Страница 90 из 97
Зачем он мне помогал? Просто чтобы не дать мне умереть, пока я не поймаю сокола для него? А что он сделает, когда поймаю?
Маркос продолжал ёрзать на месте.
— Сколько уже мы так сидим. У меня в животе снова начинает урчать. Она говорила, в этом озере водится рыба. Полагаю, имела в виду, чтобы мы для рыбалки воспользовались одним из этих шнуров. Хотя я не знаю, где взять крючок, не говоря уже о приманке. Может, ты и рыбу умеешь ловить так же хорошо, как и...
— Тихо, — шепнула я.
Прикрывая рукой глаза, я всматривалась в ослепительно-синее небо.
Крик сокола.
И опять.
— Белые соколы, — выдохнула я.
— Где? — Маркос попытался вскочить на ноги.
Я вцепилась в него и потащила к земле.
— Пригнись и сиди тихо. Я их не вижу, но слышу.
Снова крик.
Я обернулась на звук. Над ледяной рекой, направляясь в сторону куропаток, парили две белых точки.
— Не двигайся, — прошептала я.
Куропатки их тоже увидели. Они отбежали на длину привязи, пытаясь укрыться в камнях, но шнур не пускал дальше. Соколы кружили над ними, перекликаясь друг с другом. Куропатки замерли, вжались в землю, стараясь спрятаться, но они были бы почти невидимы среди камней, а на открытом месте, среди зелёного мха и золотистой осоки оставались заметными.
Соколы сложили крылья, бросились с высоты, и в последнее мгновение опять взмыли вверх, ударив куропаток с такой силой, что я услышала разнёсшийся над тихой равниной стук. Оба поднялись в воздух, сжимая в когтях безвольно свисающие тушки жертв, и яростно били крыльями, пытаясь унести птичек, а вместе с ними и тяжёлые камни.
Я видела, как шнуры бегут по камням, казалось, вот-вот выскользнут. Но они удержали, и соколов снова потянуло к земле. Они расправили крылья, покрыв тушки куропаток, чтобы защитить от возможного нападения других птиц и кражи. Потом соколы подняли головы, огромные тёмные глаза высматривали опасность. Убедившись, наконец, что остались одни, они принялись рвать клювами перья с ещё не остывших тушек, добираясь до плоти.
Я наблюдала, как они заглатывают дымящиеся куски окровавленного мяса. Потом взяла петли, и, ощущая трепет предвкушения, поднялась и пошла к соколам.
Птицы с криком тревоги взвились в воздух и закружили высоко в небе. Осторожно, стараясь не касаться окровавленных останков куропаток, я разложила петлю вокруг обеих птиц, зацепила кусочком одеревеневшего стебля и отошла за скалу, держа в руках другой конец шнура. Следовало бы использовать деревянный колышек, но вокруг не видно ни одного дерева. Оставалось молиться, чтобы ветки оказались достаточно прочными и устояли.
— За каким чёртом ты всё это сделала? — возмутился Маркос. — Ты, вроде бы, говорила, что знаешь, как их ловить. Если бы просто потихоньку подкралась к ним, а не портила дело, топая как разъярённый бык — может быть и поймала бы. А теперь ты их распугала. Что ты...
— Замолчи, — перебила я. — Сиди тихо и жди.
Я наблюдала за птицами, которые описывали в небе круги, парили, расправив крылья, на спускающихся к земле воздушных потоках, и опускали головы — высматривали, ждали, когда всё снова стихнет. От напряжения я забывала дышать, пока боль в груди не напоминала, что нужно глотнуть воздуха. Не улетят ли они? Если они совсем недавно охотились и поели, им всё равно. Может только инстинкт привлёк их к этим двум куропаткам, жажда убийства при виде того, как те бегут и пытаются спрятаться. В самом деле, если соколы не голодны, они просто улетят прочь. Я ждала, не сводя глаз с белых птиц. Круги расширяются, они поднимаются выше. Что если следующий взмах крыльев унесёт их за пределы этой долины?
Сокол, что покрупнее, самка, стал спускаться к остаткам мяса. Птица опустилась на землю, неторопливо прошлась, вертя головой, прежде, чем опять склониться над жертвой. Наконец, она начала есть.
Что-то во мне кричало — сейчас же тяни петлю, не то ты её потеряешь! Но я знала, как только самка почует петлю, она закричит и забьётся, и её партнёр немедленно улетит. Однако у меня будет хоть одна птица.
Сокол-самец спускался всё ниже. Спускайся на землю! Я так хотела, чтобы он сел прежде, чем другой снова расправит крылья. Насколько он голоден? Не полон ли его зоб? Нельзя рисковать, не то потеряю обоих. Я должна действовать прямо сейчас. Мои пальцы уже сжимали шнурок, и тут сокол-самец опустился на землю. Он с опаской оглядывался, боясь приблизиться к своей тушке. Я затаила дыхание. Сокол опустил клюв и вырвал кусок плоти у своей жертвы.
Оба шнура необходимо потянуть одновременно и в одном темпе. Я старалась, но вокруг лапы самки петля сомкнулась на мгновение раньше, чем у самца. Птица издала возмущённый крик, самец вздёрнул голову вверх и захлопал крыльями, но прежде, чем он успел подняться с земли, мне удалось туже затянуть петлю. Обе птицы свалились, крича и яростно хлопая крыльями по земле.
Теперь мне нужно забрать их пока они не причинили себе вреда, и я не могла доверить Маркосу управиться с ними. Я схватила ивовую корзину.
— Скорее! — крикнула я Маркосу. — Рубашка, давай мне свою рубашку!
К его чести должна сказать, он стянул её без единого возражения.
Я подбежала к самцу, который был ближе, и набросила рубаху на голову бьющейся птицы, чтобы та стихла. Потом я кинулась к самке. Схватив её за лапы, одной рукой я крепко прижала крылья к своей груди, а другой осторожно сняла петлю. Птица сопротивлялась, и я ужасно боялась, что она уцепится за меня лапой — если сокол хватает плоть, ничто не заставит его отпустить, остаётся только убить. Но всё-таки мне наконец удалось положить птицу на спину в корзинку и закрыть крышку.
Потом я пошла обратно и плотно завернула самца в рубашку Маркоса, сняла петлю и вернулась с обеими птицами. Маркос дрожал от холода, но широко улыбался, до самых ушей.
— Получилось! Ты их поймала! — он бросил взгляд вниз, и улыбка тут же угасла. — Ты ранена?
Обе мои руки покрывало множество ран и порезов, оставленных когтями и клювами. Моё сердце так колотилось, я так ужасно боялась упустить или поранить птиц, что даже не замечала боли, но теперь ощутила жжение.
— Нужно перевязать твои раны, — сказал Маркос, слегка побледнев.
Пожалуй, и к лучшему, что Маркос не врач — ему явно плохо от вида крови.
— С этим придётся подождать. Мне нужно сделать кожаные путы, чтобы я могла удерживать соколов. У меня нет иглы, сшить шоры для глаз или колпачки, поэтому, придётся закрывать им головы полосками ткани. Нам нужно держать их спокойными, не то будут биться и причинят себе вред.
Глядя на глубокие порезы на моих руках, Маркос категорически отказался подержать соколов, но под моим руководством успешно привязал им к лапам мягкие кожаные шнуры и соорудил из обрывков своей рубахи импровизированные колпачки, которые мне, в конце концов, удалось натянуть на птиц, правда, не без дополнительных порезов на руках. Я привязала путы к полоскам кожи и закрепила вокруг камней, на которые усадила птиц. Они вели себя довольно смирно.
Когда соколы успокоились, Маркос настоял на том, чтобы вымыть смоченными в воде остатками рубахи мои порезы, которые всё ещё кровоточили и болели.
Теперь, когда соколы в безопасности, я вдруг ощутила, что ноги совсем ослабели и больше меня не держат. Меня начинало трясти, и я опустилась на землю. Я сделала! У меня получилось! Я, на самом деле, сумела поймать белых соколов. Отца выпустят. Он вернётся домой, живой и здоровый. Я видела его, идущим ко мне, раскинув руки, видела на его лице радостное изумление от случившегося чуда. Всё было кончено. Кончено!
Я свернулась на влажной земле и ждала возвращения Маркоса, не в силах оторвать взгляд от соколов. Это была поистине великолепная пара. Нижнюю часть оперения украшали маленькие тёмно-коричневые пятнышки, будто кто-то брызнул чернилами, на спинках тоже ещё оставались коричневые перья. Птицы были именно такие, каких я надеялась заполучить. Обе сильные, первого года жизни, ещё не совсем сменили оперение на взрослое, только после первой линьки следующим летом вместо тёмных перьев появятся белые. Впереди у них ещё много лет и охоты, и размножения — если только мне удастся довезти их обратно живыми.