Хождение по мукам

Особо отмечал Левитский вступление к главе тринадцатой – о причинах разразившейся в Европе войны: «К крайнему сожалению, по недостатку места, не могу привести оригинальное изложение процесса обожествления вещи, ставшей – особенно в Берлине – всем и сделавшей войну неминуемой. Не о добре и любви заботились до войны, говорит автор, а о производстве в кратчайшее время наибольшего количества вещей. Желания и чувства приходили в состояние первобытное и злое. В войне была двойная радость – разрушение вещей и выход человека из нумерованной рубашки на вольное поле»[470].

Ко времени появления статьи в «Зарницах» в трех номерах «Современных записок» было опубликовано уже 23 главы произведения Толстого, в том числе главы, посвященные войне, что более всего могло бы заинтересовать издание, которое видело свою главную задачу в укреплении морального духа еще существовавшей Русской армии (свыше тысячи экземпляров каждого выпуска журнала бесплатно рассылалось в лагеря Галлиполи, Чапталджа и на Лемносе). Однако создается впечатление, что Левитским был прочитан только первый номер «Современных записок» с опубликованными тринадцатью главами. Впоследствии к произведению, которое было оценено им столь высоко, критик не вернулся.

Целый ряд критических отзывов на «Хождение по мукам» появился в печати эмиграции в конце 1921 г. и в 1922 г., после завершения публикации произведения в «Современных записках» и в связи с выходом отдельного издания романа. В ноябре 1921 г. в первом номере только что созданного журнала «Сполохи»[471] (Берлин) была напечатана статья А.Г. Левенсона[472] «Беллетристика о революции», центральное место в ней отводилось «Хождению по мукам»[473]. Предваряя разговор о конкретных произведениях, автор указывал на те трудности, с которыми сталкивался всякий пишущий о русской революции: «Для нас, русских, всех без исключения, независимо от того, где бы мы сейчас не находились и чем бы не занимались, жизнь делится на “до” и “после” революции. Как бы тот или иной человек ни воспринимал революцию, как бы ни старался даже уйти от революции, убеждая себя и других в своей аполитичности и отсутствии интереса к политике, – все равно для него революция есть конец той жизни, которою он жил до нее, и поэтому никто из нас, современников, не может говорить о революции объективно и спокойно (...) Больших произведений, способных создать новую литературную эпоху в этой области, еще нет. И даже гр. А.Н. Толстой, один из талантливейших современных русских беллетристов, в своем новом романе “Хождение по мукам” не дал того большого, чего мы могли ожидать от него»[474]. Критик в первую очередь обратил внимание на «неравноценность» произведения: «Начат роман ярко и красочно, живость и законченность образов, глубокий анализ психологии русского общества в последний год до войны и во время войны давали право надеяться, что последняя часть романа, повествующая уже о революции, будет также полна и богата, на самом же деле резко бросается в глаза неравноценность романа в отдельных его частях (...) талантливый автор, мастерски нарисовавший картину дней, предшествовавших революции, бессилен писать саму революцию. Он передает отдельные эпизоды – толпу, стрельбу в народ – и кажется, что перечитываешь старую газету. Это газетное описание происшествий, а не художественное изображение жизни. Описываются внешние факты и не дается психология событий. Блестяще начатый роман закончен бледно, конец скомкан, так как революция еще не воспринята художественным сознанием автора»[475].

Левенсон прочитал роман как произведение о «нравственном хождении по мукам» русского интеллигента, тесно связанного с его «душевным раздвоением» в годы войны: «...войну считают авантюрой, власть презирают или ненавидят, а войну все же поддерживают, толкаемые на это чувством патриотизма. И как карточный домик, рушится целое мировоззрение (...) Начинается новая эра, эра страдания, изменяющая всю психологию человека»[476].

В газете «Последние новости» (Париж), от 31 января 1922 г.[477], в статье А. Левинсона[478] «Очерки литературной жизни. Три романа» речь шла о произведениях: Толстого «Хождение по мукам», Г.Д. Гребенщикова «Чураевы», М.А. Алданова «9-е термидора». Признавая, что тема толстовского романа «огромна» и требует «либо творческого напряжения небывалого, парения над миром поистине головокружительного – или же простодушия совершенного, безграничной беспечности ума», автор статьи в конечном итоге приходил к выводу о том, что писатель с ней не справился. Так, он отказывал произведению во внутреннем смысловом единстве, усматривая «цельность его лишь в единстве дикции рассказчика, в языке, в ритме повествования, резвом, увлекательном, с волнующими перебоями»: «Щедрость литературной материи преизбыточная, сочный, обильный словарь, плодовитость воображения неустанная: но материя эта не организована; то – драгоценная протоплазма. Разумеется, наружно сведены концы с концами; то и дело на крутом повороте действия вновь обретается потерянный попутно персонаж, или освещается новым светом какой-либо далекий уже эпизод, однако единство остается внешним. Нет композиции – все импровизация»[479].

Не соглашаясь с изображением в романе общей атмосферы в стране накануне войны, критик называл Толстого «ретроспективным пророком»: «Толкование русских судеб, пророческое, приподнятое; но то пророчество об уже свершившемся, где событиям приписывается особый смысл уже “задним числом”. Русская жизнь перед войной, как она показана в романе, сведена к быту столичной богемы и прикосновенных к ней кругов. То – картина крайнего внутреннего опустошения, безвоздушной грозной атмосферы тупика, неотвратимого возмездия, нависшего над лицами вымысла. Да полно, чувствовалась ли эта атмосфера накануне войны? Нет – романист – ретроспективный пророк, заключает от следствия к причине, от фактов непреложных к возможной их обусловленности в прошлом»[480].

Несмотря на общую неудовлетворенность романом, Левинсон выделил его из целого ряда современных произведений, указав в «Хождении по мукам» на «черты весьма редкие в нашем повествовательном искусстве» – «действенность, стремительность и внезапность романа приключений». «Вспомните, – пишет он, – хотя бы бегство Телегина из плена – или в конце убийство налетчиками сторожей, после нарочито вялого диалога. Роман приключений, не брезгающий и сенсацией как приемом. Телегину, умному, благородному, любимому героиней и атлетически сильному киногерою романа, доводится на каждом шагу сталкиваться с впечатлениями из ряда вон выходящими: убийство Распутина совершается едва ли не на его глазах, а выйдя за город пройтись, он невзначай натыкается на бывшего императора, перекапывающего капусту (...) Что до Толстого, забудем его опрометчивую “философию истории”, его скольжение по сути людей и событий ради главного, магического свойства его дарования: разнообразной и живой красоты сказа, силы и своеобычности словесного воображения. Неудачное произведение, превосходный писатель»[481].

В единстве и цельности роману отказывал и автор статьи в газете «Руль»[482] (Берлин) в рецензии на отдельное издание произведения (1922): «В своем целом роман Ал.Н. Толстого не дает законченной картины. В нем нет цельности, нет сосредоточенности в развитии событий. Личные переживания действующих лиц растягиваются их “хождением по мукам” и в свою очередь впечатление частей романа, изображающих судьбы России, ослабляется лирикой личных чувств. Поэтому общее впечатление получается несколько смешанное»[483]. Вместе с тем, критик справедливо отмечал связь романа с ранним творчеством писателя, в частности с рассказом «Любовь» («Этот небольшой, но полный движения, рассказ вспоминался мне все время, когда я читал “Хождение по мукам”»), а также подчеркивал несомненное знание автором тех сторон столичной жизни, которые описываются в произведении: «Сначала автор живописует развращающую пустоту и нудность жизни столичной интеллигенции. С точки зрения яркости и сочности красок это, пожалуй, лучшая часть романа. Перед нами действительно подлинный предреволюционный Петербург. Тут все, так сказать, на своем месте, со включением покорителя сердец Бессонова. Все, видимо, списано с натуры и талантливо воспроизведено. В романе много картин, которые мог написать только человек, интимно знающий невскую столицу»[484].

470

Там же. При подготовке отдельного издания произведения фрагмент, на который обратил внимание Левитский, был исключен Толстым из текста романа. См. статью «Текстологические принципы издания» в наст. изд.

471

«Сполохи» – литературно-художественный и общественный иллюстрированный журнал большого формата, выходивший в Берлине в 1921—1923 гг. Редактором первых четырнадцати номеров был писатель А.М. Дроздов, вслед за Толстым вернувшийся в Советскую Россию. В статье «Домашние страницы» он писал о главном направлении издания: «Наша прямая задача послужить русской культуре и русской литературе из неласкового невольного далека; наша задача отразить русскую мысль, творческую и общественную, не умершую, не посмевшую умереть в беспримерных и неповторимых условиях. Наше русло: безоговорочная демократичность. В этом наша безоговорочная программа» (Сполохи. 1921. № 1 (нояб.). С. 27–28).

472

В годы революции А.Г. Левенсон был членом редакции харьковской газеты «Новая Россия». Эмигрировав в 1920 г. в Болгарию, печатался в газете «Россия» и журнале «Русская мысль», принимал участие в работе Российско-болгарского издательства.

473

Наряду с романом, в статье анализировались произведения П.Н. Краснова («От Двуглавого орла к красному знамени»), Ф.К. Соллогуба («Заклинательница змей»), Н.А. Лаппо-Данилевской («Развал»), Н.Н. Брешко-Брешковского («Белые и красные»), А.М. Дроздова («Подарок Богу»).

474

Сполохи. 1921. № 1 (нояб.). С. 28.

475

Там же.

476

Там же.

477

К этому времени издание перешло в руки республиканско-демократической группы партии Народной свободы; став органом республиканско-демократического объединения, с 1 марта 1921 г. выходило под редакцией П.Н. Милюкова, М.М. Винавера, А.И Коновалова и В.А. Харламова. Ранее «Последние новости» статьей М.А. Алданова отметили выход второй книги «Современных записок»: «Этот журнал в области культуры легко и просто осуществляет ту самую коалицию, которую, по-видимому, так трудно создать в сфере чисто политической (...) Вторая книга журнала еще лучше первой. И в прежние времена далеко не всякий толстый журнал мог у нас предложить читателям роман А.Н. Толстого, литературно-философскую работу Л.И. Шестова и политические статьи лидеров большой партии» (1921. 3 февр. С. 3).

478

Возможно, А.Я. Левинсон, бывший сотрудник газеты «Речь». В годы революции в Петрограде состоял членом редакционной коллегии экспертов издательства «Всемирная литература», заведовал ее французским отделом. Преподавал технику художественного перевода в основанной им совместно с К.И. Чуковским и Н.С. Гумилевым студии Дома искусств. В эмиграции в 1921—1922 гг. в основном работал в газете «Руль» (Берлин).

479

Последние новости. 1922. 31 янв. (№ 550). С. 2.

480

Там же. Для того чтобы поверить Толстому и его «ретроспективным пророчествам», достаточно вспомнить поэму А.А. Блока «Возмездие», над которой поэт работал в 1910—1921 гг. (тень этого произведения в буквальном смысле витает над толстовским романом):

481

Там же.

482

«Руль» – ежедневная газета, выходившая в Берлине в 1920—1931 гг. Основана И.В. Гессеном, А.И. Каминкой и В.Д. Набоковым. Один из ее основателей впоследствии писал, что, снискав в глазах большевиков репутацию «самой злой газеты» из всех эмигрантских изданий, «редакция “Руля” воспринимала такую оценку как самое весомое признание своих заслуг» (Гессен И.В. Годы изгнания: Жизненный отчет. Париж, 1979. С. 127).

483

П.Ш. // Руль. 1922. 30 июля. (№ 506). С. 9.

484

Там же.