Страница 3 из 5
Я в свою очередь уставилась на них обоих. Доктор Браун приподнялся на одном локте и пристально посмотрел на меня так дружелюбно, как позволила ему черная повязка на его правом глазу. — Привет, дорогая, — сказал он серьезно.
Затем он и мать рассмеялись.
Это был самый странный звук, который я когда-либо слышала. Как будто ничто на земле не могло быть снова важным для любого из них.
Тем летом я видела много разных Джонни. Все получилось на любопытном принципе очень быстро. Очень скоро я поймала его взгляд, который сказал: — «Я хотел бы принять участие – но»... И на этом он остановился. Тем не менее, я поняла, что добиваюсь большего прогресса с ним, чем когда-либо с кем-либо из предыдущих друзей матери.
Наконец, всё-таки его ответ «к настоящему времени и не дальше» стал раздражающим. Затем стимулирующим. Затем...
Я думаю, что с ним это было постоянно, зная, что он и мать были такими, какими они были, что заставило все обернуться так, как они это делали. В процессе попытки раскачать его для более тщательного исследования, я втянулась в это сама. В конце концов, я стала совершенно бессовестной в этом. Я начала пытаться получить его для себя при каждой возможности.
Мы поговорили. Но не о нем. Если он знал, как у него произошел несчастный случай, и как он оказался здесь, он очевидно, никогда не говорил никому. По крайней мере, мне он никогда не говорил.
Мы говорили о магнетронах.
Не смотрите так удивленно.
Как и вы, он был экспертом по магнетронам. Думаю, он знал о магнетронах даже больше, чем вы. И вы думали, что вы единственный мировой эксперт, не так ли?
Я притворилась, что слушаю его, но я никогда не понимала больше, чем основные понятия, а именно, что магнетроны были маленькими элементами, вроде электронов, вроде гравитонов, и вроде того, чего я не знаю. Но, по крайней мере, я поняла, что магнетронное поле может деформировать течение времени, и что если поместить объект в такое поле, результаты могут быть довольно странными.
Мы много говорили о магнетронах. Я планировала часы, иногда дни наших случайных встреч заранее. Довольно скоро я начала заимствовать у матери ее короткие трусики. Позже, во время, когда он теоретически отсутствовал, я загорала в натуральном виде. Без видимых результатов, кроме загара.
Ближе к окончанию я начала выбираться ночью в сосны с моим спальным мешком. Я не могла вынести этого, зная, где он, вероятно, находился.
Не то, чтобы я сдалась.
Он строил магнетронный генератор. Первый в мире. Я помогала целый день подключать часть его оборудования.
Он снес перила балкона и строил свой аппарат на балконе, прямо над лощиной. Он сказал, что может сфокусировать его. Я имею в виду, что в магнетронном поле был своего рода эффект «линзы», и он должен был быть в состоянии сфокусировать это поле.
Странная вещь заключалась в том, что, когда он, наконец, отрегулировал линзу, фокус был в разряженном воздухе, прямо за краем балкона. Прямо через лощину. Он не хотел, чтобы кто-то случайно прошел через фокус.
И через эту линзу можно было слышать звуки.
Лощина была сухой в течение нескольких месяцев, с тех пор, как мать отвела ручей от порогов. Но теперь, проходя через линзу, был слышен этот бесконечный грохот воды.
Он был слышен по всему дому.
Шум раздражал меня. Казалось, что это подавляло даже их.
Мне не нравился этот шум. Я оттащила свой спальный мешок еще дальше в сосны. Я все еще могла слышать его.
Однажды ночью, будучи в четверти мили от дома, я выползла из своего спального мешка и направилась в дом. Я собиралась разбудить его и попросить его отключить эту штуку.
По крайней мере, это было моим оправданием за возвращение. И было совершенно верно, что я не могла спать.
Мне представилось, как бы все это было. Как я спокойно открыла бы его дверь, как я на цыпочках подошла бы к его кровати. Как я бы склонитесь над ним. Как бы я положила руку на его грудь и очень мягко потрясла.
Все прошло по плану, вплоть до определенного момента.
Там я, наклонившись над его кроватью, смотрела сквозь темноту на размытые очертания предполагаемой фигуры.
Я протянула руку.
Грудь, к которой я прикоснулась, не была мужской.
— Чего вы хотите? — прошептала мать.
За то время, которое мне потребовалось, чтобы вернуть дыхание, я решила, что если я не могу обладать им, она тоже не может. Наступает предел ситуации. Мы мчались к решающей схватке.
Он всегда держал свой старый пистолет, тот, который он привез с собой, на полочке стола. Без звука я потянулась к нему и нашла его. Я знала, что было слишком темно, чтобы мать могла увидеть, что теперь я целюсь в нее.
У меня была ясная осведомленность о моем намерении и его последствиях. Я даже знала место и время. В спальне доктора Джона Брауна в Скайридже назревало убийство, и время было без пяти минут полночи 3 июня 1977 года.
— Если это сработает, — спокойно прошептала моя мать, — это, вероятно, разбудит вашего отца.
— Мой - кто? Я задохнулась. Торец оружия приземлился на мой палец ноги; я едва поняла, что уронила его.
Я слышал то, что она сказала. Но я внезапно поняла, что это не имело никакого смысла. Они бы давно мне сказали, если бы это было правдой. И он не смотрел бы на меня так, как он делал изо дня в день. Она лгала.
Она продолжала спокойно: — Вы действительно хотите его?
Когда одна женщина задает этот вопрос другой, это обычно подразумевается как объявление о праве собственности, а не запрос, и тон голоса колеблется от тонкого сардонизма до дикого злорадства.
Но голос матери был тихим, и ровным.
— Да! — сказала я резко.
— Настолько скверно, чтобы иметь ребенка от него?
Теперь я не могла остановиться. — Да.
— Вы можете плавать?
— Да, — я глупо ответила, как попугай. Было очевидно, что сейчас не время для логики или последовательности. Там были две ведьмы, торгующиеся не на жизнь, а на смерть, в то время как тело нашего раздора лежало прямо за нами.
Она прошептала: — Вы знаете, из какого он времени?
— Вы имеете в виду откуда?
— Из какого времени. Он из 1957 года. В 1957 году он попал в магнетронное поле - в мой стог сена 1977 года. Линза - там - сфокусирована…
— На 1957 год? Я с оцепенением вздохнула.
— Начало 1957 года, — исправила она. — Она сфокусирована на день за пару месяцев до того, как он упал в линзу. Если вы действительно хотите его, все, что вам нужно сделать, это прыгнуть через линзу, найти его в 1957 году и держаться за него. Не дайте ему провалиться в магнетронное поле.
Я облизала губы. — И предположим, что он это сделает в любом случае?
— Я буду ожидать его.
— Но он у вас уже есть. Если я возвращусь назад, как я могу быть уверена, что найду его вовремя? Предположим, что он на сафари в Южной Африке?
— Вы найдете его прямо здесь. Он провел весну и лето 1957 года здесь, в Скайридже. Домик всегда был его собственностью.
Я не могла видеть ее глаза, но я знала, что они смеялись надо мной.
— Вопрос о ребенке, — сказала я кратко. — Что с ним делать, если он будет?
— Ваш единственный шанс удержать его навсегда, — сказала она хладнокровно, — это ребенок.
— Ребенок?
Я не могла извлечь никакого смысла из этого. Я перестала пытаться.
Целую минуту стояла тишина на фоне нежного дыхания Джонни и поющий воды на расстоянии в двадцать лет.
Я быстро мигнула глазами.
Я собиралась получить Джонни. Я собиралась вернуться в 1957 год. Внезапно я почувствовала себя веселой и восторженной.
Часы в зале начали бить полночь.
Через несколько секунд 3 июня 1997 года войдет в историю. Мать станет выдохшейся, бывшей, неспособной предсказать даже погоду.
Я скинула тапочки и пижаму. Я прикинула расстояние через балкон. Мой голос сорвался. — Мама! — завизжала я. — Дай нам одно последнее предсказание!
Джонни яростно фыркнул и изо всех сил пытался сесть.
Я начала свое бурное погружение во время. Ответ матери плыл за мной, через линзу, и я услышала его в 1957 году.