Страница 7 из 20
Как там моя драгоценная Луиза? Думаю о ней каждый день. Мой ненаглядный ангел, как же я скучаю! А ведь мы ещё даже не в середине нашего пути! Как хочется стать птицей и полететь к берегам Италии, хотя бы одним глазком посмотреть на моих любимых девочек! Кто-то зовёт меня, кажется, Пит. Допишу, когда вернусь.
Пит звал меня, чтобы показать огромные чёрные тучи, что надвигаются на нас со стороны Африки. Капитан Бертуччи хмурится, а это не добрый знак. Матросы закрепили паруса, сейчас привязывают все тяжёлые вещи. Если честно, мне жутко не по себе. Увижу ли я вас снова, мои дорогие девочки?
6 мая 1792 г. Борт «Святой Софии», где-то в Атлантическом океане
.
Мы пережили это. Мы смогли. После такого шторма ничего не страшно! Мне кажется, я даже поседел. И седины не видно исключительно по причине того, что волосы и так почти белые. Корабли разметало по океану, как щепки. Наша «Святая София» осталась совершенно одна. Почти сутки бушевал шторм, огромные волны крутили нас, как детскую игрушку. Я никогда не видел прежде такой стихии. Теперь-то я понимаю смех капитана Бертуччи по поводу моих страхов после того шквала в Средиземном море. Это безумие, самое настоящее. Как после такого моряки отваживаются вновь и вновь пускаться в путь?! Я несколько раз умирал, пока корабль нырял в пустоту. Сегодня наконец выглянуло солнце, и мы смогли оценить масштабы постигнувшей нас катастрофы. Грот-мачта сломана, её унесло в море. Четыре пушки, которые являлись гарантом нашей безопасности, тоже утонули. Корабль похож на нищего, долгое время плутавшего по улицам. Капитан Бертуччи и старпом пытаются определить наше месторасположение. Надеюсь, до суши недалеко.
8 мая 1792 г. Борт «Святой Софии», Атлантический океан
.
Страшно признавать это, но положение наше действительно бедственное. Оказывается, часть бочек с пресной водой стояли на палубе. Излишне говорить, что их смыло. Капитан Бертуччи сказал, что до суши несколько десятков миль. Морских, естественно. На океане установился штиль. Мне кажется, мы стоим на одном месте. Несколько матросов были ранены во время шторма и теперь слегли с лихорадкой. Любимая моя София, мне стыдно признаться, но, кажется, я впадаю в отчаяние.
15 мая 1792 г. Борт «Святой Софии», Атлантический океан
.
Мне кажется, скоро всё кончится. Воды осталось на два дня. Вокруг только океан, только вода, насколько хватает глаз. Как же дорого я сейчас бы заплатил за возможность увидеть хотя бы одно дерево! Хотя бы один камень! Три матроса умерли. Остальные четверо идут на поправку, но очень слабы. У нас нет даже весёл, чтобы двигаться хоть куда-то. Ветер дует еле-еле, и тот душный и сухой. Прости меня, моя драгоценная София. Прости, что потратил все твои деньги и оставил тебя и Луизу без средств к существованию. Я надеюсь, что, узнав о моей гибели, ты сможешь найти в себе силы и вернуться к своим родителям. Уверен, они примут вас с Луизой. Я люблю тебя, моя родная.
18 мая 1792 г. Борт «Святой Софии», Атлантический океан
.
О, Господи, ты действительно существуешь! Вчера, когда мы в отчаянии собрались на палубе и разделили последние глотки воды, я твёрдо решил застрелиться. Ты права, мой ангел, это был малодушный шаг слабого человека, но что поделать, я действительно дошёл до крайней степени отчаяния! Удалившись на нос корабля, я взвёл курок и попрощался с тобой и Луизой, как вдруг что-то привлекло моё внимание. Не только я заметил чёрную точку на горизонте – вскоре вся команда собралась у борта, крича и размахивая руками.
Это оказался французский корвет «Жозефина»! Его капитан поделился с нами водой и провизией и несказанно обрадовал: до земли всего четыре дня пути! Нас забросило немного южнее, чем планировалось изначально, но всё равно не так далеко, как мы боялись. «Жозефина» отбуксирует нас до порта Белена, где мы сможем починить корабль. Быть может, ещё не всё потеряно, моя любимая София. Если всё сложится хорошо, мы сможем вернуться домой до зимних штормов с грузом корицы и перца. Это сможет хотя бы окупить потери. О большем я сейчас и не мечтаю. Безмерно люблю тебя, мой ангел.
***
Луиза отложила письма и прикрыла уставшие глаза. Бедный отец, сколько всего ему пришлось выдержать! Ей вдруг подумалось, что она вполне может повторить судьбу лорда Грейстока и попасть в шторм, подобный тому, что разбил его корабли… Луиза опасливо выглянула в иллюминатор, но там по-прежнему было тихо и темно. Английский берег чернел на горизонте. Решив вернуться к чтению завтра, Луиза погасила ночник и легла, практически моментально провалившись в сон.
Миссис Пинс всё ещё нездоровилось, но избегать других пассажиров вечно было слишком не вежливо, и на завтрак леди Грейсток поднялась в кают-компанию. Там уже сидели капитан и офицеры, а также двое мужчин из числа пассажиров. Почтительно поднявшись при её появлении, мужчины галантно бросились помогать Луизе пройти, отодвинуть кресло, присесть за стол и подать салфетку. Они так старались ей угодить, что девушка не выдержала и улыбнулась.
– О, вы всё-таки решили к нам присоединиться! Правильно, я ещё вчера сказала – эта голубка не просидит в клетке больше одного вечера! – В каюту вплыла высокая леди, одетая в ярко-фиолетовое платье, совершенно не соответствующее времени дня. Высокую причёску её украшали пушистые перья незнакомых Луизе птиц.
– Франческа Бишоп, – представилась женщина, падая в предложенное офицером кресло. – Но вы можете называть меня просто Франческа, я не обижусь. Да что там, не обижусь – я буду рада! Я настаиваю – называйте меня Франческа!
Луиза во все глаза смотрела на сидевшую перед ней женщину, боясь вставить хоть слово в её бурный монолог. От Франчески волнами исходила яркая энергия, которой она заражала всё вокруг. Отвернувшись от Луизы, леди Бишоп достала портсигар и вытащила тонкую коричневую сигару, крикнув капитану, чтобы тот помог ей прикурить. К удивлению Луизы, капитан Четэм с готовностью бросился исполнять просьбу.
– Так куда вы направляетесь, леди Грейсток? – Франческа снова повернулась к оробевшей Луизе и выпустила тонкую струйку голубого дыма. – Не удивляйтесь, я не могла не узнать, как зовут ещё одну леди на корабле. Не считая наших горничных, мы тут единственные женщины на кучу миль вокруг! – И леди Бишоп разразилась громким грудным смехом, столь заразительным, что все мужчины заулыбались. – Можно сказать, почти королевы, не правда ли, Четэм? – Она подмигнула капитану, повергая Луизу в немое восхищение. Она столько читала о таких женщинах: сильных, независимых, вольных в обращении с мужчинами…
– Я еду в Новый Орлеан, к моему опекуну, сэру Уоррингтону, – вставила наконец Луиза. – Оттуда мы поедем к нему на плантацию «Святая Магдалена».
– Уоррингтон? Не знала, что у него есть подопечная, к тому же такая молоденькая и хорошенькая! – воскликнула Франческа, стряхивая пепел в подставленную старшим помощником пепельницу. – Томас – большой скрытник, из него и слова порой не вытянешь! Я не удивилась бы, узнай, что он держит гарем в подвале «Магдалены», но опекунство… Воистину, этот мир полон сюрпризов!
– Расскажите мне о нём, – попросила Луиза.
– После завтрака, моя дорогая, всё после завтрака.
– Леди Бишоп повернулась к стюарду, расставляющему тарелки: – Мне побольше мяса, дорогой. Да-да, не жалей, и подливы на пюре. Леди должна хорошо питаться! – Она подмигнула Луизе и принялась шустро орудовать приборами.
Луиза покосилась на два крохотных кусочка телятины в тарелке и несогласно качнула головой. От бабушки она привыкла слышать обратное, а вдовствующая графиня всегда была недостижимым примером для внучки.
Завтрак проходил оживлённо, взрывы смеха то и дело нарушали тишину. Франческа Бишоп, будто яркая экзотическая птичка, привлекала всеобщее внимание и вызывала неустанный интерес. Капитан Чэтем так и вовсе практически ел с её рук. Надумай она посетить по пути Африку, он едва ли посмел бы ей отказать!
Луиза не перестала думать об этом и после, когда переоделась и вышла на палубу, чтобы прогуляться. С берега дул лёгкий ветерок, донося запах цветущего вереска, играя с широкими голубыми лентами на шляпке. Бабушка уговорила Луизу снять траур, мотивируя это тем, что скорби место в душе, а на корабле мрачный траур будет мешать завязать знакомства. В глубине души девушка была с ней согласна, хотя всё же чувствовала себя смущённой тем, что слишком быстро перестала носить чёрное.