Рассказы. Часть 1

Юэн не нашел, что ответить. Уже уходя, во дворике перед домом он сделал вилле неуклюжий комплимент:

— В оливках у вас недостатка не будет.

— Может, возьмете немного с собой? Наши оливки продавали в местной лавке, но потом ее переделали в бар.

Она сбегала внутрь и вернулась с корзинкой, полной мясистых оливок.

— Вот, вам и вашей жене. Наслаждайтесь оливками и… друг другом.

Она помахала ему рукой, когда закрылись ворота. Юэн пошел вдоль забора, и ему показалось, что он увидел кого-то за деревьями. Тот сразу скрылся — ему нужно было лишь повернуться. Виллы вдоль дороги уступили место многоквартирным домам, а Юэн все оглядывался. Однако за ним никто не шел, а страница была надежно спрятана в кармане у сердца. Он решил не стучаться в дверь, на случай если Джойс спит, и сам открыл ее, торжественно неся перед собой корзину, на случай если Джойс не спит. Но все эти предосторожности пропали даром: в комнате ее не было.

На балконе тоже было пусто. Он набрал ее номер и услышал, что телефон звонит в комнате. Он лежал на столике у кровати, прижимал обрывок бумаги с запиской: «Ушла плавать». Вместо подписи стояла единственная буква «Х», одна из палочек которой была почти вертикальной. Он выбежал на балкон и стал всматриваться в море между двумя отелями.

Далеко в море виднелась фигура, размером не больше висюльки-талисмана на браслете. Оранжевый купальник. Это она.

Он закрыл окно и поставил корзину с оливами на прикроватный столик. Перед тем как спрятать последние слова Амброуза Дартмута в сейф, он еще раз перечитал их… и помчался на пляж. Несмотря на то что талисман в оранжевом купальнике качался на волнах так же далеко, это зрелище почему-то его успокоило. Он сбросил сандалии рядом с топчаном Джойс — там лежала ее книга. С каждым шагом он заходил глубже, но гребни волн целовали его кожу.

— Но его нет, — прошептал он, отправляясь к Джойс. — Но его нет.

Перевод: А. Аракелов

Угадай мое имя

Дорин проснулась внезапно и попыталась понять, что же ее разбудило. На дальнем конце теннисного корта лаяла собака, другая вторила ей со стороны гольф-клуба, а затем Дорин услышала звуки из бывшей комнаты Анны. Там в кроватке заворочался Бенджамин — «радионяня» одновременно искажала и усиливала звук. Дорин собиралась уже тихонько заглянуть к нему в комнату, но малыш затих, и она снова уронила голову на подушку. Перед тем как закрыть глаза, она бросила взгляд на прикроватные часы — те показывали полночь. Женщина совсем было задремала, когда до нее донесся тихий голос. «Теперь ты мой, Бенджамин», — сказал он.

Казалось, ночь навалилась на нее своей удушливой тяжестью и придавила, и все же Дорин сумела разлепить непослушные губы.

— Никогда этому не бывать. Убирайся, Денни, не то я вызову полицию.

— Я не отец мальчика. Его мать получила то, чего хотела, теперь мой черед.

Это наверняка был сон — в пустом доме некому было вступать с Дорин в разговор — но ее сковал ужас.

— И чего же хотела Анна?

— Чтобы сын был с ней, пока ему не исполнится год.

— Половину этого времени отец ребенка мучил ее и издевался. Может, этого она тоже хотела?

— Она пожелала — я исполнил. Она знала, какова цена.

От горя у Дорин навернулись слезы.

— Она сполна расплатилась за свою ошибку.

— Мы не о том говорим! — В голосе зазвучало раздражение. — Возможно, она надеялась обвести меня вокруг пальца, — продолжал он. — Но меня никому не обмануть, так что даже не пытайся. Настало мое время.

Дорин сама не понимала, что она пытается сделать — понять его или проснуться.

— Какое еще твое время?

— Твой год с Бенджамином почти на исходе, так что попрощайся с ним, пока еще можешь, Дорин.

— А вас как зовут, раз уж вы знаете мое имя?

— Моего не знает никто. — Дорин услышала приглушенный смешок, хотя, возможно, кто-то просто поскреб по пластиковому микрофону. — Увидимся в день его рождения, — произнес голос. — Я оставлю тебе знак.

Снова залаяли собаки, к ним присоединились другие. Их лай был реальным, и, Дорин это почувствовала, других звуков в ночи больше не раздавалось — поняв это, она заснула.

Поздним утром, лежа в постели, Дорин вспоминала свой сон. Возможно, она действительно боится, что к ним заявится отец Бенджамина, пронюхав, что ее муж уехал на совещание директоров? Но суд постановил, чтобы Денни держался от ребенка подальше, и в случае чего можно было вызвать полицию. А может, ей так тревожно потому, что ровно год назад, в свой первый день рождения, Бенджамин лишился матери. Именно поэтому Дорин хотелось постараться на этот раз устроить внуку настоящий праздник, и она обдумывала, как это сделать, когда услышала, что мальчик возится.

По утрам малыш всегда сонно бормотал какую-то невнятицу, будто его языку требовалось время, чтобы проснуться. «Пелена ветров, жир, цепь», ей почти верилось, что она может различить в его лепете нечто подобное, а то и такое: «Вепрь жарен во теплице» — и где он только берет эти слова? Лет тридцать назад она приходила в восторг, вслушиваясь в младенческие монологи Анны, но теперь старалась этого не вспоминать. Тем временем Бенджамин заговорил с Носиком и Ворчуном, плюшевыми мишками, которые спали с ним в кроватке. Когда он принялся колотить по деревянным рейкам, не то изображая барабанщика, не то требуя свободы, Дорин вошла в детскую.

Бенджамин стоял, держась за спинку кроватки, лицом к двери, и ей опять невольно вспомнилась Анна. Его крошечное личико было почти копией материнского — светлые волосы, высокий лоб, маленький вздернутый нос, пухлые губы, упрямый подбородок. Только брови у Анны в последнее время были постоянно нахмурены, а волосы она красила в самые разные цвета, но ни один из них не помогал привести ее супруга в мирное расположение — впрочем, его вообще мало что могло утихомирить. В прошлом году глаза у Анны потухли и стали безжизненными, как камни, а улыбка — Дорин видела ее совсем редко — больше походила на мольбу о помощи, даже после того, как она решилась порвать с Денни. По крайней мере, Анна практически довела дело до суда, но, возможно, из-за этого она боялась еще сильнее? Дорин предполагала, что так все и было.

— Готов к приключениям? — обратилась она к Бенджамину.

— Мщениям[10].

— Ах ты, маленький попугайчик! — улыбнулась Дорин и вдруг вздрогнула. Микрофон «радионяни», который она всегда ставила сверху на синий комод, валялся на полу. Было совершенно ясно, что Бенджамин не сумел бы дотянуться до провода, и она похолодела, осознав, что не слышала шума падения. Мелькнула мысль, что это ее ошибка: она сама что-то упустила — видно, стареет.

— Больше так не делай, Бенджамин, — сказала она, ставя микрофон на место.

Мальчик упрямо выпятил нижнюю губу.

— Я не делал, ба.

— Ну-ка, не шали. Если не ты, то кто же?

— Дядя.

— Какой еще дядя?

— Ходит ко мне.

— Кто к тебе приходит, Бенджамин? Это не твой… — выпалила она от волнения и нехотя договорила, — не твой отец? Это не папа?

— Не папа, — сказал малыш и засмеялся.

Дорин заподозрила, что он, возможно, просто повторяет за ней слова.

— А кто же тогда, Бенджамин?

Ребенок с озадаченным видом помолчал, потом произнес:

— Темно.

— То есть ты его не видел. А знаешь почему? Он не настоящий. Это просто сон.

— Потрясен.

— Порой мне кажется, что ты меня дразнишь… — сказала Дорин, хотя сама в это не верила.

Конечно, Бенджамин наверняка задел микрофон, просыпаясь. Дорин взяла малыша на руки, и он, теплый со сна, обнял ее за шею. Ему не терпелось поскорее оказаться на полу и пробежаться по комнатам. Дорин догнала его на кухне и помогла снять ночной комбинезончик. Сняв с горшка и похвалив за то, что все сделал, одела его, стараясь делать все так, чтобы малышу казалось, что он оделся практически сам. Потом усадила внука в высокий стульчик, приготовила завтрак, а потом смотрела, как он управляется с хлопьями, почти не пролив молоко и не перепачкавшись. Тем не менее щеки ему она тщательно вытерла — Бенджамин изо всех сил старался увернуться — и спросила: