Страница 12 из 16
Во многих контекстах эти аргументы действительно говорят сами за себя, но я не считаю их решающими. Они покоятся на двух неявных предпосылках: что единственной альтернативой агрегированию предпочтений является цензура и что цензура однозначно неприемлема. Обе посылки легко оспорить: во-первых, политическая система может быть заточена на выполнение задач по изменению, а не агрегированию предпочтений; во-вторых, самоцензура не столь предосудительна, как патерналистская цензура. Прежде чем я разовью мысль, позвольте заметить, что в дальнейшем я не буду сосредотачиваться на различии между моральностью и рациональностью в широком смысле. Разумеется, во избежание противоречий мне следовало бы рассмотреть по отдельности способность политических систем создавать или как-то еще поддерживать рациональные предпочтения в широком смысле и аналогичную способность применительно к этическим предпочтениям, однако я не в состоянии вдохнуть жизнь в это различие.
Я не буду много говорить о самоцензуре как способе фильтрации или расшатывания предпочтений[74]. Теоретически индивид или коллектив могут решить в будущем не включать некоторые виды предпочтений в исходные данные процесса общественного выбора, но есть несколько возражений против реализации такого подхода на практике. Во-первых, зачастую он слишком обременителен. Если, например, кто-то хочет исключить садистские предпочтения, то гораздо проще убрать из множества допустимых решений альтернативы, ранжируемые садистом выше всего. Аналогично, если возникает желание исключить не в меру любопытные или докучающие предпочтения, нужно просто убрать некоторые варианты из процесса общественного выбора и оставить их на долю заинтересованных индивидов[75]. Возможны ситуации, в которых уместной покажется фильтрация самих предпочтений, – когда выбор имеет чисто политический характер и высоко ранжируемые альтернативы сами по себе непредосудительны, – однако, по всей вероятности, таких случаев не так уж много и они не столь важный[76]. Как бы то ни было, указанный подход спотыкается об общую трудность, связанную с определением того, когда именно индивиду или сообществу позволительно взять на себя предварительное обязательство так, чтобы в дальнейшем они не могли передумать[77].
Гораздо важнее – и в теории, и на практике – идея, что главной задачей политики должна быть трансформация предпочтений, а не их агрегирование. С этой точки зрения ядро политического процесса составляет публичная и рациональная дискуссия об общем благе, а не обособленный акт голосования в соответствии с частными предпочтениями. Политике следует стремиться к единодушному и рациональному консенсусу, а вовсе не к оптимальному компромиссу между непримиримыми интересами. Форум нельзя марать принципами, которыми регулируется рынок, а коммуникацию нельзя путать с торгом. Исходя из этих противопоставлений, легко понять, каких авторов я имею в виду. Список включает Руссо и Гегеля, Ханну Арендт и Юргена Хабермаса. Сильно отличаясь друг от друга во многих отношениях, они тем не менее сходятся на необходимости вычищения частных, эгоистических или идиосинкратических предпочтений посредством открытых и публичных дебатов. Далее я реконструирую теорию коллективной рациональности в широком смысле, основываясь на произведениях этих и других авторов, а затем набросаю некоторые возражения против нее. Эти возражения не следует понимать как аргументы против теории, понятой в идеальном смысле, как «теории строгого согласия» у Ролза[78]. Скорее, мне хотелось бы указать на некоторые практические препятствия, с которыми можно столкнуться на пути из одной точки в другую. Однако некоторые из возражений могут уходить довольно глубоко. И все-таки следует четко оговорить, что во многом я идентифицирую себя с этой теорией и попытки сыграть роль адвоката дьявола задуманы как шаг к тому, чтобы ее укрепить, а не разрушить.
В основе теории – по крайней мере, в версии, которой я вдохновлялся, – лежат две основные предпосылки[79].
Первая состоит в том, что определенные аргументы просто-напросто нельзя высказывать публично в политической среде. В политической дискуссии прагматически невозможно утверждать, что данное решение было выбрано только исходя из выгоды для того, кто его предложил, или группы, к которой он принадлежит. Самим фактом вступления в публичную дискуссию – тем, что спор предпочитается торгу, – исключается допустимость таких утверждений. Рабочим или женщинам, например, нельзя требовать для себя преимуществ просто в силу своего статуса. Они должны доказать, что статус дает им право на преимущества из-за некоторых этических особенностей, которые, будучи обнаружены и в других группах, также давали бы их членам право на похожие льготы. Аргументация на основании наличия права, в отличие от переговоров с позиции силы, логически предполагает готовность принять притязания других, которые находятся в сходном положении в данном отношении[80]. Этот довод показывает, что в политических дебатах приходится хотя бы формально отдавать дань заботе об общем благе.
Вторая посылка состоит в том, что со временем забота об общем благе заставит изменить взгляды. Нельзя бесконечно восхвалять общее благо du bout des lèvres [на словах], ибо, как говорил Паскаль о своем пари, рано или поздно вы окажетесь с теми предпочтениями, которые поначалу подделывали. В отличие от первой это уже не концептуальная, а психологическая посылка. Так почему же соблюдение формальностей должно приводить к реальным результатам? Можно заявить: люди склонны согласовывать то, что они хотят сказать, с тем, что говорят, чтобы уменьшить диссонанс, – однако это опасный аргумент в настоящем контексте. Ослабление диссонанса, как правило, не порождает автономных предпочтений, как подробно объясняется в главе III. Для победы над предрассудками и эгоизмом нужно прибегнуть к силе разума. Давая голос разуму, вы сами испытываете его воздействие.
Подытожим: концептуальная невозможность выразить продажные аргументы в публичных дебатах и психологическая трудность, возникающая в связи с тем, что нельзя выразить предпочтения, затрагивающие других, без того, чтобы их не усвоить, все вместе приводят к тому, что публичные дискуссии способствуют осуществлению общего блага. Volonté générale [всеобщая воля], таким образом, будет не просто оптимальным по Парето осуществлением данных (или выраженных) предпочтений[81], но слиянием предпочтений, которые сами сформированы заботой об общем благе. Например, посредством рациональной дискуссии можно было бы учесть интересы будущих поколений, тогда как оптимальное по Парето осуществление данных предпочтений может исключать заботу о будущих поколениях. Кроме того, и что самое главное, в этом случае можно избежать проблемы защищенности от стратегического поведения. Одним махом можно получить и более рациональные предпочтения, и гарантию того, что они будут выражены.
Теперь я хочу набросать несколько возражений – всего семь – против только что описанной теории. Первое возражение касается пересмотра вопроса о патернализме. Не будет ли навязывание гражданам обязательного участия в политической дискуссии неоправданным вмешательством в их жизнь? (Утверждалось даже, что это форма репрессии, как в лозунге немецкого студенческого движения: Diskussion ist Repression. Разумеется, имеются контексты, в которых он вполне оправдан, но я здесь не буду их касаться.) Многие попытались бы в ответ на это возражение сослаться на наличие связи между правом голоса и обязанностью участвовать в дискуссии. Для получения права голоса человек должен исполнять некоторые гражданские обязанности, а не просто нажимать на кнопку для голосования.
74
Более подробно см.: Goodin 1986.
75
Как об этом говорит Сен (Sen 1976) – см. прим. 69 выше.
76
Если, например, некто предпочитает состояние, в котором он сам зарабатывает мало и все остальные зарабатывают очень мало, состоянию, при котором у всех умеренно большие доходы, тогда мы можем заподозрить, хотя и не знаем наверняка, что его предпочтения вызваны озлоблением. Но эти подозрения превратятся в уверенность, если бы мы увидели, что он также предпочитал первое состояние такому, в котором все зарабатывают очень мало, потому что тогда мы едва ли можем приписать его предпочтения желанию аскетической жизни.
77
См. обсуждение этого вопроса в: Schelling 1960, 1982; Шеллинг 2007.
78
См. о данном понятии: Rawls 1971: 245ff Ролз 1995: 218 и далее.
79
У Хабермаса имеется очень полезное изложение «этики дискурса» (Habermas 1982).
80
Здесь предлагается ряд правил, которые предположительно должны быть конститутивными для любой рациональной дискуссии: Midgaard 1980.
81
Как предлагается в: Runciman and Sen 1965.