Отвергнутая

— Ты…

— Для меня всё это тяжело – семья, дети. Шаг, на который я бы никогда не пошёл добровольно… но в тебе я увидел что-то… что стоило этого, понимаешь? Ты стоишь того, чтобы рискнуть и идти против своих страхов. Нам ещё понадобиться время, чтобы притереться друг к другу, но у нас в запасе целая жизнь. Я не обещаю тебе исправиться и не клянусь… быть самым любящим. Но я буду надёжным настолько, насколько смогу и сделаю всё для нашей стаи. Ты моя волчица и я тебя признал. Это…

— …много значит, — договаривает за него его жена.

Она понимает. По крайней мере ей кажется, что сейчас она понимает Питера. Потому что до всего этого не смотрела на ситуацию его глазами. Стайлз лишилась матери будучи ребёнком, но та умерла от болезни. А Питер лишился всей семьи за одну ночь и он видел, как они умирали. И он жил с осознанием, что ничего не смог сделать.

И создавать новую семью, видя собственными глазами, что сделали с твоей прошлой – это действительно тяжёлый шаг.

— Да, малышка, — Питер притягивает её к себе и целует.

И Стайлз чувствует себя одновременно счастливой и глупой.

Глупой из-за того, как повела себя, что поставила всех на уши, чуть в конец не перессорила своего мужа и отца, повела себя так по-девчачьи, слишком уж по-девчачьи, хотя считала себя выше каких-то мелких истерик.

А счастливой из-за того, что для Питера она не пустой звук и… она не может требовать от него чего-то большего, они ведь не любили друг друга до свадьбы, да и сам брак был вынужденным, но теперь у Стайлз была уверенность, что всё это ещё может оказаться чем-то счастливым и прекрасным.

— Если хочешь, — Хейл отстраняется, но уже держит её в крепких объятиях и смотрит прямо в глаза, — то мы можем пройти обряд на доверие.

— Что это за обряд? — хмурится Стайлз.

— Мы поклянёмся быть друг другу верными и не предавать, — хмыкает оборотень. — Просто мне верить тяжело, я понимаю.

— Не нужно, — Стайлз отрицательно качает головой. — Он нам не нужен, Питер. Мы сможем стать семьёй и без дурацких обрядов.

И она и вправду в это верит. Сейчас верит, потому что знает, понимает и чувствует, что для своей семьи Питер готов на многое. Наверное и на что-то подлое, но он будет готов делать это ради них.

— Ты уверена?

— Не совсем, — усмехается Стайлз, — но это мой первый шаг к тому, чтобы учиться верить тебе.

И это правда. А Питера нужно ещё научиться верить, учитывая, сколько раз он предавал и вёл себя как конченый мудак. Но тогда и Стайлз не была для него кем-то, просто препятствие на пути к достижению цели. И сейчас всё поменялось, как между ними, та и в целом мире. Это, конечно, всего лишь глупое ощущение, но оно казалось самым верным.

— И не придумывать всякие глупости?

— Уж этого обещать не могу, — улыбается Стайлз. — Порой ты просто выпрашиваешь хорошую взбучку.

— Ты ранишь моё сердце, как можно быть такой жестокой?

Стайлз тянется за очередным поцелуем, но у неё звонит телефон и она с тяжёлым вздохом отстраняется от мужа и идёт за мобильником.

Питер молча наблюдает за женой, как она ходит перед ним и что-то отвечает. Кажется, это её извечная подружка. Оборотень даже не пытается прислушаться к телефонному разговору, хотя в другой бы раз точно в наглую бы подслушивал.

Но для Хейла это возможность погрузиться в собственные мысли.

Он смотрит на свою руку и всё ещё чувствует холод и покалывание. Ребёнок Стайлз – это нечто и Питер подозревал, что он не будет оборотнем. Уже сейчас он чувствовал отторжение на каком-то волчьем инстинкте.

Дитон вынесет свой вердикт к концу второго месяца беременности. Хотя и у друида уже есть некоторые подозрения.

И Питер даже не удивится, что к этому мог приложить руку Джерард, когда проводил обряд, от этого сукина сына можно было ожидать всего. Но и благодаря Джеральду он снова стал альфой.

В Стайлз мог развиваться и обычный ребёнок, что было весьма маловероятно, и какая-нибудь новая неведомая тварь.

Но, не смотря на то, что они попали в такое положение, Хейл точно не сделает две вещи: не скажет Стайлз о том, что их ребёнок не оборотень и не заставит её делать аборт. Питер не откажется от своего ребёнка, кем бы он не родился, а Стайлз… он всё объяснит потом.

Сейчас их отношения и так не выглядят крепкими, да и Хейл не знает, как к такой новости отнесётся его жена, потому что беременность делает её гиперчувствительной и падкой на всякие выдумки и теории заговоров.

Пусть ребёнок сперва родиться.

Но Питер был уверен, что Стайлз глубоко плевать кем родится ребёнок и она совершенно не расстроиться, если это будет кто-то похлеще канемы.

— На чём мы остановились? — Стайлз подходит к нему, отключая вызов. Похоже, разговор уже закончен.

— Я принял решение отнять твоё право давать имя ребёнку, — ухмыляется Хейл. — Я уверен, что ты выберешь что-нибудь отвратительное.

— Ах ты волчара! — возмущается Стайлз.

И он обнимает её, прижимая к себе и закрывает глаза. Ощущение семьи всё ещё зыбкое, но Питеру кажется, что он счастлив.

========== Эпилог. ==========

— Я не думала, что от детей так можно уставать, — жалобно протянула Стайлз, уткнувшись подруге в плечо. — С меня хватит, я пока больше не хочу! Серьёзно, они пусечки и лапочки, но у меня скоро крыша поедет!

— А Питеру мало? — Скотти гладит её волосы, пытаясь приободрить.

— Не то, чтобы он настаивает, но как бы намекает, что ещё парочка не помешает.

— Просто Робин вся в тебя, — понимающе говорит подруга.

— А Келли вся в Питера! — всплескивает руками Стайлз, отстраняясь от подруги. Не понятно только в кого пошёл их сын, удивительно тихий и послушный ребёнок. Наверное, лучшие гены достались от мамочки. Или как любит говорить Джон, внук весь в деда.

— Мы тоже думали насчёт третьего, — Скотти наматывает локон на палец, задумчиво смотря в окно. — Но решили подождать года три уж точно.

— Трое – это ад, — фыркает Стайлз и продолжает заниматься бутербродами.

Нет, она счастлива, действительно счастлива и любит всех своих детей и мужа. И да, она устаёт, но даже в этой усталости чувствует счастье, которое приятно сворачивается на груди, как кошка, наполняя теплом. А Скотти она может немного поныть только потому, что видятся они крайне редко, да и такие разговоры как-то помогают стряхнуть с себя усталость и набраться сил.

— Приезжали бы к нам почаще, — Скотти нарезает фрукты.

Они действительно приезжают раза два или три в год и этого мало. Дедушка Джон явно бы хотел видеть своих внуков почаще. Обещал, что как только уйдёт на пенсию, переедет поближе.

А сейчас за окном жара и дети резвятся с бабушкой и дедушкой, всем скопом, под чутким присмотром отцов. Они ещё маленькие и их сущности могут проявить себя по разному. И всё же детям весело, когда они собираются вместе.

— Мам,— слышат они мальчишеский голос и обе поворачивают голову.

— Да, Дэвид? — Скотти улыбается своему семилетнему сыну. Он невысокий и у него возле правого глаза родинка.

— Папа спросил, скоро ли будет готов ленч?

— Обжорливый волчара, — ворчит себе под нос Стайлз, чтобы ребёнок не слышал. Дэвид ещё маленький и его волчий слух не проснулся.

— Ещё пятнадцать минут, — отвечает сыну волчица.

Мальчишка кивает и убегает.

— Такой хороший мальчик, сразу видно, что пошёл в свою маму, а не в придурка отца, — усмехается Стайлз.

— Надеюсь, что при Дереке ты такого говорить не будешь.

— Ох нет, чего мне только не хватало — препирательств с твоим мужем. Питер до сих пор настораживается, когда я просто заговариваю с Дереком, — фыркает Стайлз.

Её семилетняя дочь сейчас веселилась на улице, жутко шумная и озорная, с россыпью веснушек на лице и руках. Она действительно пошла не только характером, но и внешностью больше в Стайлз. Но было что-то, что тревожило её в дочери, её повадки были немного другие.

И Стайлз глубоко внутри подозревала, что Питер знает. Знает и молчит. Но и Стайлз не хотела говорить об этом. Её дочь не казалось Стайлз оборотнем, но и человеком она не была. Потому что увидеть спящую дочь, прилипнувшую к потолку, это довольно сильное зрелище.