Страница 2 из 12
Вдруг, спохватившись, Борис заметил странность: «Черт, я, видимо, от этих стариков невольно заразился болтать по поэтическим шаблонам!» Внезапно мысль его прервал дедок, и как бы в подтверждение испортил снова воздух, и, не покраснев, промолвил полушепотом:
– Так вот что я скажу тебе, мой друг! Сдается мне, что скоро я умру и близок мой конец, но хочется пожить еще, пусть даже и недолго, на матушке-земле, чтоб напоследок, на своих двоих вдоль озера по лесу побродив, набрать грибков плетеное лукошко. Ты точно не Иисус, но только ты мне в этом деле подмогой будешь, а может быть, и кое-кто еще… – Немного помолчав, старик продолжил: – Ведь ты не представляешь, каково мне здесь. Каждое мгновенье ощущать, как тело мое заживо гниет, и мучиться, вдыхая смердятину свою же, и видеть одним лишь глазом, как женщина прекрасная моя вытаскивает раз за разом из-под моего разбитого каркаса посудины с дерьмом, и не иметь возможности ей вставить по первое число. Это точно худшее наказание из тех, что Зевс когда-то подлому Танталу прописал, – тот вечно мучился на свежем воздухе от жажды, будучи по горло в ключевой воде.
Борису вдруг невольно показалось, что этот дед читает его мысли, и потому, опять не зная толком, что ответить, он, лишь слегка пожав плечами, выдал на-гора:
– Любому фрукту, сир, отмерен свой сезон, и ничего вам с этим не поделать, ибо ничто не вечно под Луной…
– Нечего кривляться и болтать черт знает что, при этом явно не подумав! – вновь заскрипел магистр. – Мне бы только выбраться отсюда, и ты мне в этом деле обязательно поможешь! – добавил он, и в голосе его почувствовалась некая угроза.
– Каким же образом? – Борис смутился и, не обращая внимания на фамильярность в свой адрес со стороны магистра, продолжил: – Ведь вы мне сами, сир, сказали, что не Иисус я, как и вы не Лазарь. Тогда как случаев других из этой области история, религия и даже медицина пока еще не ведают. Разве что в народных сказках поискать для вас решение проблемы или Дьявола позвать? Но для чего ему, скажите, ваша весьма порочная душа? Бессмертие взамен он вряд ли вам предложит.
– Ты издеваешься? – вскричал старик и вне себя от ярости вдруг попытался приподняться.
Внезапно его обидчик на своем лице стал ощущать до боли знакомую ему энергию, что исходила в этот раз пучками от, казалось бы, безжизненного тела. Вдруг вспомнился Борису тот злосчастный случай, когда под Авиньоном на шабаше за хамство он был публично проклят Розой-колдуньей нынешнего президента Жака. «Шипами розы» прозвана была она ведьмами и колдунами, что слетелись пошабашить со всей Европы по случаю Солнцестояния. В ту ночь впервые ощутил он на себе внезапно некий сгусток, сплетенный из лучей, ударивший ему в лицо несметным количеством осколков и иголок. Так ее зараза, пробив его защиту, просочившись прямо в душу, что чернила в промокашку, который год уже съедала, словно лярва, потихоньку его мятежный и могучий дух. Он постоянно чувствовал, что мощь его уходит, но ничего не мог поделать со злой напастью. Подумать только, ведь он колдунье этой вроде ничего такого не сказал, по причине, что был смертельно, в доску пьян и свой базар вообще не фильтровал. Но ведь недаром говорится: «То, что у пьяного на языке, то трезвый в голове хранит себе же на погибель». Поэтому, кабы чего опять не вышло боком, в этот раз Борис, реально испугавшись, стал срочно придумывать своей бестактности немало странных объяснений, но мысли в голове запутались, и он не смог найти отмазку да еще так быстро перевести ее с родного на французский… Весь интеллект куда-то испарился, но, слава богу, бешеный старик вдруг остепенился, смягчив свой нрав, спросил уже спокойным тоном:
– Почем ты знаешь, какие души служат Люциферу? Вот для примера, моя послушница Марго давно уже не девственна, но я ценю ее, и для меня она – моя богиня!
Борис, должно быть от волненья, сглупил опять, перебил слова магистра:
– Признаться честно, будь она девицей, но на сто лет постарше чем сейчас, то вряд ли б вы ее в богини записали. А про Люцифера я знаю только то, что пишут в желтой прессе и проповедуют попы, развешивая на ушах толпы свою лапшу, и мне известно достоверно то, что я не знаю ровно ничего!
Покаявшись, Борис внимательно взглянул на старика и заметил, что его ответ немного залечил Великого магистра, у которого в единственном глазу зажегся луч надежды, тогда как левый глаз, бельмом прикрытый, не выразил, конечно, ничего, но тоже с неподдельным интересом уставился в него, пытаясь что-то в нем получше разглядеть. Борис, скрипя душой, продолжил отвечать:
– Ей-богу, сир, я не хотел царапнуть болезненное ваше самолюбие! Ведь я же не убийца самому себе, чтобы бесплатно насмехаться здесь над старым и убогим человеком. К сожалению, характер у меня дурной, и каждый раз, когда волнуюсь, с детских лет кусаю больно едким словом обидчивых людей, но если чем-то вам могу полезным быть, то без проблем. Потребуйте, и Люцифера за рога из Ада вытащу для вас! Вот только подскажите, как мне это лучше сделать?
Но тут он вовремя одернул сам себя, ибо его уже опять куда-то понесло, а реально не хотелось конфликтовать с владыкой Ада, ибо кто знает, может, тот и взаправду существует? Тогда как этот дед столетний, лежащий перед ним пластом здесь, на больничной койке, своей надеждой на омоложение его весьма интриговал. Ввязавшись в перепалку с опасным человеком, Борис невольно позабыл принцессу Жанну и, резко обернувшись, стал искать ее. Она не спряталась в шкафу из старого оливкового древа, а лишь тряслась за его спиной в каком-то жутком состоянии «и ни жива, и ни мертва от страха», сидя на пластиковом стуле, как будто на гвоздях. Ему подумалось: «Она, должно быть, в чугунном котле с кипящею смолой искупалась, ибо на ее лице появилось такое выражение немого ужаса, что смахивало на маску скорби античного театра. Сердешная и не предполагала, что я вдруг стану неучтиво общаться с ее гуру-магистром всех масонов на этой проклятой земле».
Хвала богам, принцесса Жанна не упала в обморок и быстренько пришла в себя, когда магистр, вновь напомнив о себе, спокойным голосом сказал Борису:
– Возьми, дружище, у Марго ключи ты от моей квартиры, что в Каннах, и даже можешь там пожить, пока мне нужен будешь в этом деле. Вот только женщин не води туда, и каждую субботу я буду ждать оттуда фолианты, и за эти хлопоты тебе неплохо заплачу… таких мерзавцев все же я люблю. Ты мне своей бестактностью и хамством молодость мою напомнил! – Сказав все это, он будто что-то вспомнил и, глупо улыбнувшись, замолчал.
Его улыбка почему-то придала Борису самоуверенности. Хоть и ненадолго, но он, почувствовав себя хозяином дурного положения, решил, не церемонясь, потребовать вознагражденье и сказал магистру:
– Сир, я постараюсь оказать услугу вам, хотя не знаю, что же мне с вас взять, ибо вы не сможете сдержать свои же обещания. Однако я готов помочь вам, хотя и без энтузиазма, ибо не желаю лезть в чужую чертовщину, словно по уши в дерьмо!
Борис устал от стариков и потому с принцессой Жанной мечтал не просто распрощаться навсегда, но убежать куда подальше от нее, ибо она была его на десять лет постарше и потому уже совсем не возбуждала. И только на избытке тестостерона он, заблаговременно приняв на грудь стаканчик самогона из града Арманьяк, драл ее как сидорову козу, но не доил… А жаль! Поэтому графин хрустальный, всегда заполненный до пробки «живительной водой» для этих дел да и вообще на всякий случай, всегда стоял на прикроватной тумбе. Тогда как жадная до сладострастия принцесса Жанна, душевной холодности его в упор не замечая, раз за разом, поймав свой кайф, орала благим матом (естественно, на русском языке) на все Монако! Да так, что всем ее соседям казалось – эти вопли могли легко, как птицы, долетать до окон резиденции безумных принцев, стоявшей на скале, напротив их апартаментов, в которых Жанна продолжает, быть может, и сейчас спокойно жить. Ну, а в то время, уже далекое от нас, каждый раз, вкусив любви, ее рабыня стонала так забавно, что вынуждала любовника невольно рисовать в воображении своем смешные сцены: «Бедный принц монакский, на смертном одре возлегая, просил дворецкого окно в его опочивальни скорей закрыть, чтобы не слышать крики страстной Жанны, что часто долетали до его ушей на крыльях сизых голубей, вызывая в нем злость и раздражение».