Ультима

– Впечатляет… – прошептала я. – Пойдем? Здесь ужасно холодно.

Мы вернулись в отель, и да Сильва исчез, сказав, что идет на семейный рождественский ужин, а потом на мессу. Весь вечер я читала, потом вышла пройтись. Магазины уже закрывались, все спешили купить последние подарки и деликатесы к столу, все поздравляли друг друга с Рождеством. Я бродила в одиночестве среди веселой толпы и чувствовала себя героиней типичной романтической комедии. Некоторое время посидела на скамейке, смотрела на море, пока не стемнело, и курила, пока не начала кружиться голова. Позвонила маме, но она не взяла трубку. Наверняка надралась в канун Рождества где-нибудь в пабе и теперь спит на столе. Я оставила сообщение на автоответчике, извинилась за то, что подарок ей доставят чуть позже, посетовала на итальянскую почту и сказала, что сама ничего особого на Рождество не планирую. Хотя она наверняка и не ожидает, что я приеду. Я пожелала ей всего наилучшего и нажала «отбой».

Один из самых полезных уроков, полученных мной в детстве, состоял в том, что наркоманы всегда знают, где найти кайф. Они всегда найдут нужное место где-нибудь на окраинах, где между камнями мостовой лежит туго свернутая «заначка» или гнутая ложка в мусорных баках. Когда я увидела ту самую девушку с обочины в костюме Санта-Клауса, то сразу поняла, какие у меня планы на вечер, потушила сигарету и пошла за ней. В любом случае меня не очень прельщала перспектива встретить Рождество за ужином на троих в компании двух инвалидных кресел. На девушке были джинсы в обтяжку и фиолетовая атласная куртка, она не работала, но все равно привлекала внимание не только цветом кожи, до сих пор необычным для Италии, но и, скорее, своей осанкой и манерой двигаться – прямая, грациозная, она словно танцевала среди толпы припозднившихся покупателей под руководством невидимого хореографа. Она немного прошлась по набережной, а потом свернула на одну из ужасных современных улиц, отделявших исторический центр от моря. Держась метрах в двадцати позади нее, я перешла широкий бульвар и вышла на площадь, вымощенную полированным мрамором. На противоположной стороне площади виднелась небольшая барочная церквушка, штукатурка кремового цвета сияла в зимней темноте. Девушка пошла по одной из узких улочек за церковью, и я стала держаться подальше. Мне не хотелось спугнуть ее гулким стуком ботинок по гладкому камню. Она остановилась, взглянула на телефон, и я притормозила, спрятавшись в арку и испытывая возбуждение от ощущения преследования.

Покружив некоторое время по лабиринту уходивших вверх древних улиц, мы вышли в перпендикулярный переулок, ведущий к белой громаде замка Сидерно – самой высокой точке Старого города, где девушка вошла в одну из арок. Маленькие свечи в крафтовых пакетах, наполненных песком, освещали голые стены, построенные еще королями Арагона. Доносились едва слышные звуки музыки, что-то меланхоличное и джазовое, я спустилась по узкой винтовой лестнице и оказалась в подвале. Похоже, у моей девушки уже было назначено свидание – ее крепко обнимала коренастая, бритая налысо женщина в мужской рубашке и подтяжках, одно ухо было в пирсинге, сережки, полускрытые волосами девушки-Санты, поблескивали в свете свеч. Высокая скамья и полка с бутылками заменяли собой барную стойку. Я заказала бокал красного и стала искать план Б. В крошечном заведении было около двадцати человек, в основном итальянские подростки-хипстеры, ужасно гордые тем, что не отмечают Рождество, и несколько компаний африканцев и арабов – возможно, некоторые из того самого лагеря. Двое мужчин, молодой итальянец с короткой бородкой и высокий черный парень в рубашке с рисунком, медленно танцевали рядом колонкой, прикрыв глаза и покачиваясь в такт музыке. Вдоль стены стояли деревянные ящики, заваленные разноцветными подушками. Я присела на один из них и закурила, выжидающе наблюдая за танцорами.

– Чао, – улыбнулся мне парень, сидящий через два ящика от меня.

Неплохой вариант: длинные ноги, высокий лоб, явно не дурак. Я улыбнулась в ответ, и он пододвинулся ко мне. Народу прибывало, мы болтали, перекрикивая музыку, он угостил меня следующим бокалом и осторожно приобнял меня. Я была не против. По-итальянски он говорил коряво, поэтому мы быстро перешли на французский. Он представился Серафимом, сказал, что родом из Египта, по вечерам учит английский. Сказал, что мечтает когда-нибудь поехать в Лондон. «На Карнаби-стрит», – улыбнулся он. Я решила не расстраивать его и не стала говорить, что там сплошная «Зара» и китайские забегаловки. В помещение ворвался холодный воздух – дверь распахнулась, и в бар зашла еще одна кучка посетителей, четверо итальянцев. Серафим помахал одному из них, познакомил нас. Друга звали Рафаэль.

– Серьезно? Серафим и Рафаэль? Быть такого не может!

– Может. Тем более раз тебе нравится.

Что ж, ладно. Рафаэль оказался светловолосым накачанным парнем, ростом чуть пониже Серафима. Мне показалось, что они переглянулись, и, когда Серафим в очередной раз пошел к бару, Рафаэль притянул меня к себе и поцеловал. Я открылась навстречу его губам, стала гладить упругие мышцы под свитшотом, а когда вернулся Серафим, я развернулась к нему и начала целовать его. Все так знакомо, так просто.

– Хочешь пойти еще куда-нибудь? – спросил Серафим.

– Втроем? – спросила я.

– Конечно, – кивнул Рафаэль. – Пойду возьму нам еще бутылочку.

Мы вышли из бара в обнимку, я шла посередине.

– Сюда, – махнул рукой Серафим.

Ясно, значит, у них это не в первый раз – тем лучше. Мы поднялись по ступенькам, перешли переулок, немного прошли вдоль крепостной стены и вскоре оказались перед деревянной дверью с замко́м в виде половинки сердца.

– Ш-ш-ш! – захихикал один из них, когда мы вошли в с трудом открывшуюся дверь.

За дверью оказалась лестница в узком колодце между крепостными стенами, там было темно и холодно. Каким-то участком мозга я понимала, что, вообще-то, мне должно быть страшно, но именно этот участок у меня обычно работает не как у всех, поэтому бояться я не стала. Мы вышли в большой заброшенный двор, старинная брусчатка почти вся заросла травой. Серафим вывел нас на открытую аркаду, с противоположной стороны которой наверняка открывался вид на море. По углам двора шныряли кошки, в темноте то тут, то там зловеще поблескивали зеленые глаза. Дойдя до конца аркады, мы оказались в закрытом пространстве, которое было даже сложно назвать комнатой – просто изогнутая стена, вдоль которой были расставлены свечи в банках из-под томатов. Одну за другой Серафим зажег их все. Мы пускали по кругу бутылку жутковатого красного вина, делая по одному глотку. На улице было холодно, но я вся горела, кровь стремительно бежала в жилах, согревая кожу. В какой-то момент мы все замерли, переглянулись, а потом я сняла пальто, положила его на землю, а затем сняла и платье:

– Идите сюда, мальчики, мне холодно!

Они легли с двух сторон от меня. Рафаэль, более смелый, сразу запустил руку в мое влагалище и засунул язык в мой рот, а Серафим принялся целовать меня в шею и ласкать грудь. Кто-то из них сказал, что я красавица. Губы Рафаэля заскользили вниз по моему телу. Наконец он добрался до внутренней стороны бедер, язык точными круговыми движениями вошел в меня, и я ахнула, крепче прижимая к себе Серафима. Найдя на ощупь его член, я заставила африканца встать на колени так, чтобы его член оказался прямо надо мной, и взяла его в рот. Легкие прикосновения, тихий шепот, и вот его толстый член уже оказался у меня в глотке, и я раскрыла рот шире, чтобы ласкать языком головку. В этот самый момент язык Рафаэля наконец-то добрался до моих влажных половых губ и начал медленно, не спеша их вылизывать. Мой рот заработал активнее, член Серафима оказался во мне целиком до самого бритого паха, другой рукой я взяла его яйца, большим пальцем плотно упираясь в промежность.

– Si, bella, si, cosi[4].

– Подождите. Attendez. Хочу посмотреть на вас.

4

Да, красавица, да, продолжай (ит.).