вынимая из-за пазухи контракт. — Отец её нас нанял.
Он нарочно назвал самый восточный город Семиречья — последний в сущности город на этой стороне Данувия, чтобы ни словечком не заикаться о колдунах и колдовстве. Если бы стражник внимательно прочёл контракт или хоть названия в нём, то Марк соврал бы, что дорогу пока наметил только до этих самых Плавничей, а дальше не решил пока, через плавни или морем. Потому, дескать, и ошибся ответом, что всё про дорогу от Плавничей раздумывал. Но как он и надеялся, в грамоте, да ещё и на чужом наречии, стражник был не силён. Он только печать Гильдии рассмотрел и кивнул, признавая, что всё в порядке.
— Ну, ясно, — сказал он, возвращая контракт. — К жениху небось?
Девица гневно фыркнула, точно рассерженная кошка, но стражник понял её фырканье как несогласие знакомиться с этим самым женихом и проговорил снисходительно:
— Эх, сударыня, что ж вы на отца-то так сердитесь? Сбежать небось пытались, мальчиком оделись? А отец-то ваш, он ведь вам плохого не желает, нет. Моя вон тоже перед свадьбой грозилась то с комедьянтами сбежать, то вовсе в омут кинуться, а сейчас я сам иной раз из дому от неё удрать готов, да куда ж теперь бежать-то? Дом, детки, хозяйство, служба опять же…
*
Сидеть в комнате на постоялом дворе, ожидая заказанного платья, было скучно, но Ястреб категорически запретил Ариане даже спускаться в зал. Куда и зачем он ушёл, он не сказал, хотя скорее всего — искать новых попутчиков. А Трой кинул на пол под порог одно из одеял, улёгся на него и спокойно заснул, хоть час ещё и не был поздним. И какой был смысл запрещать подопечной покидать комнату? Открыть дверь, под которой валяется эта гранитная глыба, Ариана всё равно не смогла бы. Разве что это было предупреждение, чтобы не вылезала в окно.
Она посмотрела из окна на крышу какого-то сарая всего в неполной сажени от подоконника и хмыкнула: захотела бы, давно бы уже была внизу. Но привычку слушаться охранников, которые за её жизнь головой отвечают, в Ариану вбили с детства — подводить Ястреба не хотелось, хоть иногда в ладонях так и свербело от лёгонькой, только чтобы оглушить и закоптить чуть-чуть, молнии, до того наёмник был утомителен в своём рвении.
Ещё совершенно не хотелось попасть в местную тюрьму по идиотскому доносу, будто она мифическая дочь печально знаменитой Мясничихи. Понятно, что в конце концов разобрались бы и отпустили, но сколько времени бы на это ушло… и пришлось бы дёргать дядю и Вира, чтобы доказали её невиновность. И просто сидеть неизвестно сколько в тёмной грязной каморке с крысами, бр-р… Или с людьми, которые в таких местах наверняка гораздо хуже крыс.
Она положила руки на подоконник, а голову — на руки и прикрыла глаза. Перед ними немедленно возникла картинка падающего с сосны вопящего разбойника. Он, разумеется, это заслужил, кто спорит, но всё-таки она убила его. Убила человека. Очень плохого, наверняка застрелившего подло, из засады, многих и многих, но он-то разбойник, убийца, а она теперь кто? Можно, конечно, оправдаться перед собой, что она защищалась сама и защищала попутчиков, но сути это не меняет: она тоже теперь убийца. И в Академии её будут учить тому же — убивать (а для чего ещё годятся молнии?) Вернуться, что ли? Плюнуть на эту Академию магии, вернуться в Драконью Башню, выйти замуж за Триса, как чуть ли не с детства предполагалось, и спокойно заниматься хозяйством замка. А молниями баловаться так, изредка. Как Иза разминается с мечом, который ей всё равно никогда всерьёз не понадобится.
*
Трой проснулся на закате. Плохое время для сна, конечно, но от пустяковой вроде бы раны (стрела пробила рукав из виверновой шкуры и пропорола кожу выше локтя) его лихорадило слегка, а он всегда знал, что лучшее средство от всех болезней — это сон.
За рану эту, вернее, за то, что ни слова о ней не сказал, пока не остановились на ночлег, Ястреб его отругал, как сопливого мальчишку. Ругался всё время, пока промывал жгучей дрянью из своей баклажки, пока накладывал повязку и поил какой-то тошнотной гадостью. Трой с ним не спорил и не оправдывался — лечивший его Ястреб особенно напоминал ему Крома своим ворчанием. Ну, вот есть такие существа, которые не могут просто сделать доброе дело. Им надо притвориться, будто они злые, чёрствые и холодные, словно иначе все тут же набегут толпой и усядутся им на шею. Ястреб точно был из таких. Он ругал Троя, а жёсткие мозолистые пальцы касались раненой руки так бережно, словно на месте тролля была маленькая шаманка с её прозрачной кожей и птичьими косточками. Словно человек мог голыми руками повредить каменную шкуру горного тролля. Это было странно и смешно, но приятно.
Трой потянулся и мягким текучим движением поднялся на ноги. Если бы на него кто-то смотрел сейчас, он бы продолжал изображать неуклюжего и медлительного придурка, каким, по мнению человеков, полагалось быть такой здоровой тупой образине. Но даже маленькая шаманка сидела к нему спиной и делала вид, будто смотрит в темнеющее окно. Только спина у неё была до того напряжена, словно она ждала выстрела в эту хрупкую беззащитную спину.